ная, с подвижным, выразительным лицом, она посадила нас у стола. Хозяйку звали Евдокией Васильевной, молодую — Тамарой.
— Какое это село? — спросил я.
— Велисто, Пречистенский район.
— Немцы здесь есть?
— Днем их нет, а вечером откуда-то приезжают. И как это фашистов сюда пропустили! — всхлипывая, говорила Евдокия Васильевна.
— Пропустили, но, надеемся, ненадолго, — ответил я и в свою очередь спросил: — Можно ли у вас переодеться во что-нибудь такое?..
Хозяйка осмотрела нас и, показывая на Михаила, ответила:
— Вот на него найдется, а на вас вряд ли. — Потом, встретившись взглядом с Тамарой, добавила: — Разве что у деда Михаила взять, только плоха та одежонка.
— А мне такую и надо, — обрадовался я. — Взамен пусть дед возьмет мой кожаный реглан, сапоги, куртку, брюки.
Мы были во второй комнате, когда услыхали скрип входной двери. Все испуганно переглянулись. Тамара выбежала посмотреть и тут же вернулась улыбающаяся. Следом за ней вошел мальчик лет четырнадцати.
— Это мой брат, — пояснила Тамара.
— Владимиров Ким, — подавая руку мне и Михаилу, отрекомендовался паренек.
Мы тоже назвали свои имена.
— Не поможешь ли, Ким, нам к своим выбраться?
— Это можно, — добродушно сказал он и, подумав, добавил: — Надо только все получше обдумать — здесь кругом немцы.
— Понятно, — ответил я. — А сейчас нам надо переодеться. Мы тут с хозяюшками все обговорили. Для Михаила они отыщут что-нибудь у себя, а для меня надо взять одежду у деда Михаила.
— Это мой дедушка — Кондратенков Михаил Григорьевич. Он в империалистическую и гражданскую воевал, — с гордостью сказал Ким.
Дальше все пошло по задуманному плану. Дирижером всего, что происходило в доме, был Ким.
— Нужно действовать так, — обращаясь к женщинам, начал он, — я иду к деду за одеждой, одна из вас будет дежурить на крыльце, другая хорошенько покормит летчиков.
— Вот это ни к чему, — запротестовали мы. — Перед вылетом на задание мы завтракали.
— Знаем, товарищ лейтенант, что вы не голодные, но перед дальней дорогой это не помешает» — настаивал Владимиров.
— А у меня в печке и обед готов: щи, каша с салом. Я сейчас, мигом, — засуетилась Евдокия Васильевна.
Не успели мы пообедать, как Ким притащил для меня одежду. Тут же мы переоделись. Перед уходом хозяйка положила в мешок, сшитый из частых рыболовецких сетей, каравай ржаного хлеба, увесистый кусок сала и металлическую кружку. Было около полудня, когда мы с Михаилом, сопровождаемые Кимом, вышли через скотный двор на гумно и направились к лесу. Пройдя немного в глубь его, остановились у огромной сосны.
— Дело есть, Ким, — начал я.
— Если есть, слушаю, — глядя на меня большими серыми глазами, ответил он.
Я извлек из кармана потрепанных брюк кожаное портмоне и, вынув из него документы, продолжал:
— Здесь удостоверение личности, орденская книжка и орден Красного Знамени. Не хотелось бы все это с собой брать.
— Понимаю. — Ким взял из моих рук документы, орден, внимательно посмотрел и спросил: — Вы уже успели отличиться в боях с германцами?
— Не с германцами, а с белофиннами... Знаешь, была такая война зимой тридцать девятого-сорокового года?
— Знаю. Из нашего села в ту зиму тоже воевали. — Ким посмотрел на меня. — Насчет документов и ордена — не беспокойтесь. Схороним их под корнями вот этой сосны. Когда провожу вас, вернусь сюда, переложу в жестяной коробок и опять закопаю. Все в целости и сохранности будет.
Так мы и сделали. Под толстыми корнями дерева быстро отрыли печурку, положили туда портмоне с документами, орден и зарыли. Потом двинулись в путь. Шли молча по лесной заросшей тропе часа три. У меня сильно разболелась нога. Прихрамывая и опираясь на палку, я шел медленно, задерживал своих друзей. Перед вечером добродушный проводник вывел нас на лесную поляну, где стояло несколько копен сена.
— Вот здесь будете ночевать, — сказал Ким. — Дальше пойдете строго на восток — на Ломоносово, там, говорят, наши стоят... Ну а если нет, тогда напрямик Свитскими мхами до города Белый.
Парень как-то заметно скис, стал переминаться с ноги на ногу. Это заметил Портной и спросил его:
— Может быть, Ким, с нами хочешь?
— Очень хочется, Миша. Да у меня тут все родные остались. Но это, конечно, не главное. В сельсовете и партячейке нас, комсомольцев, предупредили, что до прихода немцев будут собирать, к какому-нибудь военному делу пристроят, — пояснил он.
Прощаясь, я сказал Киму:
— Будем с Мишей пролетать над Велисто, качнем нашим друзьям крылышком.
— Спасибо! А мы будем салютовать вам с земли из винтовок, — удаляясь от нас и махая на прощание рукой, весело говорил Ким.
...Ким не ошибся, когда говорил нам, что комсомольцев Велисто «к какому-нибудь делу пристроят». Больше трех месяцев село было оккупировано немцами. И все это время велистовские комсомольцы помогали нашим бойцам, оказавшимся в тылу врага.
В начале октября сорок первого года село Велисто было освобождено от оккупантов. Ким Владимиров и его друг Василий Целпанов вступили в Красную Армию. Они наравне с опытными бойцами геройски сражались за родную землю. Кима не раз посылали в разведку, и он доставлял для командования ценные сведения о противнике. Вместе с бойцами он ходил в атаки при освобождении многих городов Смоленщины. Однажды во время жаркого боя за населенный пункт он был тяжело ранен. За отвагу и мужество Ким Владимиров награжден орденом Красной Звезды и тремя медалями.
Обо всем этом я узнал от самого Кима. После войны, разыскивая смоленских друзей, я послал в Велисто письмо. И вот на мое имя пришел ответ. Ким сдержанно писал: «Здравствуйте, т. Крылов! С горячим приветом к Вам обращается тот подросток села Велисто, с которым Вы имели дело, оказавшись во вражеском тылу в 1941 году. Я очень рад, что Вы благополучно вернулись в свою боевую семью и снова находитесь в ее рядах. Ваши документы и орден я после Вашего с Мишей ухода спрятал и впоследствии передал в НКВД, чтобы переслали Вам. В общем, несмотря на то что мне, пацану, угрожала опасность, я поступил так, как мне подсказывала совесть советского гражданина, как подсказывал мой комсомольский долг. Прошу Вас, опишите все подробно. Уж очень охота знать о Вашем прошлом, а также и о настоящем. Прошу Вас писать мне по адресу: село Велисто, Пречистенский район, Велистовский льнозавод, лаборанту Владимирову Киму Ивановичу».
Потом, после этого письма, Ким приехал ко мне в Москву. У него семья — четверо детей. Мы многое рассказали друг другу. Поведал я ему о героической гибели Миши Портного, о других боевых друзьях — летчиках, погибших в боях за Родину. К сожалению, эта встреча была единственной. Но дружеская переписка с Кимом Ивановичем продолжается. В настоящее время Ким полон сил и энергии, ведет среди молодежи села большую военно-патриотическую работу.
...После пяти дней блужданий по лесным тропам мы вышли к небольшой деревушке Никулино, окруженной лесом. Повстречавшийся нам в лесу боец сообщил, что немцев здесь нет. Зайдя в деревню, мы остановились возле избы. Вскоре к нам вышла женщина лет тридцати. Она сказала, что звать ее Шурой, а фамилия Герасимова. Шура подтвердила, что немцы в их деревушку не заходили.
— Говорят, германцы боятся леса, вот и не заглядывают в наши хаты, — объяснила она. И тут же спросила; — А вы кто будете?
— Летчики, — в открытую начал я.
— Не знаю, не знаю, — оглядывая пас со всех сторон, заговорила Шура. — За сутки мимо нас человек двадцать — тридцать проходят, все называют себя танкистами, артиллеристами... Только летчиков не было. А намедни один пришел, просит поесть и говорит, что он сапер. Я и не знала, что есть такие... Небось есть хотите?
— Хотим, — сознался Михаил.
— Тогда заходите.
Мы вошли в русскую избу. Слева в углу стояла кровать, застланная серым одеялом, у печки — широкая скамья. Большой стол покрыт клеенкой, вокруг него — несколько табуреток. На стене тикали ходики, а в переднем углу виднелись иконы с лампадой. Шура поставила на стол глиняное блюдо с картошкой, подала по куску ржаного хлеба и по кружке кваса. Вскоре в избу вошла Шурина соседка. Острыми глазами она посмотрела на нас и, обращаясь к хозяйке, спросила:
— Опять к тебе гости пожаловали?
— Гости, Катя, да какие — летчики! — пояснила Шура.
— Летчики? — хохотнула Катя.
Она взяла хозяйку за рукав и вошла с ней в чулан. Оттуда до нас еле слышно доходил разговор. Катя продолжала:
— Какие они летчики, небось арестанты какие-нибудь... Говорят, сильные бои идут у Ломоносово. Неужто .наши не выдержат, отступят?
— Трудно сказать, — вздохнув, ответила Шура. Мы быстро справились с едой. Заканчивая, Миша торопливо допивал квас, поперхнулся и сильно закашлялся.
Хозяйка и соседка вышли из чулана.
— Поели? — спросила Шура.
— Спасибо за угощение, — сказал я, — Нам надо идти дальше.
Перед уходом Шура, показав на чугун с картошкой, предложила:
— Возьмите на дорожку.
Мы не отказались, поблагодарили сердобольную хозяюшку и ушли. Больше двух суток мы ходили в этом районе, хотели углубиться хоть на пять — восемь километров на восток, но из этого ничего не получилось. На проселочных дорогах мы всюду наталкивались на немцев. Ночью слышали артиллерийскую канонаду. Видно, права была Катя, когда говорила соседке, что у Ломоносове идут бои. На следующий день к вечеру мы вернулись в Никулино.
Решили зайти в крайнюю избу. Когда зашли, здорово смутились: за столом с сыном сидела Катя.
— Здравствуйте, — сказали мы.
— Ну здравствуйте, летчики-арестантики, — ехидно ответила хозяйка дома.
— Мы действительно летчики, — устало садясь на скамейку, сказал я. — Хотели идти дальше на восток, а там кругом немцы...
— А чем же вы докажете, что вы летчики? — не унималась Катя. — Чем?!
— Я докажу! — вспылил Миша. Он вынул из кармана жетончик. — Пожалуйста, смотрите.