После промывки глаз Стогниев стал лучше видеть. Делая Субботе перевязки и стараясь как-то ободрить сержанта, я сказал ему:
— Ты, Николай, у нас молодчина, двух «мессеров» срезал.
— Вот только домой не дотянули...
В деревне мы раздобыли подводу и отправили Субботу в районный центр Городок, в госпиталь. За мужество и героизм в этом воздушном бою сержант Николай Михайлович Суббота был удостоен высшей награды Родины — ордена Ленина. За успешные боевые действия в первые, самые трудные месяцы Великой Отечественной войны этим орденом было награждено восемь человек из нашей дивизии. Среди них В. М. Кайнов, С. А. Карымов, И. Г. Зуев, Н. Я. Стогин, М. А. Бондаренко и другие. Орден Красного Знамени получили двенадцать человек, в том числе и автор этих строк.
На земле Смоленской
По трудным дорогам через Оршу, Смоленск и Москву мы с Григорием Стогниевым добрались до нового места базирования нашего полка. Вскоре получили другой, сильно потрепанный в боях самолет. В состав нашего экипажа были назначены новый стрелок-радист сержант Михаил Портной и воздушный стрелок младший сержант Николай Осокин. Оба они — комсомольцы, уже не раз успели побывать в боях. Вместе с другими экипажами полка мы снова стали летать на боевые задания.
26 июля 1941 года перед вылетом нас собрал Юспин. Лицо его было бледным, усталым. На нем выступили мелкие веснушки, серые большие глаза потускнели. Майор подошел к фанерному щиту с картой оперативной обстановки и стал говорить:
— На фронтах по-прежнему ничего утешительного. Несмотря на героическое сопротивление наших войск, враг всюду продвигается вперед. На смоленском направлении, встретив огневую преграду советских войск, фашисты повернули свои моторизованные соединения на север. Сейчас в районе Духовщины идут кровопролитные бои. Перед нами поставлена задача — бомбить скопление живой силы и техники врага вот в этом районе, — Юспин показал на красный кружок у села. — Разведка доносит, что вражеские танки стоят на дорогах и лесных полянах без горючего. Гитлеровское командование, растянув фронт на многие сотни километров, видимо, не в состоянии своевременно снабжать свои войска всем необходимым. Мы должны десяткой «илов» уничтожить максимальное количество танков и другой военной техники. Вылет с рассветом. Всем экипажам изучить цель, действовать в полете решительно и смело, — заключил командир.
До темноты велась подготовка в экипажах. Наш командир старший лейтенант Стогниев заставил нас еще и еще «проиграть» свои действия в полете. И когда подготовка была завершена, он весело сказал:
— А теперь и поспать не грех. Завтра подъем с рассветом.
Солнце еще было за горизонтом, когда девятка бомбардировщиков, собравшись на кругу, взяла курс на запад. Ее ведет наш новый командир эскадрильи капитан Геннадий Дмитриевич Нестеренко. Он пришел из 200-го полка, имеет большой опыт боевых полетов. Слева у него летит В. В. Уромов, справа — Н. М. Манин. Наше звено ведет старший лейтенант П. С. Кашпуров, третье — лейтенант Н. С. Бабичев.
Попутный ветер убыстряет полет. Довольно скоро пролетели Московскую и Калининскую области. На траверзе показался город Белый, и тут же заискрилась на солнце река Межа. В районе Духовщины идут бои. С воздуха хорошо видна работа артиллерии. На большой площади горят населенные пункты Смоленщины. Пройдя линию фронта, наша группа развернулась вправо и пошла вдоль извилистой грунтовой дороги на Мужицкое. Тут же эскадрилья перестроилась в колонну звеньев. Наше звено стало замыкающим.
— Впереди цель! — поступил сигнал от ведущего группы.
Мы уже видели район предстоящих действий бомбардировщиков. Вот первое звено во главе с капитаном Нестеренко заходит на обочину дороги, невдалеке от села Мужицкое, где сгрудились автомашины и танки. В сторону бомбардировщиков потянулись разноцветные трассы зенитных снарядов. Но никто из летчиков не дрогнул. Комэск Нестеренко делает последний доворот. Его штурман И. П. Чепчин сбросил бомбы, и, кажется, удачно.
Тотчас разгрузились самолеты ведомых. «Сотки» рвутся возле танков и автомашин. Вспыхнули пожары.
Вслед за первым звеном стремительно вышло на цель звено Николая Бабичева. Оно также послало серию бомб в цель.
Старший лейтенант Петр Кашпуров вывел наше звено правее. Мы увидели под собой небольшую полянку, на которой стояло несколько танков и огромный фургон. Здесь, видимо, немцы ремонтировали свои машины. Стогниев вдруг заметил километрах в десяти правее лесную поляну, забитую автомашинами и бронетранспортерами. Они были наспех замаскированы ветками. Возле них два огромных топливозаправщика. Командир тут же предложил:
— Завернем, что ли?
— А не влетит за это? Строй нарушим...
— Какой черт, нарушим, — со злостью выругался Стогниев. — Фашисты сейчас заправят свои машины горючим и двинутся дальше на восток, а мы боимся. Идем! — тоном приказа сказал командир и добавил: — Отбомбимся и еще успеем пристроиться к эскадрилье. — Он тут же развернул самолет и повел ею к поляне.
— Сколько их! — воскликнул Миша Портной и тут же спросил: — Может, об этом на землю радировать?
— Докладывать — это потом! — твердо ответил Стогниев и предупредил: — Лучше следить за воздухом!
Открыв бомболюки и прильнув к прицелу, я стал следить за целью. С высоты тысячи метров она видна как на ладони. В какой-то момент самолет стало сносить в сторону. Тут же даю команду:
— Влево пять!
— Понял, пять влево! — отозвался командир и, довернув самолет, тихо, как бы боясь отвлечь меня, сказал: — Не торопись, бей по топливозаправщикам.
— Постараюсь! — буркнул я и продолжал вести прицеливание.
Немцы заметили нас. И тотчас к нашему самолету устремились десятки разноцветных трасс. Они мелькают впереди, справа, слева...
А я жду, пока бензозаправщик подползет к перекрестию прицела. Не отрываясь от окуляра, нащупал боевую кнопку. С силой нажал ее. Десять бомб отделились от самолета и, описывая кривую, устремились вниз. В воздух разом поднялся огромный столб огня.
— Горят машины! — наперебой докладывали радист и стрелок.
— Так их, гадов! — отозвался Стогниев и добавил: — Разворачиваюсь, догоним своих и вместе потопаем домой...
Командир стал разворачиваться, и в этот момент послышался тревожный голос Миши Портного:
— Сверху сзади нас атакуют два «мессера»! Гитлеровские летчики ударили с большой дистанции. Снаряды пролетали мимо. Но одна очередь угодила в левую консоль и сорвала обшивку. По «мессерам» вели интенсивный огонь и наши стрелки.
Стогниев дал моторам полные обороты, стараясь уйти от истребителей. Но сделать это не удавалось. Вражеский снаряд ударил в правую плоскость, прошел по касательной к верхней обшивке и задел бензиновый бак. Разлившееся горючее брызнуло на мотор. А в следующую секунду пламя охватило всю машину.
— Всем покинуть самолет! — приказал Стогниев.
Очутившись в воздухе, я раскрыл парашют и огляделся вокруг. Примерно в двухстах метрах от меня и на одной высоте качался радист Михаил Портной, он что-то кричал, размахивая руками. Выше нас и далеко в стороне опускался третий член экипажа. Четвертого парашютиста не было. А вокруг, словно осы, кружились вражеские истребители. Я бросил взгляд на землю. Севернее нас в солнечных лучах блестело озеро, а рядом как бы застыл в форме восклицательного знака столб черного дыма. «Наш самолет горит, кто-то там остался», — подумал я, и от этого защемило сердце.
«Мессершмитты» продолжали рыскать. Гитлеровцы теперь охотились за нами. Я захватил несколько строп, чтобы частично погасить парашют. Сразу увеличилась скорость спуска. Увлекшись, я не заметил, как приблизилась земля. Едва успел отпустить стропы, тут же с силой стукнулся о землю. Удар пришелся на правую ногу. Я почувствовал, как что-то хрустнуло в суставе. Вгорячах я вскочил, освободился от парашютных лямок и стал вправлять ногу. Но, к сожалению, ничего не получилось. Ко мне подбежал Михаил Портной.
— Что с вами, товарищ лейтенант? — с тревогой спросил он.
— Так, ничего, Миша, просто вывих, — попытался улыбнуться я. — Видишь? В авиации это называется неудачным приземлением.
Михаил осмотрел ногу и бодро произнес:
— Это, кажется, можно поправить. Как у нас на Полтавщине говорят: трошки потерпеть, и зараз все буде на мисти...
Михаил сел напротив меня, велел упереться девой ногой ему в живот. Правую он ухватил за ступню и стал с силой тянуть на себя. Вот он резко дернул и тут же повернул ступню влево. Что-то больно хрустнуло в суставе, и я сразу почувствовал облегчение.
— Ну вот, Алексей Иванович, малость нога поболит, а потом можно и гопака отстукивать.
— Нам с тобой, Миша, сейчас только и делать что плясать... А что ты кричал мне в воздухе?
— Хотел просить, чтобы после приземления подождал меня.
— Ты уверен, что Осокин покинул самолет?
— Да, отчетливо видел, как он махнул за мной в люк.
— Значит, в самолете остался командир. Погиб...
— Как жаль!.. Командира очень жаль, — печально сказал Портной и добавил: — Что же с нами будет теперь?
— Надо срочно выбираться отсюда, Миша. Тут, видимо, наши недалеко. Дня за три авось доберемся.
В копнах сена спрятали парашюты. Осмотрели местность. Вышли из низкорослого редкого кустарника на большое картофельное поле, за которым начиналось какое-то село.
— Надо зайти в крайний дом, переодеться, — предложил я.
— А вдруг тут немцы... — полушепотом проговорил Михаил.
— Да, здесь нам задерживаться нельзя. Плохо, что не нашли Осокина.
— А гитлеровцы могут нагрянуть в любую минуту, и тогда не миновать нам беды.
Мы подошли к крайнему дому. На крыльце стояли две женщины. Увидев нас, они замахали нам:
— Заходите, заходите, — заговорила та, что постарше, в платочке. — Мы видели, как ваш самолет горел, как вы опускались...
На вид ей было лет тридцать пять. Среднего роста, пол