— Что с правым мотором, товарищ командир? — спросил он.
— Ума не приложу, — ответил тот и добавил: — Но движок пока тянет.
— Может быть, сбросим бомбы на запасную цель? — предложил штурман.
— Нет, пойдем на основную! — решил Головатенко.
— Справа сзади идут три наших самолета, — доложил стрелок-радист Петя Гребенцов.
— Вот и хорошо, сообща веселее лететь! — сказал майор.
Над целью после сброса бомб самолет попал в самую гущу зенитного огня. Только мужество и мастерство летчика позволили экипажу вырваться из пекла. Корабль получил много осколочных пробоин, а главное, был отбит триммер.
Уходя от цели скольжением в надежде сбить пламя с правого мотора, летчик потерял много высоты. А сейчас, развернувшись на обратный курс, сбавил обороты, и пламя заметно уменьшилось. Но зато управление самолетом усложнилось: машина лезла вверх, кабрировала. Изо всех сил отжимая штурвал, Головатенко пытался сохранить прямолинейный полет. Выбившись из сил, он попросил штурмана:
— Карп Васильевич, вставляй ручку управления в гнездо, будем вместе бороться с кабрированием.
Мельниченко немедленно выполнил приказание летчика, и они вдвоем повели корабль на аэродром.
— Петя, дорогой! — обливаясь потом, говорил Головатенко стрелку-радисту Гребенцову. — Запрашивай радиопеленг, контролируй точность нашего полета.
— Будет исполнено, товарищ командир, — отозвался старшина.
Летчик и штурман ценою огромных усилий привели обгоревший самолет на аэродром и совершили благополучную посадку. Только благодаря исключительному мужеству летчика Головатенко был успешно завершен многочасовой полет.
С каждым днем удары по объектам тыла фашистов усиливались. Особенно запечатлелся в памяти полет дальних бомбардировщиков, происходивший в конце августа 1942 года. Одновременно удару подверглись многие города Восточной Германии. В результате интенсивной бомбардировки в Кенигсберге и Данциге возникло много пожаров и больших взрывов. Врагу был нанесен значительный урон.
Гитлеровцы пытались скрыть правду о налетах советской авиации. Но сделать это им не удалось. Немецким солдатам стало известно о наших налетах. Об этом говорили письма из германского тыла на фронт.
Майор Юспин вместе с политработниками старался не упускать случая, чтобы каждый такой факт довести до личного состава. 11 сентября 1942 года в газете «Сталинский сокол» была опубликована статья «Германия под ударами советской авиации». В ней приводились интересные письма. Виталий Кириллович прочитал статью и попросил секретаря парторганизации полка старшего лейтенанта Константина Вяльдина довести ее содержание до летчиков. Перед вылетом в ожидании команды мы сидели в землянке, и Вяльдин начал читать газету.
Наша авиация, говорилось в статье, неоднократно громила военно-промышленные объекты фашистской Германии в глубоком тылу. Эти удары с каждым днем приобретают все большее значение и приближают крушение гитлеровской Германии.
— Послушайте, товарищи, что пишут сами немцы о наших бомбардировках их тылов, — обратился к присутствующим Вяльдин. — У убитого немецкого солдата 209-го полка обнаружено письмо от его жены из Кенигсберга, в котором говорится: «Ты, наверное, уже слышал, что наш город подвергся воздушному налету русских. Что здесь было, я тебе даже рассказать не могу. Здесь творилось что-то ужасное. Через несколько дней русские сделали второй, а потом третий налет. Мои нервы совсем сдали. Сейчас я лежу в постели и не знаю, что будет, если они прилетят еще раз».
— Что будет?.. С Гитлера снимут штаны... — крикнул летчик Борис Кочнев.
— Правильно! — отозвался штурман Юрий Цетлин. — Пусть он идет в рай в костюме Адама, туды ему!..
В землянке стало шумно. А когда все успокоились, Вяльдин продолжал:
— Одному из старших ефрейторов его сестра Ленхен сообщила из Аахена: «Старый город императоров стал городом развалин. Гитлер и Геринг были здесь, чтобы посмотреть на «незначительный ущерб». Если бы кто-нибудь знал об этом, они не уехали бы живыми. Люди все так обозлены».
— Погодите, фашисты проклятые, ягодки еще впереди, — сказал Федор Неводничий.
— Гитлеровцам будет еще хуже, если мы усилим удары по их тылам, — заключил Юспин. — Сегодня мы летим на Тильзит. Надо ударить по нему так, чтобы эхо нашего удара докатилось до окопов фашистов.
Воины всем сердцем чувствовали, что самым активным организатором наших боевых полетов, особенно полетов в глубокий тыл врага, был Виталий Кириллович Юспин. Как-то я спросил заместителя командира полка по политической части майора Николая Яковлевича Куракина, который, кстати, сам часто летал с нами на задания, почему личный состав полка так любит Юспина, почему у него такой прочный авторитет. Куракин ответил:
— Майора Юспина действительно авиаторы любят, это верно. Авторитет у него исключительный. И это потому, что он отличный летчик. Много и хорошо летает. Постоянно заботится о боевых товарищах, знает их запросы, умеет вдохновить их на славные дела личным примером.
Лучше о Виталии Кирилловиче не скажешь, В часы отдыха Юспин запросто, по-дружески беседует с подчиненными, но на службе строг, умеет разъяснить непонятливым. Вызовет и так поговорит, что надолго запомнится. А когда надо, он за своих людей горой... Особенно майор Юспин заботится о росте боевого мастерства авиаторов. И примером тому служат полеты в глубокий тыл фашистской Германии.
Перед вылетом на «кресты»
Над аэродромом угасал короткий декабрьский день. Солнце быстро опустилось за горизонт, полнеба окрасив в багряный цвет. Наступал вечер. Летные экипажи прибыли на аэродром. Собравшись в полковой землянке, мы слушали подполковника Г. И. Чеботаева. Командир полка ставил боевую задачу.
— По данным разведки, — сказал он, — на псковский аэродром «Кресты» село около пятидесяти самолетов Ю-88 и Ю-52. Нам совместно с братским 42-м полком приказано нанести удар по стоянкам, чтобы уничтожить максимальное количество вражеских бомбардировщиков и транспортных машин. Бомбовая нагрузка — десять стокилограммовых осколочно-фугасных на внутренние держатели и два РРАБа под фюзеляж, заправка горючим и зарядка боеприпасами полная...
Отыскав взглядом старшего инженера, командир спросил:
— Как обстоят дела с подготовкой самолетов?
— Через час все машины будут готовы. Сейчас заканчивается подвеска бомб.
— Добро. А теперь, старший штурман, объявите маршрут и боевой порядок над целью.
Поднялся майор Ларкин, высокий, крепкого телосложения человек. Щуря небольшие впалые глаза, он тихо начал:
— Прошу записать маршрут... Высота полета — три тысячи метров. Осветители — экипажи Вериженко, Юспина, Уромова, Рыцарева, Карымова. Время нашего удара час — час тридцать минут.
— Вопросы есть? — спросил командир.
— Есть! — отозвался штурман Илья Рыбаков. — Кто наносит удар первым?
— Наш, четыреста пятьдесят пятый.
— Сколько заходов должны делать экипажи? — спросил капитан Н. Я. Стогин.
— Обязательно два. Баллистика бомб внутренней подвески и РРАБов разная, — ответил Ларкин.
В установленный срок закончилась предполетная подготовка. Командиры и штурманы эскадрилий проверили готовность экипажей. До вылета еще оставалось время, и подполковник Чеботаев обратился к летчикам с вопросом:
— Кто из вас хорошо знаком с аэродромом «Кресты»? После недолгого молчания поднялся капитан Иванов и сказал:
— У моего штурмана капитана Стогина оказалось необычным возвращение с прошлого боевого задания. Слишком оно затянулось у него... И вот только вчера я узнал, что Стогин был на аэродроме «Кресты» и хорошо знает его. Может быть, Стогин и расскажет?
— Расскажи, Николай! Просим!.. — зашумела землянка.
Капитан встал. На бледном его лице появился румянец. Положив рядом шлемофон, Николай Яковлевич начал свой рассказ издалека.
— ...День 22 июля сорок второго года, когда все мы вылетали в глубокий тыл врага, чтобы ударить по порту и крепости Кенигсберг, для нашего экипажа оказался роковым. И не только для нашего. Мы получили хороший прогноз погоды. Однако признаки обширного грозового фронта стали появляться в полосе маршрута уже через полтора часа с момента вылета. И чем дальше продолжался полет, тем ненастнее и темнее становилось вокруг. Наш самолет обступили грозовые тучи. Неожиданно дробно задрожала машина, как будто кто стал трясти ее с огромной силой. В руках капитана Иванова заходил штурвал. Змейкой сверкнула первая молния.
— Василий, слышишь меня? — обратился Иванов к стрелку-радисту. — Запроси землю о погоде по маршруту.
— Я уже, товарищ командир, много раз пытался, запрашивал, но из-за сильных грозовых помех аэродром не прослушиваю.
— Пробуй еще! — приказал Иванов.
Командир попытался обойти грозовые облака стороной. Но и этого сделать не удалось. Куда бы летчик ни направлял самолет, он попадал в страшную наэлектризованную тьму. Не оказалось ни одного окна. Посоветовавшись со мной, командир решил пробиваться вверх. Еще до войны, когда Иванов водил по сибирским трассам гражданский самолет, ему не раз приходилось встречаться с такими погодными явлениями. И тут, как мне думается, он хотел использовать свой опыт. Летчик стал настойчиво набирать высоту в надежде перемахнуть через грозовые облака, как через горный массив. Но тучи обступали нашу машину до практического потолка. Сильные вихревые потоки валили самолет то в один, то в другой крен, сбивали с курса.
— Николай! — позвал меня Иванов. — Следи внимательно за скоростью и курсом.
— Понял, следить за курсом и скоростью! — кричу я в ответ.
Вокруг непроглядная тьма. Вспышки молний мечутся у нашего самолета. Усилившиеся мощные вертикальные потоки, как щепку, кидают бомбардировщик. То он на сотню метров проваливался куда-то в бездну, то с неимоверной силой его подбрасывает вверх. Первые льдинки, срываясь с обледеневших винтов, тревожно стучат в обшивку самолета. Слоем льда покрылись кромки крыльев. Разлетавшиеся с винтов куски льда пробили остекление моей кабины. Летчик включил антиобледенительную систему. Лед, сброшенный с винтов, с кромки плоскостей, быстро нарастал вновь. Двигатели работали на полных оборотах. Вскоре бессилен стал и антиобледенитель. Отяжелевший ото льда самолет стал терять высоту, проваливаться в светящуюся электрическими зарядами бездну.