Как ни в чем не бывало Катя открыла крышку жестяного жетона, извлекла оттуда отпечатанную на машинке бумажку и вслух стала читать:
— «Сержант Портной М. С. — радист 53-го авиационного дальнебомбардировочного полка. Уроженец Украинской ССР, Полтавской...»
Катя перестала читать, вложила бумажку в жетон и закрыла его. Встала, подошла вплотную к Михаилу и, отдавая жетон, сквозь слезы сказала:
— Простите меня, этакую непутевую: не могу, никак не могу верить на слово. Да и вид-то у вас такой...
— Мы и не сердимся, — сказал я. — Просим только денек-другой переждать где-нибудь у вас.
Мы познакомились. Хозяйку звали Екатериной Филипповной, фамилия ее Бабкова.
После ужина с разрешения хозяйки и с помощью ее сына Николая мы забрались на сеновал, прорыли там глубокую нору. Екатерина Филипповна предложила нам старенькое одеяло, поношенный стеганый мужской пиджак. За последние несколько суток мы впервые спали более или менее сносно.
По утрам кто-нибудь из нас спускался по лестнице и брал у хозяйки корзину с едой. Обычно там была вареная картошка, два ломтя хлеба и бутылка кваса. Однажды, подавая мне корзину, хозяйка, поглядев на меня, так и ахнула:
— Алексей Иванович, да вы ж с такой бородой в глубокого старца превратились.
— Ничего не поделаешь, Екатерина Филипповна, парикмахерской у вас в деревне нет, — ответил я, поглаживая щетину.
— У меня в доме своя цирюльня, — весело продолжала хозяйка. — Завтракайте, а потом приходите с Мишей в избу и побреете друг друга.
Я рассказал об этом Мише. Он одобрил предложение. Но идти договорились по одному. Я пошел первым, Портной остался наблюдать из щелей сарая за обстановкой. Намылив бороду, я сбрил левую сторону. Занес бритву, и тут произошло то, чего никто не ожидал: в избу вошли два немца — офицер и ефрейтор. Рыжий тучный гитлеровец с офицерскими погонами держал наготове пистолет. Он подошел но мне, резко спросил:
— Вэр ист ду? (Кто ты?)
Ефрейтор не успел перевести фразу, как между мной и офицером очутилась Катя.
— Это мой муж! — глядя большими испуганными глазами на офицера, твердо сказала она.
— Почему ваш муж не на войне?
— Муж был арестован, только что пришел домой. Он строил в Смоленске аэродром, — без запинки и смущения продолжала отвечать хозяйка. Она схватила со стола полотенце, смахнула с моей правой щеки мыльную пену, добавила: — Вот, видите...
— О-о! — протянул офицер.
Он оглядел комнату и, повернувшись к сундуку, приподнял крышку, стал выбрасывать на пол вещи. Не найдя ничего подходящего, заставил ефрейтора залезть на печь, где лежали мешки. Офицер приказал сбрасывать их. При падении один мешок развязался, рожь посыпалась на пол...
А у меня в эти минуты непрестанно стучало в голове:
«Как бы не пришел Миша! Тогда несдобровать нам в хозяйке...» Екатерина Филипповна, видимо, думала о том же. Она не отходила от меня, крепко сжимала мою левую руку. Закончив погром, фашист подошел к нам с Катей и, размахивая пистолетом, гортанно заорал:
— Пойдет протыв Гермайн — вэша-айт пудум!
Видимо, для устрашения он два раза выстрелил в потолок, резко повернулся к двери, с силой ударил ее ногой. Ефрейтор поспешил за рыжим гитлеровцем. В окно мы видели, как немцы сели в машину и поехали по деревне. Я бросился к хозяйке, стал благодарить ее. А она даже смутилась.
— Ну что вы, Алексей Иванович. Мы же свои, русские... — вытирая влажные глаза, говорила Катя.
Запыхавшись, прибежал Миша. Увидев нас, он обрадовался и стал оправдываться:
— Поздно я увидел машину.
— Дорогой дружище! Все хорошо, что хорошо кончается! — обратился я к Михаилу. — А сейчас скорее сруби мне оставшуюся бороду, подадимся в лес.
— Да, надо в лес! — закивала хозяйка. — Мы уж как-нибудь одни тут повоюем, со своими ребятишками...
В этот день нам с Мишей посчастливилось. Под вечер мы встретили в лесу более сотни наших бойцов из мотомехполка. Выходя из окружения, они продвигались от Каунаса на восток со своим командиром. Красноармейцы пробирались по проселочным дорогам, по лесным просекам и тропам. Громоздкую технику, орудия воины закопали в лесных тайниках. Оставили только винтовки, пулеметы. Командир полка, кажется Майоров, расспросив, кто мы и куда идем, согласился взять нас с собой.
Вдоль узкоколейной железной дороги на участке между станциями Кощенки и Ломоносово шли упорные бои. Здесь мы видели много разбитой техники врага, неубранные трупы немецких солдат и офицеров. На лесных полянах, у обочин дорог бродили оседланные лошади. У иных, видимо шашкой, были отрублены уши, кровоточили раны. Завидев нас, умные животные шли навстречу, как бы прося помощи у человека.
Перед тем как войти в Свитские мхи, мы неожиданно встретили десятка полтора немецких самокатчиков. Увидев наших бойцов, фашисты укрылись за косогором и открыли огонь. В этой перестрелке мы потеряли двух красноармейцев. Майоров решительно приказал:
— Разведчиков упускать нельзя! Их надо окружить и уничтожить!
Вся эта операция заняла не больше часа. Мы с почестями похоронили своих погибших товарищей и двинулись дальше. Переход через Свитские мхи продолжался около двух суток. Удивительное создание природы — эти лесные мхи! Идешь по ним, и кажется, что ты плывешь по зыбким волнам. Трудно продвигаться по такой почве. Но, несмотря ни на что, мы довольно скоро добрались до реки Межа, переправились через нее и вышли в город Белый, к своим.
Город Белый был сильно разрушен бомбардировкой вражеской авиации. От взрывов и пожаров многие деревянные здания сгорели. С трудом угадывались улицы и переулки. Всюду виднелись одинокие металлические трубы котельных, обгорелые кирпичные печи, немые свидетели горя народного. В поисках военного коменданта мы молча ходили с Мишей по заваленным битым кирпичом мостовым, смотрели на эту удручающую картину войны, и наши сердца еще больше наполнялись жгучей ненавистью к врагу.
В уцелевшем трехэтажном здании средней школы мы встретились с помощником коменданта. Старший лейтенант с измученным пепельным лицом посмотрел на нас недоверчиво и с какой-то злобой. Он сердито сказал:
— Не знаю, что делать. Документов у вас нет и вид, как у бродяг...
— А мой жетон? — вежливо спросил Портной. — Это же документ!
— Жетон, жетон! — распаляясь, кричал помощник коменданта. — Таких документов можно подобрать сейчас сколько угодно!
— Мы летчики, а не мародеры! — вспылил я. — Дайте нам документ, и мы немедленно отправимся в свою часть.
Неизвестно, к чему привел бы весь этот разговор, если бы в это время не зашел в помещение наш временный командир Майоров. Он слышал конец нашей нелицеприятной беседы. Попросив старшего лейтенанта поставить печать на каких-то документах, он повернулся к нам и участливо сказал:
— Они действительно из экипажа сбитого бомбардировщика. С ними мы выходили из окружения. Я об этом письменно доложил коменданту.
— Ну, если так, тогда другое дело, — уже другим тоном заговорил помощник коменданта. Вручая мне записку, он предложил: — Зайдете в ремесленное училище, там вас переоденут, а потом снова к нам.
Только на третьи сутки, после соответствующей проверки, мы с Михаилом смогли двинуться в дальнейший путь. А еще через два дня прибыли на полевой аэродром, где базировался наш полк. У штаба столкнулись с замполитом эскадрильи Павловцом. С удивлением оглядев нас, одетых в форму ремесленников, он радостно бросился к нам.
— Вернулись, голубчики! Молодцы! — обнимая нас с Мишей, воскликнул Павел Павлович. А потом, посмотрев испытующе, спросил: — А где же Стогниев, Осокин?
Наступила томительная пауза. Миша, опустив голову, зашмыгал носом, у меня подкатил комок к горлу.
Пересилив себя, я тихо сказал:
— Был бой с истребителями, самолет загорелся. Командир подал команду: «Всем прыгать!» Мы с Мишей и Осокин покинули самолет. Гриша остался в самолете...
Павловец побледнел, как-то сразу обмяк. Его большие глаза стали влажными. И это было понятно. Стогниев был его заместителем по комсомолу, лучшим другом. Много лет дружили и их семьи.
— Эх, Гриша, Гриша! — со стоном произнес Павловец. — Как это все я объясню твоей жене, Ане, что скажу сыну? — И тут же, встрепенувшись, спросил: — А почему не пришел с вами Осокин?
— Николай прыгал после меня, его отнесло в сторону, — пояснил Миша.
Несколько помолчав, Павловец взял нас за руки, крепко сжав их, тепло сказал:
— Пойдете в штаб отчитаетесь за полет как полагается. Потом в столовую, хоть она и закрыта сейчас, но я распоряжусь, чтобы вас хорошенько накормили. Вон как вас перевернуло!..
— В штабе мы узнали подробности действия нашей девятки по мотомеханизированным войскам противника в районе села Мужицкое. Звенья капитана Нестеренко и старшего лейтенанта Кашпурова уничтожили четыре танка и более десятка автомашин с боеприпасами и живой силой врага. Отбиваясь от «мессеров», стрелок-радист Михаил Самойлов из экипажа Кашпурова сбил один истребитель. Звено 200-го полка, ведомое лейтенантом Бабичевым, сожгло два танка, штабной автобус и несколько автомашин.
Во второй половине дня 26 июля планировалось отправить на бомбардировку войск противника в районе населенных пунктов Мужицкое, Новоселки смешанную девятку под командованием капитана Н. И. Репкина. Но на задание ушли только восемь самолетов.
Полет до цели проходил нормально: впереди на высоте 800 метров шло ведущее звено, его замыкала пятерка «илов». Экипажи внимательно наблюдали за воздушной и наземной обстановкой. Пролетев реку Межа, мы увидали пожары. Наши войска вели тяжелые оборонительные бои: По дорогам на восток двигались колонны машин. Капитан Репкин повел свое звено на село Зубцы, старший лейтенант Василий Иванович Третьяков развернул остальные самолеты на Новоселки.
Штурман эскадрильи Алгунов точно вывел звено на цель. В небольшой балке на северо-восточной окраине села стояло с десяток танков, много крытых автомашин, штабные автобусы. Невдалеке на опушке леса разведены два костра, возле которых копошились немцы.