— Командир, лучше держите курс!
Тимохин в эти секунды ничего не замечал: ни бешеной пальбы фашистов, ни монотонного гула моторов. Он видел только цель, на которую медленно, очень медленно наползала сетка прицела. Время от времени Петр подавал голос:
— Так, так... Хорошо...
К зенитным батареям, которые били со станции, вскоре присоединились орудия с юго-восточной окраины аэродрома. Плотность огня увеличивалась. Вот у борта самолета разорвался снаряд, за ним — другой. Взрывы были такой силы, что машину подбросило, и едкая гарь сразу же наполнила кабины. Бомбардировщик, покачиваясь, продолжал следовать заданным курсом. Вскоре экипаж услышал долгожданное слово:
— Сброс!
Это сказал Тимохин, но никто не узнал его голоса. Зенитный огонь все усиливался. Удар следовал за ударом. Самолет снова подбросило вверх с чудовищной силой, сзади что-то треснуло, левую плоскость охватило пламя. Машина медленно опустила нос и неудержимо полетела вниз. Летчик тронул сектора газа, взял штурвал на себя. Управление не работало. «Неужели все?» — пронеслось в сознании Белоусова.
— Всем прыгать! — тотчас приказал он. Бомбардировщик стремительно несся к земле. Огромная центробежная сила прижала летчика к спинке сиденья. Белоусов попытался привстать, но не смог. Он хотел ухватиться за рукоятку колпака... Нет... Не хватает сил... В какое-то мгновение летчику удалось сначала одной, потом другой рукой ухватиться за злополучную рукоятку. Защелка подалась, отскочил колпак кабины, и тут же летчика выбросило из самолета.
Белоусов нащупал кольцо парашюта и резко дернул его. Шелковый купол с шумом взметнулся вверх. На мгновение подвесные лямки больно впились в тело. Падение прекратилось. Белоусов осмотрелся. Внизу то тут, то там сверкали языки пламени стреляющих зениток. Где-то в глубине неба рвались снаряды. Огненной кометой умчался вниз падающий самолет. Вот он ударился о землю. В точке падения поднялся багровый столб. Огромной силы взрыв потряс воздух. Летчик услышал гул самолетов, заходивших на цель. И снова нарастающий лай зениток. Белоусова все дальше и дальше относило от аэродрома. А вот и земля. От неожиданного удара из глаз летчика брызнули искры, и он рухнул на что-то мягкое, сырое.
Поднялся Белоусов не сразу. Минуту или больше, пока бешено колотилось сердце, он переводил дыхание, уткнувшись лицом в подушку тундрового мха. Потом открыл глаза и встал. Его окружала темная ночь. Горизонт, где находился вражеский аэродром, был охвачен заревом. Время от времени из густого красноватого дыма взмывали вверх длинные языки пламени. Слышались орудийные залпы, приглушенные взрывы.
Николай огляделся еще раз. Теперь он заметил, что стоит в небольшой низине, покрытой мхом. По сторонам виднелись огромные камни. Только сейчас он ощутил на себе тяжесть парашютных лямок. Белоусов нажал замок привязной системы, и лямки сползли к ногам. «Надо спрятать парашют, чтобы не попался на глаза фашистам», — подумал летчик и принялся сворачивать шелковое полотно. Замотав купол стропами, он бросил его за валун, в небольшую яму. «Хорошо бы углубить щель и спрятать понадежней этот белый сверток. Но чем и как это сделать?»
Только сейчас Николай подумал, что, выбросившись из самолета в критический момент, он ничего не захватил с собой. Не успел положить в наколенные карманы комбинезона охотничий нож, находившийся в бортовой сумке. «А что с полетной картой?» Он сунул руку за голенище — карты на месте не оказалось. Она, видимо, выпала во время прыжка.
Найдя каменный клин, похожий на топор, летчик с большим трудом закопал парашют.
В который раз после приземления Белоусов подумал об экипаже: о штурмане Петре Тимохине, о стрелке-радисте Владимире Полякове и о воздушном стрелке Павле Карнаеве. Выбросились ли они? Как бы он хотел сейчас увидеть их!
Быть может, товарищи в этот момент так же, как и он, обдумывают план дальнейших действий. В эти минуты до летчика донесся гул самолета. Белоусов посмотрел вверх и отчетливо увидел знакомый силуэт бомбардировщика — свой. Самолет развернулся и на повышенной скорости пошел на восток. «Счастливого вам полета, друзья!..»
Вновь наступила мучительная тишина. Николай вспомнил, что в эту ночь намечалось произвести по аэродрому Алакуртти два бомбовых удара. И теперь он ясно представил себе, как боевые друзья готовятся к повторному вылету. Летчики и штурманы разбирают свои ошибки, учитывают все, чтобы нанести врагу более ощутимый урон. «Вспоминают ли о моем экипаже? — думал Николай. — Кто пойдет первым подавлять зенитки? Наверное, Анатолий Иванов или Володя Уромов. Хорошо, если б им подвесили кассеты с мелкими осколочными...» Размышляя таким образом, он просидел несколько часов.
Снова Белоусов услышал далекий самолетный гул. Сердце учащенно забилось, когда он ясно услыхал знакомый звук. Вот уже первый эшелон подошел к Алакуртти. В воздухе повисли яркие «люстры». И снова злобно затрещали зенитки. Вначале шрапнель рвалась возле парашютов светящихся бомб: немцы пытались погасить их. Затем огненные трассы полетели в сторону бомбардировщиков. А на земле стоял громовой гул от разрывов бомб. Зрелище было захватывающее, но положение самого Белоусова отчаянное. Может быть, где-то совсем рядом враг. Белоусов достал из кармана куртки ручной компас и сориентировался. Он находился юго-восточнее железной дороги, в пяти-шести километрах от станции Алакуртти. Значит, до линии фронта около пятидесяти километров. В другое время, если следовать по дорогам или тропам, такое расстояние можно было бы преодолеть за два-три перехода. Но как быть сейчас, когда кругом враги, открытая тундра и у него нет с собой даже куска хлеба. Николай только сейчас понял всю глубину своей ошибки. И почему он всегда оставлял бортовой паек в кабине самолета, а не раскладывал по карманам?.. Летчик еще раз ощупал все свои карманы и был чрезвычайно рад тому, что обнаружил пол-плитки шоколада. Белоусов разделил ее на десять равных частей, завернул в платок и положил в комбинезон.
Брезжил рассвет. Пожары на аэродроме начали угасать. Лучше стала просматриваться местность. Впереди виднелось озеро, покрытое редким туманом. На севере и востоке показались очертания невысоких сопок, южнее — массив чахлого кустарника. Николай добрался до него, выбрал поудобнее место и сел. Надо было обдумать план Дальнейших действий. Он вынул пистолет и пересчитал патроны. В двух обоймах было шестнадцать штук, да россыпью в кармане набрался десяток. Не так уж плохо...
Белоусов решил пробираться на восток под покровом ночи, держась подальше от тундровых дорог и троп. Летчик сбросил с ног лохматые унты, остался в хромовых сапогах. Отправляясь в полет, он всегда надевал унты на сапоги — вдруг придется преодолевать суровую и капризную тундру? Теперь Белоусов легко мог переходить болота и протоки речушек, каменистые склоны сопок, а на привалах отогревать ноги в унтах.
Пока не наступил полный рассвет, надо было подальше уйти от аэродрома и станции Алакуртти. Разгребая низкорослый колючий кустарник, Николай пошел на восток. Через некоторое время летчик выбрался на склон сопки. Вокруг лежало множество небольших валунов. Забравшись повыше, он остановился у огромного камня, глубоко вросшего в землю. Бросил на землю унты, огляделся. Рассвет уже наступил, и теперь можно было рассмотреть очертания местности. Там, где находился немецкий аэродром, высоко к небу поднялось огромное облако дыма. С земли нет-нет да и взлетали в воздух языки пламени. Сквозь дым пожара и утреннюю дымку еле просматривались постройки железнодорожной станции. Всюду на возвышенных местах виднелся кустарник и редкие низкорослые березки. Кругом тишина.
Николай устало опустился на землю. Низкие лучи северного солнца плохо грели летчика. Белоусов задремал и просидел так несколько часов.
Наступили сумерки, а за ними ночь. Густая дымка скрывала очертания горизонта. Над озерами и в низинах она сгущалась еще больше и, словно ватным одеялом, прикрывала их. Петляя между валунами, обходя топкие места, Белоусов спорым шагом все дальше и дальше уходил от сопки, где он провел свой первый день в тундре. Труднее всего было идти кустарником; колючки и грубые ветки карликовых деревьев то и дело цеплялись за комбинезон, затрудняли ходьбу. Но вот кустарник начал редеть, стало появляться все больше и больше мха. Неожиданно Белоусов почувствовал под ногами твердую и довольно ровную почву. Он наклонился и стал щупать ее руками. Сомнений не было — он вышел на тропу.
Несколько часов капитан огибал озеро, переходил через топи и только перед самым рассветом вышел на сухую каменистую почву, где решил остановиться на отдых. Выбрал скрытый уголок, переобулся в унты и, привалившись спиной к покрытому мхом валуну, задремал. Так он просидел более трех часов. Очнулся от какого-то шороха. Приподнявшись, Белоусов увидел метрах в тридцати — сорока двух немцев с автоматами. Разговаривая, они неторопливо приближались к месту, где лежал летчик.
Белоусов выхватил пистолет, взвел его и стал ждать. Болтая, немцы продолжали идти своей дорогой. Вот они совсем близко. В нескольких шагах от Николая немцы остановились, осмотрелись и, не прекращая разговора, свернули в сторону. Летчик понял всю опасность своего положения: раз появились патрули, значит, где-то близко расположено вражеское подразделение. Надо скорей, как можно скорей уходить из этого района.
Ползком добрался он до кустарника. В ожидании темноты Николай сидел неподвижно и прислушивался к каждому звуку. Дважды довольно четко слышал одиночные выстрелы. Когда наступила темнота, съел очередную дольку шоколада и снова зашагал на восток.
И так каждые сутки: днем отдых, ночью очередной переход. Голод, усталость и нервное напряжение вконец измотали Белоусова. Он уже съел весь шоколад, где только мог, собирал ягоды. Все чаще кружилась голова, покраснели и слезились глаза. Очень сильно опухли ноги, из-за этого с огромным трудом он надевал сапоги. Иной раз очень хотелось прилечь, но капитан стал бояться сна: ляжешь на землю, а потом не встанешь. И он позволял себе лишь небольшую дремоту. Ночные переходы забирали много сил и становились все короче.