Той было всё это неприятно, однако она предпочла остаться в стороне:
— Дочка, не впутывай меня в ваши ссоры. Я люблю тебя, но также люблю и своего мужа.
Марселло же не мог допустить, чтобы его жену так унижали, и предложил Беатрисе:
— Давай уедем с моими родителями на ту заброшенную фазенду. Там будет трудно, но зато мы не будем видеть каждый день Фарину.
Беатриса посмотрела на него с укором:
— Ты забыл про Маурисиу? Ему ещё может понадобиться наша помощь. А, кроме того, я не могу бросить маму на съедение сеньору Фарине.
Марселло с ней согласился. Он только помог родителям перебраться на дальнюю фазенду и снова вернулся в дом Франсиски.
А Катэрина отбыла в Сан— Паулу, на поиски своего Зекинью.
Перед отъездом к ней пришли Жустини и Маркус с весьма необычной просьбой.
— Я узнала от служанки, что ты уезжаешь, — сказала Жустини, — и очень прошу тебя передать мои золотые украшения Марии, которой я вместе с сеньором Фариной продала негодную землю, и теперь раскаиваюсь. Пусть эти драгоценности хоть отчасти компенсируют убытки Марии. Вот её адрес.
— У меня есть адрес Марии. Она дружит с нашей семьёй, — ответила Катэрина. — А вы не боитесь доверить мне такое богатство? Вы же меня совсем не знаете. Что, если я не отдам это Марии?
— Я абсолютно уверена в твоей честности, — сказала ей Жустини. — Жизнь научила меня разбираться в людях. Передай мои глубочайшие извинения Марии. А тебе я желаю обрести такое же счастье со своим любимым, какое обрела я с Маркусом.
Катэрина отправилась в Сан— Паулу, не зная, что Зекинью в это время готовился к свадьбе с Эулалией. Жизнь двух молодых людей, обитавших в одной комнате, привела их к естественному итогу: они потянулись друг к другу и очень скоро перешли от невинных бесед к страстным поцелуям.
Соледад и Маноло не раз приходилось буквально растаскивать их по разным углам, а тут ещё и досужие соседки стали дурно говорить об Эулалии, заметив, как по вечерам она возвращается домой на автомобиле Умберту.
Когда эти слухи дошли до Соледад, она учинила допрос дочери и выяснила, что Умберту действительно подвозил Эулалию домой. Маноло эта новость привела в бешенство. Он стал кричать на дочь, обвиняя её в распутстве и отсутствии у неё гордости. Как она могла позволить этому типу вновь приблизиться к ней?! Ведь он уже однажды обманул её!..
— Дочка, скажи нам правду, может, ты его любишь — своего хозяина? — допытывалась Соледад. — Любишь женатого мужчину?
— Нет, мама, я люблю Зекинью, — сказала Эулалия, желая положить конец этим тягостным для неё расспросам.
Это сообщение тоже не порадовало Маноло. Но он рассудил, что Эулалию надо спешно выдавать замуж, пока она не превратилась в гулящую девку. Зекинью — это, конечно, для неё не партия, но он хотя бы не женат. К тому же, выдав за него Эулалию, можно будет заткнуть рты всем сплетницам, замучившим Маноло ехидными вопросами о том, как это дочь живёт в одной комнате с чужим парнем.
После таких размышлений Маноло и настоял на свадьбе Зекинью с Эулалией.
К счастью, долго уговаривать их не пришлось. Оба были рады такому повороту событий. Зекиныо не чувствовал себя виноватым перед Катэриной: она ведь не ответила на его письма! А Эулалия втайне надеялась, что Умберту теперь оставит её в покое — как замужнюю женщину.
Однако не тут— то было! Умберту с лёгким сердцем благословил Эулалию на брак, заявив, что теперь им будет даже проще встречаться, поскольку Силвии не придёт в голову ревновать его к девушке, которая только что вышла замуж.
Преследуя именно эту цель, он и рассказал Силвии о том, что поедет на свадьбу к Эулалии, чтобы поздравить её с законным браком.
— Ты же помнишь, она очень помогла нам во время забастовки, — сказал он в своё оправдание.
— Да, я хорошо помню Эулалию, — ответила Силвия, для которой не была секретом его нынешняя связь с этой ткачихой. — И я тоже пойду с тобой на её свадьбу.
— Но я заскочу туда только на минутку! Тебе не стоит ехать со мной.
— Не стоит? Почему же? Я тоже хочу выказать своё уважение Эулалии, — проявила настойчивость Силвия. — Представь, как будет красиво, если мы вдвоём появимся на свадьбе ткачихи! Тогда все поймут, что мы не держим зла на своих рабочих даже после всех забастовок, которые они устраивали.
Умберту пришлось взять её на свадьбу.
Эулалия обмерла, увидев среди гостей, заполонивших весь двор, Силвию, гордо шествующую под руку с Умберту. Зачем они здесь? Ведь она просила Умберту не приходить на свадьбу, чтобы не омрачать праздник неприятными воспоминаниями!
Эулалия огорчилась бы ещё больше, если бы знала, что как раз в эти минуты Катэрина отыскала нужный ей дом и уже входила во двор приюта.
Весёлая музыка и множество нарядно одетых людей заставили Катэрину остановиться в растерянности посреди двора. Она не сразу решилась спросить у кого— нибудь, в какой комнате живёт Зекинью. Но пока она оглядывалась по сторонам, священник начал обряд бракосочетания. Музыка умолкла, гости тоже притихли, подчиняясь торжественности момента. Катэрина догадалась, что угодила на чью— то свадьбу, и протиснулась сквозь толпу, чтобы увидеть жениха и невесту.
Зекинью, облачённого в добротный костюм Маноло, специально перешитый Соледад для жениха, Катэрина даже не сразу узнала. А когда до неё, наконец, дошло, что женится не кто иной, как Зекинью, она едва не упала в обморок. В глазах у неё потемнело, голова закружилась... Но вдруг до её слуха отчётливо донёсся голос падре:
— Прежде чем освятить ваш союз, я должен обратиться к присутствующим. Известны ли кому— нибудь из вас причины, препятствующие заключению этого брака?
— Мне известны! — нетвёрдой походкой вышла вперёд Катэрина, оказавшись лицом к лицу с Зекинью.
— Катэрина!.. — изумлённо воскликнул он.
— Этот жених, он женат на мне, — сказала священнику Катэрина, не отрывая при этом своего испепеляющего взгляда от Зекинью.
— Падре, не слушайте её, она сумасшедшая, — вмешался Маноло.
Но падре не стал слушать его и начал подробное разбирательство, в результате которого выяснилось, что Катэрина официально состоит в браке совсем с другим сеньором, а с Зекинью у неё была всего лишь любовная связь. Разразившийся скандал кое— как удалось погасить, и падре продолжил обряд бракосочетания.
Катэрина зарыдала в голос, Тони и Мария, находившиеся среди гостей, принялись её успокаивать. Зекинью, чьё сердце разрывалось от жалости к ней, закричал, перекрывая рокочущий бас падре:
— Катэрина, прости меня ради Бога! Ты сама виновата. Почему не отвечала на мои письма?!
— Падре, жените их поскорее! — не выдержала Соледад.
Эулалия же, молча, сносила всё, сгорая при этом от позора.
Падре вновь, уже в который раз, спросил, по доброй ли воле жених и невеста вступают в брак, но они опять не успели ответить, потому что их опередила... Силвия.
— Святой отец, есть ещё одна причина, по которой этот брак не может быть заключён, — выпалила она. — Жених не знает свою невесту. Ему неизвестно, что Эулалия — любовница моего мужа! Я решилась сказать вам правду, потому что мне стало жаль молодого человека. Я не хочу, чтобы он страдал от измены своей жены так же, как я страдаю от измены своего мужа.
Высказав это, она пошла прочь со двора. Умберту бросился вслед за ней.
А во дворе поднялся такой шум, что никто не мог расслышать друг друга. Зекинью требовал от Эулалии объяснения, она тупо молчала, но за неё говорили Коншета и Мариета, красочно описывавшие жениху, как невеста нежно прощалась с Умберту, выходя по вечерам из его автомобиля.
Наконец, Эулалия не выдержала такого позора — закрыв лицо руками, побежала в дом под свист и улюлюканье обитателей приюта.
Маноло и Соледад последовали за ней.
Падре бочком протиснулся сквозь толпу и покинул свадьбу, шепча слова молитвы.
Катэрина истерично расхохоталась:
— Так тебе и надо, Зекинью! Бери её в жёны, вы друг друга стоите!
Тони и Мария повели её к себе в пансион, а Зекинью увязался за ними и всю дорогу твердил одно:
— Катэрица, постой, мне нужно с тобой поговорить!
Он дошёл с ними до самого пансиона, понял из их беседы, что Катэрина поживёт там некоторое время, и повернул обратно.
Когда он пришёл в своё жилище, то увидел такую картину: Эулалия безутешно плакала, лёжа на кровати и уткнувшись лицом в подушку, а Маноло и Соледад с аппетитом поглощали свадебный торт.
При виде Зекинью, Маноло отложил кусок торта в сторону и гневно воскликнул:
— Вон отсюда! Ты нас опозорил!
— Это ваша дочь меня опозорила, — возразил Зекинью, собирая свои нехитрые пожитки. — Скажите спасибо, что я не убил её прямо на глазах у священника. Видеть её не могу!
Он пошёл к Мадалене, а та устроила его на ночлег к Мариу.
Силвия в тот же вечер твёрдо заявила Умберту, что разведётся с ним и больше не поддастся ни на какие уговоры.
А Умберту на следующий день уволил Эулалию с фабрики, но Нина переговорила с Камилией, и та взяла несчастную девушку к себе на швейную фабрику.
Пока Катэрина восстанавливалась после душевного потрясения в пансионе у Мариузы, комиссар Омеру, узнавший о её отъезде в Сан— Паулу, высказал Фарине предположение, что она, вероятнее всего, поехала туда к Маурисиу. Фарина же отнёсся к его версии скептически:
— Нет, мой нюх подсказывает мне, что Маурисиу прячется где— то неподалёку. Но вот где?..
Их разговор происходил на фазенде Франсиски, и Беатриса, спрятавшись за дверью, внимательно к нему прислушивалась, надеясь выведать что— нибудь важное, касающееся поисков Маурисиу.
И она действительно услышала нечто важное, только имеющее отношение к самому Фарине. Омеру передал ему письмо, пояснив:
— Оно пришло из Италии. На конверте нет адреса, есть только город и ваше имя. В таких случаях письмо отдают в полицию, потому что комиссар знает всех иммигрантов в округе. Письмо прислала какая— то женщина...