В начале сентября ночью, пробираясь по лесной чащобе, Иконников, вконец измученный, набрел на своих бойцов, те отвели его в часть, а оттуда он был направлен в госпиталь. Врачи осмотрели руку и сделали заключение:
— Немедленно ампутировать!
— Нет! — резко ответил Владимир и добавил: — Лечите, я хочу воевать!
Молодой организм победил недуг. В конце октября Иконников вернулся в родной полк. Забегая вперед, скажу: Владимир Дмитриевич до конца войны не покидал кабины боевого самолета. Он сполна отомстил фашистам за смерть своих друзей по экипажу, за гибель однополчан. Героизм и мужество отважного летчика были отмечены вывшей наградой Родины — в сорок третьем году В. Д. Иконникову было присвоено звание Героя Советского Союза.
...Наша шестерка, ведомая капитаном А. Д. Третьяковым, продолжала выполнять задание. В заданное время мы вышли к развилке шоссе и на дороге Вильно — Каунас обнаружили группу танков и самоходок. Они притаились у обочины, маскируясь в мелком кустарнике. Штурман капитан М. Е. Беляев, развернув головное звено, обрушил бомбы на цель. Его хорошо поддержали штурманы ведомых самолетов К. В. Самойленко и А. А. Контур, уложив бомбы в скопление танков. Сразу загорелось несколько бронированных машин.
Вслед за командирским пошло в атаку и наше звено. Несмотря на плотный зенитный огонь, Щербина точно выдержал боевой курс. Чуть в стороне от горевшей вражеской техники штурман Неводничий увидел новую замаскированную группу танков. Прильнув к прицелу, он тщательно учел все поправки, терпеливо выждал, пока цель подползла к перекрестию, и нажал на боевую кнопку. Звено бомбардировщиков разгрузилось почти одновременно. Бомбы устремились к земле. В самой гуще вражеской техники поднялись огненные султаны. От прямого попадания взорвались два танка.
Третьяков уже начал разворот вправо. В это время над эскадрильей появилась восьмерка истребителей противника. Комэск подал сигнал:
— Держаться плотнее!
Но ведомые замешкались и чуть-чуть опоздали с разворотом. Этой оплошностью тотчас воспользовались «мессеры». Двумя парами они ринулись на самолет лейтенанта Виктора Власова. Однако зарвавшиеся фашисты попали под дружный, губительный огонь стрелков-радистов. Вот уже отвалил от строя и, оставляя за собой черный хвост дыма, пошел к земле один стервятник. За ним, объятый пламенем, последовал второй.
Вскоре нас атаковала новая группа «мессеров». Парами с различных высот и направлений врезались они в наш строй, пытаясь расколоть его. Рев моторов, стрекот пулеметов спились в неистовый гул.
— На нас пикируют две пары «мессеров», — предупредил стрелок-радист Ширченко.
Я быстро поднялся с сиденья и через астролюк увидел быстро увеличивающиеся в размерах камуфлированные тела «худых».
— Огонь!.. — закричал я.
Словно сговорившись, со всех кораблей почти одновременно зло зарычали ШКАСы. Меткие очереди прошили желтое брюхо одному фашистскому самолету. Он вспыхнул и горящим факелом полетел вниз.
— Так их, гадов! — крикнул Скляренко. Мы продолжали разворот. И снова огненные трассы вспороли небо. «Мессеры» атаковали яростно, меняя направление заходов. На самолет Щербины набросилась пара гитлеровцев. Им удалось поразить бомбардировщик. Он резко снизил скорость, задымил и полетел со снижением. Экипаж выбросился с парашютами. Лейтенанты Щербина и Неводничий через два месяца вернулись в полк. Судьба стрелка-радиста старшины Ивана Балакина осталась неизвестной.
Очередной вражеской атаки долго ждать не пришлось. На этот раз немцы действовали более крупными силами. Их удар был нацелен на машину командира эскадрильи. Одна из пулеметных очередей угодила в левую плоскость самолета Третьякова, вторая — в фюзеляж. С металлическим хрустом и скрежетом пули ударили по кабинам. Захрипел, зафыркал, выбрасывая черный дым, левый мотор. Упала скорость, машину потянуло вниз.
— Командир, горим! — с тревогой в голосе сказал Беляев. — Что будем делать?
— Прыгать надо, штурман!
Нам хорошо видно, как пламя охватило левую плоскость и фюзеляж командирской машины.
— Грохольский! — еде удерживая бомбардировщик, кричал Третьяков радисту. — Если сможешь, передай на землю открытым текстом: задание выполнили, самолет горит...
— Постараюсь, товарищ командир!
Бомбардировщик шел со снижением, оставляя шлейф черного дыма. Вдруг от борта его отделился парашютист. Дальнейшее произошло в один миг: воздушный корабль, приближаясь к земле, стал садиться на лес, и тут в воздух взметнулся огромный столб огня.
Парашютистом оказался штурман капитан М. Е. Беляев. Через два месяца он возвратился в часть и рассказал подробности воздушного боя. Капитан А. Д. Третьяков и старший сержант Е. П. Грохольский погибли смертью героя.
Командир эскадрильи капитан С. П. Язьков издали видел, в какой тяжелой воздушной обстановке приходилось впереди идущим группам выполнять боевую задачу. И поэтому заранее предпринял необходимые меры. Еще не долетая до реки Вилейка, приказал сомкнуться звеньям, а бомбовый удар решил произвести на повышенной скорости. Когда штурман Константин Алгунов развернул группу на боевой курс, командир строго потребовал:
— Держать строй!
Преодолев огонь зениток, бомбардировщики с ходу ударили по танкам. Метко поразило цель ведущее звено. Экипаж старшего лейтенанта Сергея Карымова со штурманом Василием Горбачевым прямым попаданием уничтожил один танк и самоходную артиллерийскую установку. Звено старшего лейтенанта Н. К. Щетенко также уничтожило два танка.
Но как ни старался капитан Язьков сохранить плотный строй, сделать ему это не удалось. При развороте ведомые отстали. А «мессеры» только этого и ждали. Тремя парами сверху и снизу они набросились на эскадрилью и стали методически атаковать ее, пока не сбили самолет командира звена Н. К. Щетенко. Штурман В. М. Селин и командир спаслись на парашютах и прибыли в полк. Радист младший сержант Иван Горбаконь погиб. Враг в этой схватке потерял два истребителя.
Умело, напористо действовало над целью звено капитана Н. В. Крюкова. Летчик С. П. Кузьмин со штурманом Ю. М. Цетлиным уничтожили две бронированные машины врага.
Эскадрилья, которую вел заместитель командира старший лейтенант И. Г. Зуев со штурманом младшим лейтенантом 3. А. Ткачевым, шла замыкающей. Ее экипажи уничтожили много живой силы противника. В воздушном бою стрелки-радисты сбили три «мессера». Но были подбиты и самолеты командира звена А. И. Шапошникова и лейтенанта В. А. Мурашова. Спаслись на парашютах и возвратились в полк летчики Шапошников, Мурашов и штурман П. Т. Шевченко.
Полк понес большие потери. Тяжело было сознавать, что так неудачно закончился для нас третий день войны. И видимо, поэтому на командном пункте царило гнетущее настроение. Летные экипажи молча заполняли документацию, сдержанно докладывали о результатах бомбового удара, о воздушных боях. Все мы с болью думали о не вернувшихся на аэродром товарищах. А оставшийся за командира Виталий Кириллович Юспин уже заботился о завтрашнем дне. Он видел печальные, усталые лица летчиков, угадывал их мысли, настроение. После того как экипажи закончили своя доклады, он сдержанно произнес:
— Благодарю за полет. После обеда прошу на разбор.
Юспин хотел по горячим следам проанализировать ошибки, поговорить с летчиками. Так уж заведено в авиации: как бы ни прошли полеты, их надо тщательно разобрать, поставить новые задачи. Сейчас тем более командир не мог отступить от этого испытанного жизнью правила. О своем намерении он поставил в известность командира дивизии, который пообещал присутствовать на разборе.
В столовую мы шли молча. Каждый был занят своими мыслями. Я вспомнил, как позавчера наш комэск Александр Дмитриевич Третьяков после успешного ночного полета полка на Кенигсберг и Данциг, беседуя с молодыми экипажами, говорил: «Главное в борьбе с врагом — не терять самообладания, боевого духа, и все будет хорошо. Вчера, например, мы дружно навалились на Кенигсбергский и Данцигский порты и ударили как надо: потопили два транспорта, снесли портовые сооружения».
Да, это были наши первые бомбовые удары по глубокому тылу врага. Радостно было сознавать этот успех. В каждого из нас он вселял уверенность. И победа наша казалась в ту ночь совсем близкой. А сейчас... не хотелось думать, что нет нашего командира, что мы потеряли сегодня столько отличных ребят.
Летчики зашли в столовую и сели за длинные столы. Места не вернувшихся с задания остались свободны. В этот момент я особенно остро почувствовал ту горечь, о которой и поныне говорят фронтовики, вспоминая боевых друзей. Плакал бы, не стесняясь... Но слез не было. А сердце жгло, словно свежая рана. К столу нашей эскадрильи подошел замполит Павел Павлович Павловец, печально посмотрел на нас, тихо сказал:
— Да, друзья, мы потеряли в бою командира. Но даже это не дает нам права раскисать. Надо крениться, надо верить в нашу победу и, чтобы приблизить ее, с удвоенной, утроенной энергией готовиться к завтрашним боям. Уметь переносить горе — это тоже мужество. А оно нам так необходимо сейчас!..
Разбор начался точно в назначенное время. На нем присутствовал и командир дивизии полковник Батурин. О чем-то посовещавшись с майором Юспиным, комдив встал и, тяжело опираясь о край дощатого стола, неторопливо начал:
— Сегодня под Вильно мы разгромили крупную танковую колонну, уничтожили много вражеских солдат и офицеров, сбили около полутора десятков истребителей, но, как я вижу по вашим суровым и печальным лицам, это нисколько не радует вас. Это не очень радует и командование соединения. Слишком дорого заплачено за сожженные танка и самоходки, за сбитые «мессершмитты». И теперь встает перед нами вопрос: можем ли мы дальше допускать такие потери?
Полковник на минуту умолк, словно давая нам время для размышлений. Он обвел летчиков внимательным взглядом, тихо продолжал:
— Да, боевая задача была выполнена дорогой ценой. Сейчас нам хотелось бы посоветоваться с вами о том, как уменьшить потери в дальнейших полетах. Что следует предпринять для этой цели?