Рогнеда напряглась, пальцы стиснули чашку. Плен сделал ее пугливой, но воля валькирии взяла верх над страхами:
— Тени не пугают, если знаешь, за что держаться, — ответила она, твердо глядя в глаза Анастасии — Но я не верю ветрам, что вьются в темноте.
Таис, не ожидавшая отпора от «сломанной куклы», вильнула взглядом. Наталья скрыла улыбку, сделав неторопливый глоток. Эллинка попыталась сыграть на страхах Рогнеды и совершила ошибку. Высокомерие часто подводило имперцев. Надо помочь подруге. Лобанова поставила фужер, тон ее стал чуть острее:
— Тени исчезают, когда солнце в зените, — сказала она, глядя на Рогнеду, затем на Анастасию. — А ветра, госпожа Евпатор, часто уносят тех, кто им поддается.
Анастасия выпрямилась, платье соскользнуло с плеча.
— Уносят, госпожа Лобанова? — она приподняла бровь. — Или возносят, если знать, как поймать их порыв? Ярл, говорят, ценит тех, кто не боится высоты, — Таис посмотрела на Рогнеду, ее голос стал приторно сладким, — А вы, княжна, не боитесь холода? Там, на верху, — она закатила глаза вверх, — Довольно прохладно, — красивые губы девушки скривились в усмешке.
— Нам ли северянам боятся стужи? — зло усмехнулась в ответ Рогнеда, — Холод закаляет, — отрезала она, — И я знаю, чье тепло мне ближе.
Наталья прищурилась, пальцы коснулись вышивки. Рогнеда пока держится, но эллинка давит. Чувствует слабину. Хотя, упрекнуть Евпаторшу пока не в чем, грань не переходит. Но подругу надо спасть:
— Наши ветра обманчивы, — произнесла она, отпивая вино, – Но мы — северяне, умеем читать их послания. Рагнар идет к Вятке, и те, кто рядом, должны выбрать на чьей стороне они будут, — ее взгляд потяжелел, — Или ветер унесет их в одиночестве. Не находите?
Щеки Анастасии вспыхнули. Это была прямая угроза. Княжнам надоело играть. Но что она может сделать? Ничего! Пока ничего! Но она умеет ждать! Девушка медленно опустила бокал, алмазы в браслетах холодно сверкнули. Пальцы сжали хрусталь так, что костяшки побелели, но голос остался бархатным:
— Одиночество? Какая поэтичная угроза, княжна. Но позвольте напомнить — ветра Пограничья дуют не только с севера, — она провела рукой по обивке кресла, будто гладя невидимого зверя, — Степные бури, например… Они сносят стены. Или возносят тех, кто умеет летать.
Наталья не моргнув выдержала её взгляд. Зелёные глаза Лобановой сузились, как у хищницы, высматривающей слабину:
— Степь верна только силе, госпожа Евпатор. А сила здесь, — она слегка кивнула в сторону выхода из пещеры, где за бархатной занавеской, служившей дверью в будуар, слышались резкие команды, звон стали и хлопки взрывов магических мин и гранат — созданных Рагнаром и его ученицей, — И те, кто пытается летать в одиночку, рискуют разбиться о скалы чужих амбиций.
Рогнеда вдруг заговорила, её голос, тихий, но твёрдый, разрезал напряжённую тишину:
— Рагнар не скала. Он… утёс. — Она повернулась к Анастасии, и в её тусклых глазах вспыхнул неожиданный огонь. — Утёс, за который можно держаться. Даже в самый сильный шторм. Мой утёс.
Последние слова прозвучали с вызывающей простотой, лишённой аристократических изысков. Это была не метафора, а констатация факта, столь же неоспоримого, как смена времён года. Анастасия почувствовала, как внутри всё сжимается от ярости. Эта сломанная девчонка осмелилась на притязание!
— Очаровательно! — её смех прозвенел, как разбитое стекло. — Вы говорите о нем, как о вещи, княжна. Разве не сам ярл решает, кому дать приют у своего… утёса? — Она намеренно задержала взгляд на Наталье. — Или у нас уже есть хозяйка этих скал?
Наталья откинулась на спинку кресла, изображая расслабленность, но пальцы вцепились в бархат:
— Рагнар — не вещь. И не скала. Он — буря, — её голос приобрёл стальную твердость, — А буря не принадлежит никому. Она либо сметает всё на своём пути, либо даёт силу тем, кто имеет смелость идти рядом, а не цепляться за камни, — она посмотрела на Анастасию с ледяным презрением, — Вы, кажется, хотите лишь переждать у подножия пока не прилетит ваш «Эос» и не увезет Вас обратно в Константинополь?
Удар попал точно в цель. Анастасия вспыхнула. Изящная маска спала, обнажив гнев и страх. Она встала, платье алым водопадом струилось по бедрам.
— Мой «Эос», княжна, — она произнесла с ударением на слове «мой», — Прилетел сюда не за солнцем или приключениями. Он прилетел за будущим. Будущим моего рода. И я никому не позволю поставить под угрозу то, за что я заплачу своей свободой, своей жизнью! — голос её дрожал от накала, но не сорвался. Она выпрямилась, глядя на обеих сверху вниз, — Вы играете в свои северные игры, деля тени утёса. Я же вижу горизонт. И на нём — Вятка, Пограничье, союз с княжеством… и место Евпаторов в новой Империи, которую построит ваш варвар. Я буду рядом с ним у этого горизонта. Потому что моя цена уже заплачена. И я не отступлю.
В пещере повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием очага. Роскошь будуара вдруг показалась фальшивой декорацией перед этой обнажённой волей. Наталья оценивающе окинула взглядом Анастасию, впервые видя не изнеженную патрикианку, а хищницу, загнанную в угол и готовую драться насмерть. Даже Рогнеда смотрела на неё без прежней отрешённости, с проблеском уважения или… понимания?
Именно в этот момент отдалённый грохот разорвал тишину за стенами пещеры. Не взрыв магострела — что-то мощнее, глубже. Будто рухнула башня.
Все три головы резко повернулись к задрапированному входу.
Анастасия первой опомнилась. Она снова надела маску невозмутимости, лишь тень волнения мелькнула в глазах. Она подняла кувшин с вином, рука не дрогнула.
— Кажется, — её голос вновь обрёл привычную томность, — Наша буря делает своё дело. За его успех? — Она наполнила бокалы, протягивая Наталье и Рогнеде.
Наталья медленно взяла свой бокал, её взгляд всё ещё был прикован к входу, будто она пыталась разглядеть сквозь ткани картину происходящего за стенами пещеры.
— За Рагнара, — глухо произнесла Рогнеда, не отрывая взгляда от колеблющейся ткани занавеса.
— За ярла, — эхом повторила Наталья, поднимая бокал.
— За нашего ярла, — Анастасия чокнулась с ними, её алые губы тронула едва заметная улыбка победы.
Совет собрали в пещере служившей нам столовой, той самой, которую я обжил первой, только-только попав на Мидгард. Потрескивая сыроватыми поленьями, горел костёр. Дым, стелясь серыми клубами под закопченным потолком, неторопливо вытекал наружу.
Командиры сидели вокруг стола. Старички — те, кого я стал считать своим ближним кругом, с кем успел пройти не одну битву, тихо переговаривались, перебрасывались шутками. Новенькие настороженно зыркали по сторонам, изучающе вглядываясь в мое лицо. Рогнеда, Радомира, Стрежень, Кайсар, Лесьяр, Сокол, ватаманы примкнувших ко мне вольных ватаг.
— Докладывайте, — я посмотрел на Тихого и Мирославу. Они вернулись сегодня ночью. Уставшие, злые. Парни из ватаги Стаса отсыпались, а ему с подругой я спать не дал. Слишком много вопросов к ним. Потом отдохнут.
Тихий изменился. Худой, свежий шрам на скуле. Надо будет расспросить, где получил. И взгляд. Уверенный, жесткий. Взгляд воина, а не мелкого гопника. Стас встал и неторопливо расстелил на столе карту. Лист ровный, линии чёткие, пометки аккуратные — чувствуется женская рука. Мирослава рисовала.
— У имперцев все по уставу, — начал он, — Усиленная тагма фракийской стражи, около трехсот человек — четыре кентурии. Тыловики, но это ничего не значит. Большая часть — ветераны из-за ранений или по возрасту не пригодные к строевой. Командует друнгар Ливелий. Раньше служил где-то на юге Империи, на границе. Имеет боевой опыт. Этерия родов-ренегатов, сотня гвардейцев, три турмы. Командует илларх Тагарис.
— Имперец? — удивленно спросил Стрежень. Мне тоже стало интересно, почему родовой гвардией командует чужак.
— Эллины презирают предателей, не доверяют им, считают отбросами. Те ходят злые, дисциплины в этерии нет. В расположении постоянные драки. Родовые между собой, все вместе с имперцами. Тагарис попытался закрутить гайки, но едва не получил бунт. Зачинщиков казнили, но давить на родовых перестали. Используют их как полицию.
— Ясно. Это хорошо, это радует.
— Радоваться особо нечему, ярл, — Тихий поднял на меня красные от недосыпа глаза, — Нам хватит и регуляров. Город укреплен щитами. Блокпосты: по три на юге и востоке, два на западе, один на севере и у вокзала. Патрули — по пять-шесть бойцов. В штабе постоянно находится дежурный десяток. Штаб в самом центре города, в здании управы, — рассказывая это, Тихий водил заскорузлым пальцем по карте, показывая где что находится, — Узел связи рядом — кирпичный дом под охраной второй кентурии.
Мирослава, осунувшаяся, но, несмотря на черные круги под глазами и грязные волосы, не потерявшая девичьей привлекательности, кивнула. Её взгляд встретился со взглядом Тихого. Парень чуть заметно дёрнул подбородком.
— Вокзал на юге, — девушка ткнула обломанным до мяса ногтем в карту, — Блокпост. Двадцать имперцев. Меняются каждые шесть часов. Прилегающие улицы простреливаются стрелками с магострелами на крыше. Укрыты за магическими щитами и мешками с песком.
— Первая кентурия охраняет штаб, — подхватил Тихий, — Вторая держит блокпосты на востоке и севере, третья на западе и юге, четвёртая — вокзал и резерв. Ренегаты рыщут по улицам. Жители запуганы. Подполья нет. Любое сопротивление или непослушание карается смертью.
Тихий с Мирославой переглянулись. Они понимали друг друга. Я смотрел на них и удивлялся, как война и смертельный риск изменил бывших мелких бандитов. Волки, самые настоящие хищные волки. Не боящиеся ни Богов, ни демонов. А карта! Блокпосты, патрули, щиты. Все отмечено, все учтено. Надо наградить ребят. Но не сейчас. После Вятки.
Ватажники молчали. Стрежень зло сплюнул за плечо и потёр шею.
— Крепкий орешек, — буркнул он, — Размажут нас, — и оскалившись спросил, — Хабар-то будет, ярл?