Ватажники одобрительно загудели. Кто о чем, а эти о добыче. И плевать, что дело практически безнадежно. Им не привыкать.
— Если выживем, — ответил я, — Половина ляжет. Щиты, магострелы, устав. Мясорубка.
Радомира подняла голову и тихо спросила:
— Кайсар, твои могут пошуметь на западе? Привлечь внимание, подержать имперцев у окраин, не залезая в уличные бои?
Лесовик кивнул:
— Можем, — протянул он, — Отчего не смочь. Но не долго. Если навалятся, не сдюжить нам.
— Долго не надо, — бледные старческие губы растянулись в хищном оскале.
— Что-то задумала? — я с интересом и надеждой посмотрел на ведьму.
— Подземелья, — все так же зло ухмыляясь, непонятно выдала она и тут же пояснила, — Ходы есть под городом. Древние. Эллины о них не знают. О них вообще мало кто ведает Выйдете прямо под управу — в подвал. Отрубите змее голову, а с туловом всем миром справимся.
Ватажники оживились, переглянулись. Я посмотрел на Радомиру.
– Ты поведешь? — рисковать старой княгиней мне не хотелось.
— Всеволод, — покачал головой она, — Старая я уже для такого, — в ее глазах полыхнула грусть.
— Он оправился?
— Нормально, — скривилась Радомира, — Слаб после пыток, но ходить может. Да и воевать сможет, коль нужда возникнет.
Я кивнул. Шанс. Тихий с Мирославой и Радомира подарили нам надежду. Теперь все зависело только от нашей отваги и удачи.
Мы засиделись допоздна, распределяя людей и ватаги, договариваясь, кто, куда и когда должен ударить. Оно конечно, любой план хорош до первого боевого столкновения, но это не значит, что надо лезть на сильного, хорошо укрепленного противника наобум.
Когда настала пора расходиться, поднялся Стрежень:
— Так что с хабаром, ярл? Как делить будем?
Забыл дядька, что он мне присягнул. Теперь его добыча целиком принадлежит мне. Но сейчас не время крохобрничать и гнуть свои порядки.
– Как братья, — ответил я.
— Любо! Любо! — загалдел лихой люд. А мне подумалось, что хабара-то как раз хватит на всех. Не многие доживут до дележки. Если хоть кто-то доживет.
Глава 2
Вятка. Когда-то город носил другое имя — Хлынов. Город, где правил не князь с боярами, а Вече. Где слово простого воина с боевым топором звучало громче слова разряженного в бархат аристократа. Пристанище вольных речных волков — ушкуйников, где на протяжении многих веков дух жителей был, как северный ветер — свободный и колючий.
Пока не грянула Великая Катастрофа.
Мир треснул. Границы территорий, что остались от Росской империи трещали по швам. А Хлынов? Хлынов стоял! Ватаги ушкуйников костьми ложились, но держали катящиеся с юга волны обезумевших от страха и желания жить степняков и преследующих их кровожадных порождений аномалии. И отстояли родную землю. Словно устрашившись мужества защитников, остановилась аномалия, откатилась к Великому Камню.
А потом… потом пришли Шуйские. Кровососы в бархатных камзолах. Пока ушкуйники проливали кровь на границах, отбиваясь от тварей да чужаков, они точили ножи. Подлость. Сплошная подлость. Прислали послов с «миром» и «честью». Заманили лучших ватаманов на переговоры — якобы против общей беды объединиться. А сами на пиру в честь славных воинов схватили и перевязали их, как овец. И пошли на город, обещая пощаду за открытые ворота… Вече поверило. Поверило! Открыли ворота. А Шуйские вырезали защитников. Кого не убили — закабалили, заковали в цепи, в рабство. Вече запретили. Имя Хлынов стерли, назвали Вяткой. Сломали хребет вольнице. Превратили воинов в покорных тягловых быков.
А когда пришли эллины, сдали город без боя. Отозвали свои жалкие гарнизоны, бросили на растерзание. Им было плевать. Плевать на землю, за которую хлыновцы костьми ложились. Плевать на людей.
Я стоял на холме, поросшем редким корявым кустарником и смотрел сквозь промозглую предрассветную хмарь туда, откуда едва слышно пробивались, приглушенные так кстати легшим на землю густым туманом, редкие перекрикивания ночной стражи и лай собак.
Запах весны, смешавшись с едким запахом дыма из печных труб предместий Вятки, щекотал ноздри. Энергоканалы, лишенные привычного давления аномалии, пылали огнем, наполняя тело покалывающим кожу восторгом, от которого хочется смеяться и рвать врагов голыми руками, чтобы их теплая, терпкая кровь заливала лицо. Сила переполняла меня, гуляя по жилам и лишая рассудка. Это ловушка, в которую попадают даже самые опытные маги. Эйфория — как вино перед боем, затмевает разум, навевая ложные ощущение всесилия и бессмертия.
— Кайсар со своими подошел, — Рогнеда бесшумным призраком вынырнула из молочной пелены тумана, — Последние. Отправила их на запад, в заслоны.
— Спасибо, княжна. Чтоб я без тебя делал? — девушка зарделась. Мои губы тронула легкая улыбка. Рогнеда на самом деле сняла с меня огромную часть работы, добровольно став кем-то вроде заместителя и ординарца, заменив улетевшую неделю назад вместе с «Соколом» Сольвейг. — Обойдем людей и будем выдвигаться на исходную.
По большому счету это обход был не нужен. Если Рогнеда доложила, что все отряды заняли свои позиции — так оно и есть. Но мне нужно отвлечься, обуздать ярость бушующей во мне энергии. Да и бойцов еще раз приободрить лишним не будет. Все-таки схлестнуться нам предстоит не с отрядом наемников-карателей или отупевшей от безнаказанности и сытой жизни родовой гвардией ренегатов, а с регулярными имперскими войсками, пусть и тыловыми их частями.
Оскальзываясь и придерживая друг друга, спустились по склону. Жирная, липкая весенняя грязь чавкала под сапогами, тяжелыми лепехами прилипая к подошвам. Это ничего, это терпимо. Грязь и распутица в текущей ситуации мои самые верные союзники. Они не дадут имперцам перекинуть к Вятке войска, а железную дорогу перерезать проще. Минные засады, пару составов под откос — и эллины больше не сунутся. А там вступят в дело кочевники Абылая. Да и Великий Князь неспроста затаился. Думаю, ближе к лету на фронте начнется большое «веселье» и серьезным игрокам станет временно не до меня.
Основные силы моей небольшой разношерстной армии, больше похожей на цыганский табор, разместились на склонах широкого лога, извилистой дугой охватывающего восточную часть Вятки. Удобное место для концентрации и выдвижения на позиции. До предместий города отсюда минут тридцать быстрого марша. Есть еще небольшие отряды, перекрывшие дороги и взявшие город в кольцо. Их задача не дать противнику перебросить войска на слабые направления и заставить нервничать командование, обозначая удары в тыл обороняющихся. Есть еще малые маневровые группы из охотников, вооруженные артефактными магострелами моей работы, заточенными под нейтрализацию одаренных. Но они больше для перестраховки, чтобы не дать упорхнуть из клетки важным птицам, засевшим в Вятке. Такими же магострелами вооружены и самые опытные из бойцов, идущих с основными силами.
Люди собирались в кучки. Земляки к землякам, ватажники к ватажникам, гильдейцы к гильдейцам. Новички — молодые парни и мужики из окрестных сел, жались друг к другу, ища поддержки в знакомых людях. Страх висел над ними почти осязаемо. Я видел, как у парня с жидкой бородёнкой тряслись руки, перебирающие болты. Как совсем юный паренек, почти мальчишка, впился в лук, будто тот мог удержать его на ногах. Губы сжаты в белую нитку, лицо застыло от напряжения. Но этот страх не был парализующим. Он был фоном для чего-то большего. В глазах каждого пылал упрямый неистовый огонь. Среди этих вчерашних крестьян, кузнецов, железнодорожников, пекарей не было случайных людей. Большую часть в этот лог привела ненависть за пережитые унижения, боль от потери близких и жажда мести, сжигающая нутро.
При виде нас с Рогнедой люди оживлялись, вскакивали. Крестьяне и работяги кланялись, вольные охотники лишь обозначали поклон. Гордые. Я шел, перекидываясь шутками со знакомыми, а чаще — абсолютно незнакомыми людьми. Разрослось мое войско. Права была Радомира — стоит удачливому вождю кинуть клич, и под его знамена соберутся все, кто готов сражаться за свою землю или богатую добычу.
Ветераны сидели дальше, под сенью кривых деревьев. Ушкуйники, контрабандисты, охотники за артефактами. Их оружие было другим: самодельные, но смертоносные магострелы с приваренными умельцами руническими аккумуляторами, трофейные имперские «Громовержцы», «Жала», выменянные на складах княжества за ништяки из анмалии. На поясах болтались обереги и старые гранаты, перепаянные под самопальные маго-детонаторы. Я бы не рискнул такую хрень таскать на себе. Суровые мужики перебрасывались хриплыми фразами, спокойно и без надрыва. Для них — война привычное дело. Кто-то чистил оружие, сплевывая в грязь черную от едкой дурманящей жевательной смеси слюну. Кто-то травил похабные байки.
— Добыча будет, ярл? — бросил седой ушкуйник, со шрамом через губу, щурясь на меня недобрым волчьим взглядом, — Или, как у родовых — одни дырки в шкуре?
Не помню его. Видимо из недавно примкнувших. Судя по шрамам и повадкам — вояка опытный. И борзый. Последнюю неделю таких волчар пришло под мои знамена немало. Эти, в отличие о местных-новобранцев, воюют не за идею, за хабар. Потому и вопросы задают не стесняясь. Для них все мои титулы и грамоты, жалованные Великим князем — пустой звук. Они со мной, пока со мной удача. Отвернись она от меня и эти ребята в лучшем случае сразу уйдут, в худшем воткнут нож в спину.
— Бери, что унесёшь, — ответил я, — Только у имперцев разрешение спроси. А то, вдруг, они против будут.
— Ха! — ощерился в щербатой улыбке разбойник, — С пиндосами мы с братишкой договоримся, — он ткнул коричневым, перекрученным как корень старого дерева пальцем в свой магострел, — Всегда договаривались и сейчас договоримся. Как дуван дуванить будем, ярл?
— Дуван еще взять надо, Щербатый, — прохрипел Стрежень, выныривая из темноты, — Не надоедай ярлу. Я же тебе говорил, по закону, как полагается, добычу поделим.
— Законы у всех свои. У нас свои, а у них, — он криво оскалился на нас с Рогнедой, — свои.