, еще краше, чем была.
Если бы, да кабы. Какая ерунда в голову лезет. А все из-за страха. И ярость моя по той же причине. Я вдруг осознал, что у меня опять есть кого терять. И не в Анастасии дело. С ней как раз мы недостаточно близки. Но где гарантии, что завтра, какие-нибудь фанатики-культисты или возомнившие себя богоподобными вершителями судеб аристократы не ударят по Рогнеде, Радомире, Сольвейг или девочкам-воспитанницам? Фроди и Бронислава убили, ученицу уже дважды похищали, сейчас едва не погибли Рогнеда с Настей.
Кстати, девочке полегчало. Пока действует обезболивающее, надо доставить ее в госпиталь. А потом буду решать, какие дальнейшие шаги предпринять. Вынес Анастасию на руках из разгромленного дома и передал её только что подъехавшим лекарям. Попросил их не уезжать без меня и вернулся в дом. Молчан с Лобановым выстраивали версии по поводу напавших. Что тут гадать? Последователи Эрлика это. След магии инферно чувствуется тут повсюду — чёрный, едкий, как яд. О чем я и сообщил безопасникам.
Лекари уже выносили перевязанного Хулдана. На кухне латали молодого гвардейца Бежецких. Остальные бойцы тоже были ранены, но в срочной помощи не нуждались. Рогнеда всё ещё сидела, покачиваясь, на щеке засохший длинный глубокий порез.
— Ты со мной? — я подал ей руку.
— Да, — княжна с трудом поднялась. Тяжелый бой у них получился. Вымоталась, как после поединка в Хлынове.
Не успели выйти из гостиной, Рогнеда виновато посмотрела на меня:
— Она закрыла меня щитом, — сказала она тихо. — Без неё я бы не выжила. Как Адель… как Даша…
Такое настроение мне не понравилось. Если княжна сейчас опять замкнется в своем чувстве вины, второй раз вытащить ее не получится:
— Она закрыла всех. Просто не потянула то, что использовали против вас. Силенок не хватило. И хватит себя жалеть! Ты офицер или тряпка⁈ Тебе по праву рождения предназначено посылать людей на смерть! И закрывать их, когда надо, собой. Именно это, а не вилять жопой на балах, истинный долг аристократа. И почему изнеженная эллинка поняла это раньше, чем новгородская княжна и боевой офицер, я не знаю!
Рогнеда вспыхнула, вскинув голову и тут же поникла:
— Прости, — она прикусила губу, при этом запекшаяся корочка на щеке треснула и из нее поползла вниз капелька крови. — Ты прав.
— Рогнеда, — покачал головой я, — посмотри вокруг. Это война. Не красивые сказки из книжек, а дерьмо и кровь. Если бы я не знал тебя, подумал бы, что передо мной изнеженная салонная кукла. Но мы слишком многое прошли вместе. Хватит! Бери себя в руки! — я зло ощерился, — Вот когда мы забьем кол в задницу последнего из своих врагов, мы сядем все вместе — все, кто остались живы, и помянем тех, кого с нами нет. А они за столом у Одина поднимут чаши за нас.
Я специально говорил грубо, чуть не кричал. Мне надо было встряхнуть ее. Заставить разозлиться. Не скажу, что у меня получилось, но выражение виноватой обреченности из глаз пропало. И да, я понимал княжну. Она была лучшей в Академии, она командовала элитным отрядом гвардии отца, сама считала себя элитой. А едва дошло до серьезного дела, пошли сплошные поражения и потери. Тут кто угодно лишится веры в себя. Только через это, наверное, проходит любой командир.
— Я справлюсь, — в голосе девушки появилась уверенность.
В этот момент во двор стремительно ворвался статный светловолосый пятидесятилетний мужчина с хищным лицом и жестким взглядом. По этим синим знакомым глазам, даже не глядя на шевроны можно было догадаться, что меня почтил своим присутствием сам князь Бежецкий. Увидев Рогнеду, покрытую сажей и кровью, он остановился. На лице в одно мгновение сменились тревога, узнавание, облегчение и ярость.
— Рогнеда, — голос с хрипотцой, неестественно спокойный. — Жива?
— Жива, — она напряженно кивнула и с силой вцепилась ногтями мне в ладонь, ища поддержку. — Анастасия Евпатор спасла меня. Закрыла щитом.
— Всю жизнь воевал с Евпаторами, – криво усмехнулся он, — и вот одна из них спасает мою дочь, — и добаваил, чуть слышно, — мир меняется быстрей, чем я успеваю за ним. Где она? Я хочу поблагодарить эту достойную патрикию.
— Там, — Рогнеда кивнула на машину неотложки, откуда, с укоризненным взглядом, мне яростно махал рукой лекарь.
Князь обернулся и нахмурился.
— Я пришлю в госпиталь своих лекарей.
— Не надо князь, — я покачал головой, — Анастасия моя невеста, и я сумею найти для нее все самое лучшее, включая лекарей.
— Ярл Рагнар, я полагаю? — Бежецкий вперился в меня холодным рыбьим взглядом, в глубине которого, тем не менее, мелькали искорки интереса.
— Честь имею, князь, — я коротко кивнул головой.
— Гордец, — буркнул князь, — Я хотел с тобой поговорить. Дочь передала?
— Не успела, пап, — вмешалась Рогнеда.
— Приглашаю в любое удобное время, — без толики теплоты посмотрел на меня Бежецкий, — спаситель моих дочерей всегда желанный гость в родовом замке Бежецких. Можешь даже разместиться пока у нас. Дом твой, я вижу, восстановлению не подлежит.
Рогнеда обиженно вспыхнула на резкое, за гранью приличия, выступление отца.
— Благодарю князь, — я с усмешкой посмотрел на Бежецкого, — но, к сожалению, в ближайшие дни планирую вернуться к себе в Пограничье. У меня там война, знаете ли.
Князь сверлим меня взглядом, потом усмехнулся:
— И наглец. В любое удобное время, ярл. Нам многое надо обсудить, – он ревниво посмотрел на дочь.
— Сразу, как появлюсь в Або, — кивнул я, — простите, князь, меня ждут.
— Постой! — остановил он меня, — Еще вопрос, — во взгляде мужчины сверкнула сталь. — Кто посмел напасть на мою дочь⁈
А князюшка умеет быть жутким. Но по сравнению с Лодброком слабовато.
— Думаю, Юрий Мстиславович, — я кивнул на развалины дома, — вам все объяснит. А мне действительно пора.
— Вот как? Юрка здесь? — хмыкнул Бежецкий, обращаясь больше к самому себе. — Рогнеда, — он махнул рукой, чтобы княжна следовал за ним. И не оборачиваясь, не сомневаясь, что дочь его послушается, как танк, попер в дом.
— Я с Рагнаром, папа!
Князь недоуменно обернулся, но Рогнеда уже заскакивала вслед за мной в неотложку.
— Сколько вас можно ждать⁈ — недовольно высказался лекарь, и ему было плевать на титулы и звания, здесь он был главнее Великого князя. — Девушка серьезно обгорела. Ее срочно надо доставить в операционную. Это не тот случай, господа аристократы, когда надо показывать свою важность и спесь.
— Уймись! — я жестко остановил ворчуна, — часа три она точно не придет в себя. За это время вы успеете сделать все что нужно. И скажешь лекарю в госпитали, что завтра она должна быть готова к транспортировке. Впрочем, я сам с ним поговорю.
— Это невозможно! Вы убьете ее!
— Это не просьба, — я холодно посмотрел на наглого медика, придавив его ментально.
Возможно, перелет и убьет ее. Хотя, я очень надеюсь на аптечку. Но если оставить Настю тут, боюсь, это убьет ее гарантированно быстрее. Я три дня в Або и уже потерял половину прибывших со мной людей. Процент потерь несоизмеримо выше, чем при штурме Вятки. И главное, непонятно, кто враг. Значит, надо отойти, зализать раны, разобраться, как, и по кому бить, и уж тогда лупить супостата со всей аристократической беспощадностью.
Анастасия не помнила, как ее привезли в госпиталь. Она помнила лишь боль, кружащийся в сером пепле кусок стены. Ей хотелось закричать:
— Мама, мамочка!
Но горло выдавало лишь тихий сиплый монотонный стон.
Холодные руки лекарей, которые суетились вокруг, не приносили никакого облегчения. А потом появился Рагнар и все потухло.
Вспышка! И она оказалась на берегу Понта Эвксинского, там, где в детстве проводила лето с родителями. Ей снова десять лет. Под ногами теплый золотистый песок, привезенный отцом специально для этого пляжа откуда-то с юга — Абиссинии или Аравии. Легкий морской бриз, холодя, обдувает кожу, принося с собой запах соли и водорослей.
Анастасия бежит по пляжу и громко заливисто смеется, а волны мягко плещутся у ног. Солнце светит ярко, лаская нежным теплом кожу. Но потом начинает припекать все сильней и сильней. Ей хочется окунуться в воду. Лазурные волны манят, обещают свежесть. Анастасия бросается им навстречу, раскинув руки, и… заходится в крике.
Вместо желанной прохлады тело обжигает крутой кипяток, горячий, как раскаленная лава. Он струится по телу, сдирая кожу слой за слоем. Боль пронзает каждую клеточку, Анастасия кричит, но крик тонет в шипении пара. Она барахтается, пытается выплыть, но волны тянут глубже, жгут глаза, лицо, руки. Все тело горит, кожа лопается, и она чувствует, как теряет себя в этом аду.
Вдруг сильные руки хватают ее за плечи и выдергивают из пекла. Это Рагнар. Он прижимает ее к себе, его объятия прохладные и надежные. Боль уходит, как будто ее смывает волной — настоящей, прохладной. Он держит ее крепко, шепчет что-то успокаивающее, а потом начинает петь. Колыбельная на незнакомом языке, похожем на словенский, но другим — более мелодичным с проскальзывающими рычащими грубоватыми нотками, которые абсолютно не режут слух. Слова льются мягко, как ручеёк: «Ложкой снег мешая, ночь идет большая, Что же ты, глупышка, не спишь?» Анастасия не понимает слова, но красивая мелодия укачивает, унося боль. В тепле его рук она засыпает крепким, без сновидений, сном.
Но этот покой обманчив и скоротечен. Боль возвращается, сначала как укол, потом как волна, а потом она тонет в жуткой боли. Анастасия открывает глаза. Над ней белый потолок, но видит она его размыто, тускло и как-то странно — только одним глазом. Второй не открывается, что-то плотное мокрое и неприятное закрывает ее. Бинт или повязка. Она хочет сорвать ее, но рука не слушается, взрываясь болью.
Паника накатывает медленно, вместе с памятью. Перед Анастасией, как в мультфильме, мелькают фрагменты. Рогнеда. Красивая. Подтянутая. Счастливая. Разговор. О чем они говорили? Анастасия пытается, но никак не может вспомнить. Потом… Что было потом? Что-то страшное…