Вскоре был подбит и самолет командира эскадрильи, ранен воздушный стрелок Друганов. Капитан Третьяков приказал:
— Мартемьянов, прыгайте!
— А вы-то как, Василий Иванович? — спросил стрелок-радист.
— Ранены Таганкин, Друганов. Попытаюсь сбить пламя, сяду в поле, — последовал ответ.
Но этому не суждено было случиться. Опускаясь на парашюте, Мартемьянов видел, как взорвался самолет командира. В деревне, где еще не было немцев, фельдшер сделал радисту перевязки. Здесь Артем узнал, что к месту падения самолета поехали колхозники. Через два-три часа они вернулись, привезли тела Третьякова и Таганкина. Останки сержанта Друганова не нашли. На другой день В. И. Третьяков и старший лейтенант В. С. Таганкин со всеми воинскими почестями были похоронены под плакучими березами во дворе одной из школ города Дмитриев-Льговский.
В одном из полетов на Путивль, где наши бомбардировщики наносили удары по скоплению живой силы и техники врага, в самолет Калинина попал зенитный снаряд. Машина загорелась, стала неуправляемой. В эти секунды послышался тревожный голос штурмана Володи Шведовского:
— Что делать, Николай?
— Всем прыгать! — тоном приказа сказал Калинин. Кабина наполнилась дымом, пламя подбиралось к ногам, невозможно было дышать. Взглянув на приборную диску, летчик отметил: «Высота — пятьсот метров. Пора!»
— Кто остался в самолете?
На вопрос командира никто не ответил. Калинин отжал защелку колпака и выбросился из кабины.
Летчик не помнил, как он раскрыл парашют, как приземлился, как подобрали его немцы и доставили в госпиталь для военнопленных... Только через сутки Калинин пришел в себя. Он лежал на койке, голова, спина, ноги были забинтованы, все тело нестерпимо ломило. «Где я, и что со мной?» — подумал лейтенант. Сквозь щелки опухших глаз он увидел вокруг много людей. Стал прислушиваться к разговору, понял: попал в немецкий госпиталь и сейчас говорят о нем. Тот, долговязый, что все время находился в окружении персонала, подошел к изголовью и, тыча пальцем в голову летчика, громко на ломаном языке сказал:
— Этот пилот надо, как у вас говорит, воскрешайт. Он нам очен нужна. Даю вам десят дней...
— Постараемся, господин оберштурмфюрер, постараемся, — ответил другой мужской голос.
— Карашо! — продолжал долговязый и пальцами с силой нажал на голову больного. Калинин громко застонал и снова впал в забытье.
Очнулся Николай ночью и, к своему удивлению, заметил у изголовья сидевшую в халате женщину.
— Пить, — слабым голосом сказал летчик. Женщина налила в стакан воды, приподняла голову больного и напоила его.
Помолчав, лейтенант спросил:
— Кто вы будете?
— Сестра, зовут меня Софьей, — наклонясь над ухом больного, почти шепотом сказала она.
— Где я нахожусь? — так же тихо продолжал Калинин.
— В немецком госпитале для военнопленных.
— Что меня ждет?
— Будете хорошо вести себя — быстрое выздоровление.
— В этом для меня нет никакой радости.
— Будут и радости...
И Софья рассказала лейтенанту историю госпиталя. Совсем недавно он был советским. Здесь лежало много раненых бойцов и командиров Красной Армии. Госпиталь со всем обслуживающим персоналом попал в окружение и не смог эвакуироваться с нашими отступающими частями. С приходом гитлеровцев его лишили продовольствия, изъяли все запасы медикаментов. Только благодаря местному населению раненые получали необходимое питание и медикаменты, собранные из прежних запасов городских и сельских аптек.
— Обслуживающий персонал здесь весь из русских, дружный. Если надо — любая помощь будет оказана, — заключила сестра.
После того как ушла Софья, Калинин не сомкнул глаз. В голову лезли разные мысли: если сестра говорит правду, он среди своих людей. Пойдет на поправку, тогда можно будет думать о побеге и уходе за линию фронта. А вдруг Софья провокатор? Возможно, она была подослана специально для того, чтобы узнать, чем дышит советский летчик. «А я-то, простофиля, разболтался, спрашивал, что меня ждет», — думал летчик.
С этими тревожными мыслями Калинин встретил рассвет: за окном лил дождь, а в палате все больше поскрипывали койки. Просыпались раненые. Они тихо переговаривались между собой. Приподнялся и сосед Калинина. Покряхтев, он обратился к летчику:
— Вас зовут Калинин Николай Михайлович?
— Ну, допустим так.
— Я — Воскресенский, зовут Михаилом Григорьевичем. Тоже летчик, на «пешках» летал. Был сбит истребителями, три дня назад доставлен в этот госпиталь.
Летчики разговорились. Трудный это был разговор двух советских людей, оказавшихся в фашистском госпитале. Какого вопроса ни касались, все сводилось к одному: при первой возможности — бежать.
— Вот и надо нам как можно скорее вставать на ноги, — заключил Воскресенский.
— Согласен, что надо. Только как побороть эту хворь? Молодость, неистребимое желание во что бы то ни стало выбраться из фашистского плена делали свое дело. Летчики стали подниматься с коек и ходить. На седьмые сутки их перевели в отдельную небольшую палату. Вскоре к ним пришла сестра Софья.
— Как у летчиков дела? — спросила сестра. Ее большие карие глаза не могли скрыть какой-то радости.
— Да вроде бы неплохо, — в тон сестрице ответил Воскресенский. — Вот только тоскуем по воздуху...
— Воздух у вас будет, чистый, бодрящий, — улыбаясь, продолжала Софья. — Сегодня ночью вам принесут гражданскую одежду, примерьте ее, а потом в путь-дорогу. Наши товарищи о вас уже позаботились.
План побега Калинина и Воскресенского выдерживался точно. Через сутки Софья пришла в палату и, увидев летчиков переодетыми, серьезно сказала:
— Теперь вы рабочие госпиталя, идете со мной за больными. Понятно?
— Усвоено, — ответили офицеры.
Было утро 2 октября сорок первого года. Трое советских людей вышли потайной дверью из госпиталя и направились по глухим улицам Путивля. Впереди тихо шла Софья, за ней Калинин, замыкающим Воскресенский. Город словно вымер: нигде не было видно людей. Вот путники миновали городскую окраину, далее начиналась деревня Пруды. Вскоре Софья свернула в глухой переулок. Из-за угла неожиданно вышел человек, подошел, поздоровался со всеми и пригласил идти за ним. Это был партизанский связной Василий Докунин (через несколько месяцев фашисты, узнав о его связях с партизанами, повесили патриота на глазах у горожан).
В этот день в госпитале было очень неспокойно: немцы стали поголовно проверять обслуживающий персонал, больных, выискивая коммунистов. Софье временно пришлось остаться с летчиками.
Вместе с хозяином дома они вошли в избу. Здесь товарищи пробыли сутки. Днем пришел Василий и сказал:
— Немцы объявили в Путивле о вашем побеге. С наступлением темноты надо будет уходить в другое место.
Ночной переход занял несколько часов. Полевыми тропами и проселочными дорогами летчики благополучно добрались до села Сафроновка. Василий Докунин привел их в дом Полтавцева, где они и прожили до 6 октября. А потом пришли двое неизвестных и объявили, что их хочет видеть командир партизанского соединения товарищ С. А. Ковпак.
И вот снова в путь-дорогу. На этот раз пришлось идти по лесным тропам и зарослям. Через двадцать часов летчики и сопровождавшие их партизаны добрались до заброшенной лесной деревушки. Войдя в просторный дом, офицеры увидели худощавого, далеко не молодого человека в штатском с посеребренной бородой. Он сидел за столом в переднем углу. Заметив пришедших, командир встал и тепло приветствовал:
— Очень рад видеть летчиков в нашем партизанском краю.
Калинин и Воскресенский представились Ковпаку. Усадив гостей за стол и заняв свое прежнее место, Сидор Артемович продолжал:
— Слыхал о вас, слыхал. Да и о результатах ваших ударов осведомлен. Такие налеты на вражеские тылы здорово отрезвляют головы взбесившихся фашистов. Только маловато их, таких ударов.
— Скоро они умножатся. Вся дальнебомбардировочная авиация концентрируется в руках Верховного Главнокомандования, — ответил Калинин.
— Вот это дело. Тогда и нам, тыловикам, будет больше подмоги, — сказал Сидор Артемович и добавил:
— Только жаль, что вы некоторое время не сможете летать. Фронт пока еще уходит все дальше и дальше на восток. Но мы доберемся до Брянских лесов и переправим вас к своим. А пока побудете с нами. Летчики-партизаны! Неплохо, а? — смеясь, заключил Ковпак.
Так волею судьбы летчики стали партизанами. Им дали время отдохнуть. А потом комиссар отряда Семен Васильевич Руднев, встретившись с Калининым и Воскресенским, рассказал о задачах отряда, о том, что уже было сделано за первые месяцы его существования. И как бы между прочим рассказал немного о командире:
— Сидор Артемович — храбрейший человек. Он участник первой империалистической войны, в гражданскую войну служил у Василия Ивановича Чапаева, выполнял боевые задания Александра Пархоменко. Командир — верный патриот Родины, — продолжал Руднев. — Я говорю это для того, чтобы вы хорошо знали, с кем пойдете в бой.
Много раз летчики ходили на задания, проявляли мужество и бесстрашие и каждый раз все более убеждались, что Сидор Артемович Ковпак — храбрейший человек, умелый организатор партизанского движения. Уже к зиме 1941/42 года небольшой отряд вырос до партизанской бригады. Слава о боевых делах ковпаковцев разнеслась по всей Украине, Белоруссии, дошла до Брянских и Смоленских лесов. В партизанские отряды вступали все новые и новые бойцы.
В начале зимы к партизанам примкнул еще один летчик — Алексей Борисов. Во время штурмовки фашистских войск на подступах к Севастополю на его самолете осколком снаряда был пробит бензобак. Самолет вспыхнул. Высота полета 30–40 метров, прыгать было невозможно. Борисов не растерялся, он посадил машину на поле. Еле-еле успел выбраться из кабины, как штурмовик взорвался. Больше месяца Алексей скрывался в тылу, несколько раз пытался перейти линию фронта, но сделать это ему не удавалось. И когда он случайно узнал, что в Сумской области действуют партизаны Ковпака, то с радостью вступил в отряд народных мстителей.