Мужество и мастерство
В первый год Отечественной войны А. А. Шевелев прибыл в наш полк с группой летчиков ГВФ и сразу же приступил к освоению новой для него техники. Комэск Рыцарев, сделав с Шевелевым несколько контрольных полетов, удовлетворенно сказал:
— Можете лететь на боевое задание.
Лейтенант Шевелев встретился у нас со штурманом Иваном Кутумовым и быстро сблизился с ним. Оба офицера имели хорошую летную подготовку. Как-то сразу они подружились и попросили у командира полка разрешения летать на задания в одном экипаже. Их просьбу удовлетворили. Радистом в экипаж был назначен старший сержант И. В. Бондарец, воздушным стрелком — сержант В. С. Воронцов.
Всем нам хорошо запомнился первый боевой вылет этого экипажа. Летом 1942 года самолет Шевелева в составе полка вылетел бомбить железнодорожный узел Крустпилс. Ночь была ясная, лунная. Шевелев уверенно пилотировал бомбардировщик. До цели оставались считанные минуты, когда летчик и штурман заметили вдали мчащуюся навстречу с зажженными фарами пару истребителей противника.
— Командир, зачем они зажгли фары, ведь и так неплохо видно? — спросил Кутумов.
— Страх нагоняют на нашего брата, — ответил Шевелев и, немного помедлив, добавил: — Нас они не видят.
Летчик принял решение не вступать в бой. Сделав пологий разворот, он с небольшим снижением повел машину на цель. Яростно стреляли вражеские зенитки, пытаясь сбить висевшие в воздухе светящиеся бомбы, не дать возможности самолетам прицельно сбросить бомбы.
— Боевой! — дал сигнал штурман.
Шевелев, уткнувшись в приборы, повел машину по прямой. Кутумов весь погрузился в боковую наводку и прицеливание. Вот он нажал на кнопку, и бомбы одна за другой пошли вниз. Они попали в какое-то здание, расположенное у входных стрелок. Возник пожар. Первое боевое задание выполнено!
Так начали воевать уралец Антон Шевелев и его боевой друг волжанин Иван Кутумов. Постепенно они стали признанными мастерами бомбового удара, с каждым боевым вылетом множили славу советской авиации.
Вместе с летчиками нашего полка Антону Шевелеву не раз приходилось бомбить Данциг, являющийся мощным бастионом немцев на побережье Балтики. В то время город и порт прикрывались мощными средствами ПВО противника. Это была цель первостепенной важности, а полет на нее — большим и серьезным испытанием выносливости, решимости и бесстрашия. И такое испытание экипаж Шевелева выдержал с честью.
...Один за другим уходили с аэродрома бомбардировщики. Взлетев, они брали курс на запад. Экипаж Шевелева поднялся в воздух пятым. Низкая десятибалльная облачность прижимала самолет к земле; в таких условиях летели до линии фронта. Здесь, чтобы не напороться на зенитки, авиаторы решили несколько поднять высоту. Но на высоте началось обледенение. Положение усложнилось еще и тем, что дул сильный встречно-боковой ветер. Самолет сильно сносило с линии заданного пути.
При пробивании облаков вверх работать в кабинах корабля становилось все труднее. Самолет бросало из стороны в сторону. Шевелев с трудом удерживал тяжело нагруженный бомбардировщик. От напряжения у летчика немели ноги, ныла спина, а облакам, казалось, не было конца. «Видимо, и цель будет закрыта. Как найти ее? Неужели придется возвращаться на свой аэродром или бомбить запасную цель?» — размышлял Шевелев и в то же время настойчиво пробивался к основному объекту удара — Данцигу.
Наконец облака стали редеть, и вскоре над головами показались звезды. Настроение поднялось. Пока летчик и штурман договаривались о своих действиях над целью, стрелок-радист запросил погоду. Получив ответ, он доложил командиру:
— Облачность над целью три балла, перистая, ветер северо-западный...
— Понял, — отозвался Шевелев. И тут же напомнил Кутумову: — Сносить нас будет влево.
Самолет шел на запад. Кутумов занимался радионавигацией: снимал пеленги боковых радиостанций, прослушивал позывные радиомаяков и подученные данные наносил на карту. Все это делалось для того, чтобы как можно точнее определить свое место, чтобы меньше уклоняться от заданной линии пути. Шевелев хорошо знал, что штурман не будет сидеть сложа руки, и, видимо, поэтому подолгу не тревожил его запросами и напоминаниями. Он верил в Кутумова, надеялся на него.
— Через десять минут выйдем на берег Балтики, — после долгого молчания сказал Кутумов.
— Стрелкам усилить наблюдение, — распорядился Шевелев.
До береговой черты Балтийского моря лететь пришлось за облаками. Но с приближением водного массива их становилось все меньше и меньше.
— Под нами море! — раздался звонкий голос воздушного стрелка Воронцова.
— Вижу слева Кенигсберг! — подтвердил Шевелев.
— Нас, видно, поджидают в Кенигсберге и Данциге с суши, — обратился Кутумов к летчику. — Пройдем-ка, Антон, подальше в море. И оттуда с курсом сто восемьдесят зайдем на цель.
— Добро, — ответил командир. Когда самолет проходил на траверзе Кенигсберга, зенитки открыли стрельбу.
— Не туда палят! — усмехнулся Шевелев. — Похоже, что фашистов удастся провести.
— Вряд ли, — усомнился штурман. — Над Данцигом, наверно, будет жарко.
Да, пока все свое внимание гитлеровские зенитчики обращали на юг и юго-восток — на подходы со стороны суши. Над северной частью города, в сторону моря, огонь велся редко, а самолетов с зажженными фарами не появлялось совсем.
— Курс сто восемьдесят! — скомандовал Кутумов. Спустя несколько минут впереди показался Данциг. Вскоре над городом и портом повисли «люстры». Более рельефно стала вырисовываться бухта и в глубине ее — судостроительные верфи. Это и была цель для экипажей полка.
Видно было, как в месте расположения верфи стали рваться фугасные и бронебойные бомбы. Десятки прожекторов обшаривали небо, вовсю били зенитки, но разрывы вспыхивали далеко от бомбардировщиков. Видно, гитлеровцы палили наугад. Вот уже над верфью поднялось яркое пламя.
Приглушив моторы, Шевелев крадучись подходит к объекту удара. Несмотря на все увеличивающуюся зенитную стрельбу, он четко выполняет команды Кутумова. Штурман выждал момент, когда перекрестие прицела накрыло цель, утопил боевую кнопку. Прошли секунды, и командир весело произнес:
— Молодец, Иван! Видишь второй очаг огня? Это твой пожар!
И только тут шевелевский самолет обнаружили фашисты. Сразу же в него вцепилось несколько прожекторов. Летчик не видел ничего, кроме приборной доски. Самолет швыряло, как щепку. Грохот разрывов заглушал гул моторов. Шевелеву пришлось изрядно поработать. В какое-то мгновение он увидел неподалеку облако, словно пришедшее на выручку. Рванулся к нему, спрятался от прожекторов, а потом, резко изменив курс, благополучно выбрался из этого ада. И командир, и штурман, и стрелки хорошо видели, как на освещенную цель падали все новые и новые серии бомб.
После посадки старательный техник самолета вместе со своими помощниками, слушая рассказ экипажа, с особой тщательностью осмотрел машину и не нашел ни одной пробоины. Техник развел руками и весело, совсем не по-уставному протянул:
— Спасибо, братцы, за все! И за самолет, и за пожар над целью...
А через день снова полет в тыл врага. Но теперь уже на другую цель — железнодорожный узел Кенигсберг. Здесь насчитывалось десять пассажирских, четыре товарные и сортировочные станции. Все они располагались на левом берегу реки Прегель. Узел связывал четыре важнейшие железнодорожные магистрали. Задача, кажется, до предела ясна: надо вывести на определенное время из строя этот узел. Но как это сделать, когда в воздухе на маршруте творилось нечто несусветное: облака все плотнели и плотнели, как бы сжимали самолет. Корабль стал тревожно вздрагивать, проваливаться в серую бездну. Антон Шевелев заметил, как расплывается контур антенны и как стала мутнеть прозрачная полусфера остекления кабины.
— Обледенение! — с досадой прошептал летчик.
Значит, на этом участке маршрута пробиться вверх не удастся. Стало быть, надо осторожно, пологим снижением выбираться вниз, пока еще самолет слушается рулей.
Едва заметное движение штурвала — и самолет плавно опускает нос. Восемьсот метров... Шестьсот... Триста... Но машину продолжают обступать липкие облака. Рельеф местности здесь ровный, внезапного столкновения с землей быть не может, но до каких пор можно снижаться? И когда стрелка высотомера прошла отметку «200», внизу показался темный ковер леса с седыми лысинами полян. Не потерять бы ориентировку! Нет, Иван Кутумов не подведет.
Больше часа пришлось лететь, как говорят, пригнув голову. Потом нижняя кромка облаков стала подниматься. А еще через полчаса от экипажа — лидера полка последовала команда:
— Условия нормальные, всем следовать с набором высоты!
Шевелев с радостью воспринял эту команду. Заоблачные полеты ему нравились. Самолет длительное время скрыт от взора противника, к тому же в спокойной обстановке можно лучше все обдумать, прикинуть, как лучше действовать над целью.
— Идем за облака! — довольным голосом передал он членам экипажа. — Готовиться к удару.
Как и раньше, в облаках сильно трясло. Но обледенения не наблюдалось. И видимо, поэтому болтанка переносилась легче. Самолет уверенно лез вверх. Шевелев временами сверял показания своего компаса, высотомера, указателя скорости с показаниями этих приборов у штурмана, добивался осуществления точного по месту и времени самолетовождения.
Заметно похолодало. Сверху все смелее пробивается лунный свет. Наконец бомбардировщик всплыл над серой гладью облаков, и штурман тут же уточнил курс к цели.
— Над Балтикой, как и в прошлом полете, хорошая погода. Внизу чужая земля: косы, островки, заливы. Уже с них начали огрызаться зенитки. Вокруг Кенигсберга целый лес прожекторов.
Что ж, идти придется прямо через огонь. Летчик усаживается поудобнее и крепче сжимает штурвал. Штурман жадно следит за целью. Сброшенные сразу тремя сериями светящиеся бомбы разгораются все ярче. Вражеские прожекторы в освещенном небе превращаются в бледные линии.