Наконец воздушный бой у конвоя закончился. Беспорядочно сбросив бомбы, фашистские пикировщики ушли на запад, не потопив ни одного транспорта. После боя миноносец «Куйбышев» несколько часов искал Сафонова в море. Но не нашел. Так, выполняя свой двести двадцать четвертый боевой вылет, погиб герой Великой Отечественной войны Борис Феоктистович Сафонов, за короткое время уничтоживший двадцать пять самолетов врага. Сафонову одному из первых было присвоено звание дважды Героя Советского Союза (посмертно).
Адмирал флота А. Г. Головко в своей книге «Вместе с флотом» дал Б. Ф. Сафонову наиболее точную характеристику: «Сафонов — герой дня. И думаю, не только одного дня. Он — общий любимец, этот талантливый русак из-под Тулы. Отличный, волевой летчик. Широкоплечий, с открытым русским лицом, с прямым взглядом больших темно-серых глаз. Стоит только увидеть его, и он сразу же вызывает симпатию. Самолетом владеет в совершенстве. По отзывам авиационных специалистов, у него очень развито чувство времени и расстояния. Нетороплив, обстоятелен, настойчив. Этот прекрасный летчик со всеми данными командира...»
Да, всего только один раз мы были с Борисом Феоктистовичем Сафоновым, один раз слышали его твердый голос, всего один раз видели его острый взгляд, и образ этого человека навсегда покорил наши души и сердца.
В те напряженные дни радовало и окрыляло всех нас то, что благодаря умелым и решительным действиям командования конвоя, наших моряков, летчиков, возглавляемых Сафоновым, караван судов, вопреки мощным атакам врага, без потерь прибыл в Мурманск и доставил туда важный и нужный для страны груз.
В ясные полярные дни морской путь из Исландии через остров Медвежий и далее до Мурманска был очень опасным. Гитлеровское командование в Северной Норвегии предпринимало все для того, чтобы усилить свою мощь в борьбе с конвоями союзников, идущими в наши северные порты. К исходу первой половины 1942 года противнику удалось сосредоточить в этом районе превосходящие по численности силы флота и авиации. Это явилось одной из причин разгрома очередного, 17-го конвоя союзников, вышедшего 1 июля из Исландии в Мурманск.
Как и следовало ожидать, англичане не хотели дальше рисковать своими транспортными средствами и кораблями охранения. И тогда же движение морских конвоев в наши северные порты Мурманск и Архангельск было прекращено. Нашей авиационной группе пришлось перебазироваться на свои аэродромы и оттуда продолжать боевые действия в интересах Западного и Северо-Западного фронтов.
С середины сентября 1942 года (с наступлением полярной ночи) англичане возобновили движение конвоев. Регулярный же проход их северным путем начался только зимой 1942/43 года. И снова в штаб 36-й дивизии поступил приказ перебазировать 42-й и 455-й полки на Север.
В один из сентябрьских дней бомбардировщики соединения перелетели на Север, полки рассредоточили на двух аэродромах. Все бомбовые удары планировалось проводить в полярную ночь. Летный состав, имея достаточный опыт полетов ночью, был подготовлен к действиям в таких условиях.
На этот раз командование 5-го немецкого воздушного флота рассредоточило свою авиацию на побережье, а также в глубине северной провинции Финляндии — Лапландии. Важными авиационными базами на побережье по-прежнему оставались Киркенес, Хебугтен, Луостари, Варнак, по которым в основном должен действовать 42-й авиационный полк, возглавляемый подполковником А. Д. Бабенко. На юге Лапландии расположены аэродромы Алакуртти, Рованиеми, Кеми и Кемиярви — цели 455-го полка, который возглавил наш командир подполковник Г. И. Чеботаев. Если северные авиационные базы предназначались для борьбы с конвоями союзников в Баренцевом море, то с южных гитлеровцы производили налеты не только на суда, находящиеся в районе Архангельска, но и на транспорты, продвигавшиеся с грузами на юг Белого моря.
В течение двух месяцев, начиная с двадцатых чисел сентября, наши бомбардировщики непрерывно наносили удары по вражеским аэродромам. К этому времени полярная ночь полностью еще не наступила, но большая продолжительность темного времени суток позволяла производить по два вылета в ночь. Все полеты имели хорошо организованное обеспечение. Здесь, в Заполярье, мы в большом количестве стали применять светящиеся авиационные бомбы — САБы. Из состава полка выделяли лучшие экипажи: на их самолеты подвешивались десять, а иногда тринадцать таких бомб. Ими обозначали объекты удара.
Однажды разведка донесла, что на аэродроме Кеми, расположенном на западе Лапландии у шведской границы, противник сосредоточил большую группу бомбардировщиков Ю-88 для борьбы с транспортами в Белом море. Командование приняло решение — силами нашего полка ударить по этой авиационной базе.
...Полярная ночь. Бомбардировщик, пилотируемый командиром полка подполковником Чеботаевым, подходит к вражескому аэродрому. Ночную тьму рассеял яркий свет опускающихся на парашютах светящихся бомб, сброшенных штурманом майором Ларкиным. Сверху стали отчетливо видны контуры аэродрома, ангары, самолеты. Тут же подошли бомбардировщики первого эшелона. Пользуясь хорошим освещением, они метко сбросили свой груз на самолетные стоянки. На аэродроме горели гитлеровские «юнкерсы». А к цели уже подошел очередной экипаж-осветитель, возглавляемый летчиком Б. П. Кочневым. Умело повешенные им «люстры» помогали очередным бомбардировщикам быстро отыскивать объекты удара и точно бить по ним. И снова по земле мечутся взрывы, коверкая технику врага. Умело действовали над целью экипажи Ф. Завалинича, Н. Белоусова, И. Федорова, Н. Бабичева, В. Кибардина, Н. Рыцарева, И. Симакова.
Экипаж А. Иванова прямым попаданием бомб разрушил ангар, который сразу же вспыхнул. Но Иванову этого показалось мало. Поскольку зенитки врага были подавлены, он снизился до высоты пятьдесят метров и приказал штурману Евгению Терехину, стрелку-радисту Ивану Дегтяреву и воздушному стрелку Владимиру Васицкому ударить изо всех бортовых точек по деревянным домикам, что стояли за чертой аэродрома. В них жили гитлеровские летчики. В результате штурмовки одно здание загорелось.
Вражеский аэродром Алакуртти находился в 120 километрах западнее города Кандалакша, он был сильно прикрыт зенитками среднего и крупного калибра, большим количеством зенитных пулеметов. Здесь гитлеровцы применили радиолокационные станции наведения для управления огнем зенитной артиллерии. С первых же налетов на Алакуртти наши самолеты подверглись точному по курсу и высоте обстрелу. Естественно, меткость бомбометания у нас резко снизилась, а бомбардировщики возвращались с задания с большим количеством пробоин. Как-то самолет старшего лейтенанта В. Д. Иконникова получил над Алакуртти несколько десятков мелких и крупных пробоин. К тому же на машине были перебиты подкосы правой стойки шасси. Летчику после многих попыток пришлось сажать бомбардировщик на одно колесо. Лишь благодаря высокому мастерству и исключительному хладнокровию командира самолет при посадке не был разбит. Уже на стоянке техник П. И. Касаткин, производя послеполетный осмотр матчасти, обнаружил в плоскости и в гондоле шасси два застрявших и неразорвавшихся зенитных снаряда. Пришлось немедленно звать на помощь специалистов, которые осторожно извлекли вражеские «гостинцы» и обезвредили их.
Следующей ночью тяжелый случай произошел и с экипажем командира эскадрильи В. А. Головатенко. Он поднялся в воздух первым. Идя с набором высоты, майор быстро преодолел сопки, лежащие вокруг аэродрома, и, развернувшись, взял курс на вражескую авиабазу.
Штурман капитан К. В. Мельниченко — один из опытнейших мастеров самолетовождения и бомбометания — точно по месту и времени вел корабль. Незадолго до подхода к цели Мельниченко уточнил силу и направление ветра, рассчитал данные для бомбометания и ввел их в прицел. Как только первый самолет-осветитель сбросил «люстры», капитан Мельниченко подал команду:
— Боевой двести восемьдесят!
— Понял! — отозвался летчик.
И в это время как-то разом ощетинился огнем вражеский аэродром. В воздух полетели светящиеся нити пулеметных очередей, рядом с самолетом вспыхнули разрывы снарядов. А когда бомбардировщик Головатенко подошел к кромке летного поля, небо вокруг буквально закипело. Шапки снарядов вставали все ближе и ближе. Вот один из них разорвался у правого борта. Самолет резко качнуло, однако майор выровнял машину и продолжал идти заданным курсом.
На освещенном аэродроме было видно много вражеских бомбардировщиков. Они стояли не рассредоточенными и без маскировки. Возможно, всего несколько часов назад, перед наступлением темноты, «юнкерсы» приземлились, чтоб с рассветом снова подняться на наши объекты. На них и повел Мельниченко нагруженный бомбами «ил». Прильнув к прицелу, он взял за точку прицеливания центральную стоянку.
— Впереди по курсу группа «юнкерсов». Буду бить по ней, — доложил он командиру.
— Добро! — ответил тот.
Шли томительные секунды. Пока штурман осуществлял прицеливание, зенитный огонь усилился. Всполохи и разрывы непрерывно сверкали у самолета. Ожидая привычной команды, летчик молчал, молчали и стрелки. Но вот Мельниченко громко произнес:
— Сброс!
Командир немедля перевел машину в пологое пикирование, стараясь как можно быстрее уйти от зениток. Подал голос стрелок-радист старшина Петр Гребенцов — опытнейший воздушный боец, неоднократно летавший на Берлин и другие важные цели:
— Подорвали «юнкерс», на стоянке два очага пожара.
— Вижу. Молодчина, Карп Васильевич, не промахнулся! — отозвался Головатенко.
— Половину успеха с удовольствием отдаю командиру, — весело произнес штурман.
Впереди и ниже разорвался снаряд, потом другой, третий... Затрещал, зашатался корабль. И тут же как-то странно вскрикнул Мельниченко.
— Что с тобой, Карп? — спросил летчик.
— Ранен я, Виктор Алексеевич, — тихо простонал штурман. — Курс домой восемьдесят пять, смотри на ориентиры, по ним выйдешь на аэродром...
— Крепись, дружище, и не беспокойся, домой дорогу всегда найду!