Я шагал по узким переулкам, чтобы унять ярость, что гудела в венах, как буря. Обитатели трущоб чувствовали мой гнев. Уличные крысы — проститутки, воры, попрошайки, торговцы краденым расползались с моего пути, забиваясь в свои норы, чтобы спустя время снова вылезти на свет в поисках наживы. Они не знали моего имени, но их инстинкты, отточенные годами выживания, кричали об опасности. Мужик с бегающими глазами, таскавший рыбу с барж, нырнул в подворотню, прижав к груди мешок. Старуха, продававшая тухлятину под видом еды, захлопнула ставни своей лавки. Даже псы, рывшиеся в мусоре, поджимали хвосты и жались к стенам. Я был хищником, и они это знали.
Постепенно жажда крови начала спадать. На смену пришла холодная, рациональная ненависть. Она струилась по венам жгучим ядом. И ждала. Ждала имён. Ждала боли врагов. Их крови. Да, я, наверное, чудовище. Но сегодня я хочу быть именно им.
Я вернулся в особняк, когда дождь усилился, превращая улицы Або в мутные потоки. Я стряхнул воду с плаща и бросил его прямо на пол.
— Господин, — ко мне тут же подошел Ардак. Глаза настороженные, но голос ровный, — Всё тихо. Анастасия в своих покоях, Хулдан на заднем дворе, проверяет периметр. Но… — он замялся, бросив взгляд за окно, — Вокруг дома крутятся какие-то люди. Не могу понять, кто. Тени мелькают, но близко не подходят.
— Сколько их? — я подошёл к окну, слегка отодвинув тяжёлую штору. Странно, когда подходил никого не заметил. Улица казалась пустой, но инстинкт подсказывал, что Ардак прав. Кто-то там был. Следил. Ждал.
— Не меньше трёх. Может, больше. Появляются и исчезают. Слишком шустрые для простых бродяг.
— Удвоить бдительность, — приказал я, — Если кто-то сунется, постарайтесь взять живым. Хочу знать, кто и зачем следит за нами. Слишком много у меня врагов появилось.
Ардак кивнул, в глазах мелькнул злой огонек:
— Много врагов — много побед! — зло оскалился он, — Мы с парнями хотим крови тех, кто убил Шулуна и Старого Ворона.
Молча хлопнул его по плечу.
— Скоро должен вернуться Стрежень с бойцами с базы флота. Они сменят вас и усилят охрану. И отдохните. Завтра вы мне понадобитесь.
— Слушаюсь, ярл, — Ардак коротко поклонился и направился к выходу, чтобы передать приказ Хулдану.
Я прошёл вглубь дома, к лестнице, ведущей на второй этаж. Анастасия, должно быть, всё ещё переживает случившееся. Её страх перед императорскими ассасинами был неподдельным, и я не винил её. Империя не прощает отступников. В то же время, учитывая сколько всего обрушилось на девочку, держится она очень неплохо. Надо бы с ней поговорить, но не сейчас. Сейчас пора заняться защитой дома. Благо, артефактов хватает, как чувствовал, захватил с собой из Заброшенных земель.
За работой и тяжелыми мыслями не заметил, как пролетело время. Очнулся от топота сапог и лязга оружия. Стрежень вернулся, приведя с собой ушкуйников и контрабандистов, что остались на базе флота. Их лица были хмурыми, а движения резкими — они уже знали о смерти Фроди. Ватажники рассредоточились по периметру особняка, усиливая охрану. Теперь дом напоминал крепость, готовую к осаде.
Стрежень вошёл в холл, стряхивая воду с косматой бороды. Его взгляд был тяжёлым, а голос хриплым от усталости и злости.
— Ярл, — он кивнул, бросив промокший плащ на пол рядом с моим, — Слышал про Фроди. Проклятье. Не думал, что доживу до дня, когда Старого Ворона зарежут, как свинью.
— Не зарезали, — поправил я, — казнили. Глаза выжжены, язык вырван. Это не просто убийство, это послание.
Стрежень сплюнул на пол, его лицо перекосилось.
— Не думаю, что это Гильдия. Мурман, Лапа, Кнуд — они подлые, но на такое не пойдут. Не против брата – вольного. Их не поймут даже сторонники.
— Тогда кто? — я посмотрел ему в глаза, — Ты что-то знаешь?
— Люди, к которым пошел Старый Ворон, пропали.
— Сбежали?
— Нет, — Стрежень неторопливо мотнул головой, потирая шею, — Не сбежали. Рябой — древний, как мир, а Корень и вовсе безногий инвалид — без своей коляски абсолютно беспомощный. Они не могли просто взять и исчезнуть за ночь. Да и не те это люди, чтобы бегать и прятаться. Их убрали, ярл. Чисто убрали.
— Есть предположения, кто это сделал? — мой голос стал тише, но внутри всё кипело.
— Да кто угодно, — Стрежень пожал плечами, — В порту шепчутся — эллины мстят за Вятку. Не верят, что город взял ты. Считают, что Пограничье пошло за Вороном, а ты лишь прикрытие — очередная хитрая схема Фроди и Радомиры.
— А ты так не считаешь?
Ватаман неопределенно пожал плечами и очень серьезным взглядом посмотрел на меня:
— Ворона мог убить кто угодно. Думаешь, у них с Радомирой мало врагов? Пограничье — лакомый кусок. Без слова этих двоих там ничего не решалось. А тут, вдруг, пошла волна, что хозяева Пограничья присягнули какому-то никому неизвестному, назначенному Ингваром малолетке. Какой вывод напрашивается? — задал он вопрос и тут же ответил, — Они ослабели. Потеряли влияние и силу. Значит можно свести старые счеты. Так что, ярл, за убийством Фроди могут стоять и эллины, и эребы, и наши рода, да даже просто никому неизвестные обиженные. Мы — не праведники. А уж как в свое время погуляли Ворон и Черная Ведьма…
Какой любопытный анализ от человека, который казался недалеким головорезом, интересующимся только разбоем и бабами. Его взгляд, обычно насмешливый и дерзкий, сейчас был тяжёлым, почти тоскливым. Смерть Фроди задела его сильнее, чем он хотел показать.
Стрежень сам понял, что прокололся и с виноватой улыбкой развел руками.
Сложные земли мне достались. И люди сложные. Пограничье — лоскутное одеяло из старых обид, кровных долгов и личных амбиций. Фроди и Радомира были его теневыми кукловодами, но их время истекало, и я, сам того не желая, оказался в центре этой паутины. Убийство Старого Ворона — не просто послание, а удар по шаткому равновесию. Кто-то решил, что Пограничье можно перехватить, пока я не укрепился. И этот кто-то играет грязно.
— Значит, ты думаешь, это не Гильдия? — уточнил я, прищурившись.
Стрежень пожал плечами:
— Гильдия — не монолит. Мурман и Лапа перегрызут глотку за деньги и власть, а Кнуд… — он сплюнул, — Кнуд всегда был псом, бегающим за тем, кто громче лает. Но есть еще нейтралы. А есть такие, как я. Непримиримые. Не признающие новые порядки, царящие в Гильдии. И везде у Фроди были друзья и враги. Не знаю, ярл. Не верю я, что это Гильдия. Не хочу верить. Если это так, то она не достойна дальнейшего существования, — взгляд ватамана полыхнул бешенством.
Ясно, что ничего не ясно. Придется ждать вестей от будущего тестя. Надеюсь, князь Лобанов воспринял мои слова всерьез, и до утра будет располагать необходимой мне информацией. Или я добуду ее сам. Чего не хотелось бы. Слишком громко, слишком явно придется это делать. Можно спугнуть врагов, заставить их залечь на дно. А самое главное — это может поставить под угрозу жизнь Сольвейг, если она еще жива.
— Утром идем в порт. Если Молчан не найдёт виновных до рассвета, я начну искать сам.
Ватаман кивнул, его глаза сузились, а губы искривились в хищной ухмылке:
— Любо, ярл. Давно не резали глотки в портовых закоулках. Будет весело, — Стрежень опять надел маску недалекого бандита.
Он развернулся и вышел, оставив за собой запах мокрой кожи и оружейного масла. Я остался один в холле, глядя на мерцающие в камине угли. Осталось еще одно дело, которое не стоит откладывать на завтра.
Я поднялся на второй этаж, к комнате Анастасии. Дверь была приоткрыта, и изнутри доносилось тихое пение — та же мелодия, которую она напевала вчера. Грустная, почти заунывная, но с какой-то скрытой силой. Я постучал, и пение оборвалось.
— Войди, — голос эллинки был спокойнее, чем я ожидал.
Она сидела у окна, глядя на пелену дождя. Простое темное платье без украшений, вместо сложной прически — распущенные волосы, скрепленные только заколкой на затылке, на столе тонкий кинжал с удобной рукоятью. Оружие не для красоты — Анастасия Евпатор, похоже, готовилась к худшему.
— Разговаривала с отцом? — спросил я, присаживаясь на стул напротив.
Она кивнула, не отводя взгляда от окна.
— Да. Он… спокоен. Слишком спокоен, — её голос дрогнул, но тут же стал твёрже, — Сказал, что всё под контролем. Что у него есть план. Но я знаю отца. Он всегда так говорит, даже когда всё рушится.
— И что он сказал про ассасинов?
— Он сказал, что это не его забота. Что это твоя война, Рагнар. И что я должна быть рядом с тобой, что бы ни случилось, — Она горько усмехнулась, — Мой отец продал меня тебе, ярл. Не за золото, а за будущее рода. И теперь я должна доказать, что стою этой цены.
А меня-то, похоже, списали. А вместе со мной и эту девочку. Выплыву я — выплывет она вместе со мной. Нет, так Ираклий уже вернул в род Федора — своего сильнейшего и самого перспективного одаренного и заручился поддержкой Ингвара. Что так, что так Евпатор ничего не теряет.
Как интересно! Я смотрел на Анастасию, пытаясь понять, что сейчас происходит в этой милой головке. Анастасия не была слабой. Она была хищницей, как и Наталья, как и Рогнеда. Но если княжны севера были волчицами, готовыми рвать за своих, то Анастасия была змеёй — маленькой, грациозной, обманчиво спокойной, но смертельно опасной, когда загнана в угол. И сейчас она чувствовала себя именно так.
— Ты не товар, — сказал я, глядя ей в глаза, — И не трофей.
— А кто? — не смотря на выдержку, ее губы задрожали, но она практически мгновенно взяла себя в руки.
— Решать тебе. Если твой отец думает, что может играть тобой, как фигурой на доске, он ошибается. И еще. Я уже сказал однажды — я не держу тех, кто хочет уйти.
Она моргнула, и на миг её маска треснула. В глазах мелькнула тень удивления, а может, благодарности
— Ты странный, Рагнар, — тихо сказала она, — Все хотят власти. Князья, императоры, даже эти грязные ушкуйники в порту. А ты… ты будто не хочешь ничего. И это равнодушие пугает даже больше твоей загадочности, — она зябко поежилась, — Рядом с тобой, будто рядом с бездной. Жутко и в то же время притягательно. Я боюсь тебя, Рагнар. Даже больше, чем Императора с его ассасинами. И знаешь что? — Анастасия усмехнулась странной безумной улыбкой, — Я буду с тобой, ярл! Чего бы это ни стоило! Потому, что хочу увидеть, как далеко ты зайдёшь, — и, перевалившись через разделяющий нас столик, уронив со звоном на пол кинжал, она по-хозяйски, хищно и в то же время неумело, впилась горячими, пахнущими чем-то пряным губами мне в губы.