Не ной, Ксюша!
Все налаживается. Гордеев помог, Лешке лучше, мама радуется, диссер я напишу, стану кандидатом и утру нос Руслану, который пишет его уже три года, и неизвестно, допишет ли вообще.
Однако, настроение уже не такое радужное. И мысль о том, что многие люди, к которым ты относишься хорошо, возможно, держат за пазухой камень, не дает мне покоя. Часть этого разочарования даже переносится на ни в чем не повинного Константина, и любые его попытки завести светский разговор в машине я игнорирую, отвечая вежливо, но односложно.
Умом понимаю, что предложение подвезти — с его стороны прост жест взаимопомощи, но злость на Руслана за отвратительное обвинение заставляет меня искать двойное дно в поступке Константина. Совершенно безосновательно.
В этом смысле Ящер, у которого с политесом туго, сейчас лидирует среди всех знакомых. Он не пытается казаться кем-то. Гордеев позволяет себе быть таким, какой он есть. Наглый, неприятный, ему не надо никому нравиться. Это, конечно, не достоинства, а недостатки, но в какой-то степени с такими людьми проще.
Уже когда мы подъезжаем к парковке перед больницей я, уставившаяся в окно, замечаю мамину фигуру, спешащую к больничному скверику, чтобы срезать через него путь к приемному покою.
— Константин, остановите мне, пожалуйста, здесь, — прошу его я. — Я маму догоню.
Арзамасов, мельком глянув в сторону, куда я махнула рукой, притормаживает чуть обогнав маму.
— Спасибо вам большое! — благодарю я, уже выскакивая из салона.
Однако, когда я устремляюсь навстречу маме, обнаруживаю, что Константин вышел со мной. На мой недоуменный взгляд, он поясняет:
— Видно, что сумки тяжелые, я помогу донести.
Мама и вправду тащит явно что-то тяжелое.
Господи, что там такое?
Сменка и гостинцы не должны столько весить. У Лешки наверняка строгая диета.
— Да я и сама могу… — начинаю я.
— Вы не привыкли к мужской помощи? — аккуратно уточняет Арзамасов. — Или вы меня сейчас пожалели? Так я не инвалид. Мне вполне по силам донести сумку вашей мамы.
От мягкого укора я слегка розовею.
И Гордеев, и Арзамасов быстро вычислили, что я не привыкла полагаться на мужчин. У нас в семье из мужчин только Лешка, а у него своя жизнь.
Я не нахожу, что на это ответить, кроме смущенного «спасибо», и позволяю Константину вместе со мной догнать маму, которая, не смотря на очевидный груз, развила такую скорость, что я на своих каблуках за ней еле поспеваю.
В отличие от меня она смотрит на предложение мужской помощи благосклонно. И вообще на Константина, скупо представившегося моим знакомым, взирает крайне одобрительно, а на меня с любопытством. Наверно, вообразила себе романтические отношения.
— Я так понимаю, времени у вас мало, могу подвезти на машине, — предлагает Арзамасов перехватывая сумку.
— Нет-нет, — мама отмахивается, — пешком быстрее, да там и встать сейчас наверно негде.
— Пешком так пешком, — пожимает он плечами. — Показывайте дорогу.
И теперь уже мы с мамой не успеваем за широким шагом Константина.
В приемном покое я бросаюсь к стойке регистрации узнать, куда перевели Егорова Алексея, пока Арзамасов, придерживая маму за локоть, позволяет ей перевести дух после марш-броска.
Получив более или менее внятные объяснения, в каком корпусе мне искать брата, я возвращаюсь к этой воркующей парочке. Кажется, они нашли общий язык, что меня почему-то раздражает.
— Константин, еще раз спасибо вам большое! Мы и так отняли у вас много времени, дальше мы сами, — благодарю я.
— Спешите отделаться? — усмехается он. — Что ж, ладно. Если будут вопросы по диссертации или потребуется консультации — звоните.
— Да, конечно, — отвечаю я, непроизвольно поглядывая на часы. У нас остается сорок пять минут до завершения приемного времени.
— Тогда до встречи. Елена Анатольевна, всего доброго, — откланивается Арзамасов.
И мы с мамой мчим в хирургическое отделение, по дороге она пытает меня по поводу Константина, но я только отмахиваюсь. Ну ей богу: как будто хочет меня сплавить первому встречному-поперечному.
— Вежливый, представительный, машина есть, — расхваливает мама Арзамасова, как будто сватает залежавшегося племянника школьной подруги.
— Мам, давай потом его обсудим, сейчас бы к Лешке успеть. Ты что там с собой набрала?
Мама благополучно переключается на перечисление всего того, что ей показалось необходимым принести. Мне остается только закатить глаза.
Треть передачи все равно забраковывают на контроле, но маму это не сильно расстраивает. Самое главное, нас пускают к Лешке. И что совсем похоже на чудо, он в сознании.
Мама вцепляется в мужика в белом халате, который как раз выходит из палаты, и пытает его о состоянии Лешки, а я просачиваюсь внутрь.
Выглядит он бодро, только осунувшимся немного. Ну и несколько уже начавших желтеть синяков на лице придают ему вид жертвы. Однако, глаза блестят, и даже вихор на затылке торчит как-то жизнеутверждающе.
— Привет! — у меня на глазах выступают слезы.
Мы могли его потерять. Любая мелочь, и Лешки могло не стать.
— Ксюнь, ну чего ты, — пытается он угомонить меня, видя, как я часто моргаю, чтобы не начать слезоразлив.
— Дурак! — шмыгаю я носом и ставлю сумку на стул возле кровати. — Куда ты вляпался?
— Чего? — таращится на меня брат недоуменно.
А я понимаю, что, когда мама вернется в палату, я уже не смогу задать Лешке вопросы нормально. Надо спрашивать сейчас. Только какой задать первым?
— Тебе что-то говорит имя Мария Николаева? — решаю я начать с первого попавшегося и понимаю, что попала не в бровь, а в глаз.
Лицо Лешки мгновенно меняется.
— Что с ней?
Глава 22
Ох и ничего себе! Я-то пальцем в небо тыкала, а вон оно как!
— Ксюх, чего молчишь? — нервничает брат.
— Ничего, то есть, не знаю я, что с ней, — растерянно отвечаю я. — А кто это?
— Ты откуда вообще о Маше узнала?
Я вижу, что Лешка на грани психа. Что за тайны мадридского двора? Но волноваться ему сейчас однозначно неполезно. Ни по какому поводу. Все рассказывать сейчас не стоит, да и смысла уже не много. Я же знаю, что никакой вины Лешки в этих наездах из-за квартиры нет, и все это — неудачное стечение обстоятельств.
Однако предупредить о том, что авария не была случайностью, точно надо. По Лешке не скажешь, что он в курсе, что ему что-то угрожает.
— Леш, я тут перенервничала из-за постоянных звонков и молчания в трубку, — все еще сомневаясь, выдаю я полуправду. — И попросила знакомого узнать, кто это постоянно названивает. Ну и он сказал, что номер принадлежит Николаевой Марии, а я таких не знаю.
— Когда это у тебя появились знакомые, которые могут выяснить кому принадлежит номер мобильника? — напрягается брат.
Кажется мне, он видит в моих словах какой-то подвох, но совсем не тот. У него вызывает напряжение все связанное с этой неизвестной Машей. Мне даже становится обидно, я столько всего пережила, а его волнует только какая-то Николаева. Он, конечно, не знает об этом ужасе, но хоть спросить-то мог, как мы, как мама…
— С тех пор, как я узнала, что твоя авария — ненесчастный случай, — довольно резко отвечаю я и тут же корю себя.
Ну Лешка-то в чем виноват? Он сам пострадал. Хотя, кому-то же брат перешел дорогу.
— Как это не несчастный случай? — оторопев, переспрашивает он. — С чего ты взяла?
— Знающие люди сказали, — поджимаю я губы.
— Что за знающие люди? Ты сериалов пересмотрела? — Лешка смотрит на меня так, будто я маленький капризный ребенок, который привирает, чтобы получить побольше внимания.
— Почти. Максим Лютаев — герой популярного городского блокбастера «Найди плохого парня».
Лешка снова бледнеет.
— Ты связалась с Лютаевым? — и он тут же покрывает пурпурными пятнами.
Вижу, что он хочет устроить мне разнос.
Но пока брат на больничной койке и не может помочь, более того, сам хоть и невольно является источником проблем, главная в семье я. И не важно, что он старше. Именно мне сейчас приходится разгребать эти самые проблемы.
Последнее, что мне сейчас хочется услышать, это упреки в выборе неподходящей домашней девочке компании. Не после того, как меня встретили те трое, и не после того, как мне пришлось идти к Гордееву.
— Тебя сейчас только это волнует? — вспыхиваю я, хоть несколько минут назад уговаривала себя не злиться на Лешку. — Меня вот волнует, кто хотел тебе навредить. И по какому поводу.
— Я не знаю, — брат отвечает слишком быстро, и я понимаю, что он просто отмахивается от моего вопроса.
— А ты подумай. Потому что в следующий раз тебе может не повезти. Представь, что будет с мамой.
— Да не знаю я! Поняла? — огрызается он, но выдыхает и чуть спокойнее обещает: — Но я подумаю.
К сожалению, в этот момент в палату возвращается мама, и разговор на эту тему приходится отложить.
Собственно, посещение длится не очень долго. И по моим ощущениям, Лешка разочарован тем, что мы не додумались принести ему мобильник. С мамой брат прощается очень тепло, а вот на меня смотрит укоризненно.
Ничего. Переживет. Мне важнее, что мы не оказались на улице, и Лешке оказали нужную помощь.
И понимаю ведь, что я надолго, если не навсегда, останусь для него младшей сестрой, за которой надо приглядывать, но внутри все равно клокочет какая-то иррациональная обида на его реакцию. А если бы Лешка узнал, что я переспала с Гордеевым, то что? Он выпорол бы меня? Запер бы дома? Я давно совершеннолетняя.
Вернувшись домой, я стараюсь успокоиться, посмотреть на ситуацию глазами брата. Да, когда-то мы были близки, но сейчас мы оба слишком взрослые, а установки остались прежние, из детства.
Сами собой руки потянулись к старым фотоальбомам, где на снимках запечатлено наше счастливо детство.
Вот мы сидим на крыльце подъезда, у Лешки в руках рогатка, а у меня заплыл один глаз. На самом деле причиной был обычный «ячмень», но выглядит так, будто мы обнимаемся после суровой битвы. И еще много подобных моментов, которые воскрешают в памяти светлые воспоминания. Взбаламученная душа успокаивается. Ближе, чем мама и Лешка, у меня никого нет. Глупо копить обиды.