Летчики молчали. Вполне естественно, у многих командиров, штурманов, воздушных стрелков-радистов были свои наболевшие вопросы, но поднимать их сегодня почему-то никому не хотелось. Скорее всего, потому, что больно было вспоминать о гибели товарищей.
— Ваше состояние мне понятно. Но интересы защиты Родины требуют напряженной работы ума и воли, мускульной работы для достижения победы. Нужно всем очень хорошо подумать о наших боевых делах. Может быть, придется менять тактику действий, — продолжал Батурин.
— Тактику менять нам рано, — попросив разрешения, начал капитан Крюков, — а вот улучшить разведку целей крайне необходимо. — Щуря воспаленные глаза, капитан взволнованно спросил: — Что у нас получилось с танками под Вильно? Разведчики точно определили место скопления вражеской техники, правильно направили нас на цель. Это хорошо. И очень печально, что они не заметили там вблизи аэродром Парубанок, забитый «мессерами». А ведь мы могли бы частью сил накрыть эту базу истребителей и тем самым значительно уменьшить наши потери.
— Александр Ефимович, — обратился полковник к присутствовавшему начальнику штаба полка подполковнику Поручаеву, — я думаю, этот вопрос на вашей совести. Не далее как сегодня я узнал от вас же, что экипажи разведчиков не имеют на борту карт крупного масштаба. Этого никак нельзя допускать, а если и были такие случаи, то с ними надо немедленно кончать! — строго сказал комдив и, обратившись к летчикам, уже спокойно спросил: — Какие еще будут вопросы?
— Очень медленно идут у нас работы по установке на бомбардировщиках третьей огневой точки, — сказал капитан Голубенков. — Многие наши самолеты имеют снизу мертвое, незащищенное, пространство, поэтому и в последующих полетах мы будем терять экипажи.
— Вопрос актуальный, — согласился Батурин и тут же добавил: — Мастерские продолжают оборудовать машины дополнительной огневой точкой. Надеюсь, в самое ближайшее время эта работа будет закончена.
Затем поднялся Юспин, говорил коротко:
— Командиров эскадрилий, звеньев обязываю как можно четче держать боевой порядок над целью и особенно в момент атаки истребителей. Надо раз и навсегда запомнить: отставший от строя бомбардировщик — легкая добыча истребителей...
Юспин взял со стола блокнот, стал листать его. Воспользовавшись паузой, неожиданно для всех встал белокурый, с тонкими чертами лица лейтенант Василий Кайнов — летчик нашей эскадрильи. Желая встряхнуть сникших товарищей, он шутливо произнес:
— «Эрликоны» бьют, «мессеры» снуют, словно голодные акулы, и куды бедному хрестьянину податься...
Но рассмешил немногих. Шутка не понравилась и Юспину. С укором посмотрев на летчика, Виталий Кириллович продолжал:
— Для нас опасны и зенитный огонь, и огонь истребителей. В борьбе с этим нам поможет тактика. «Мессершмиттам» экипажи должны противопоставлять хорошую осмотрительность, умелое использование бортовых пулеметов и четкое управление боем. И «эрликоны» не страшны при расчетливом маневрировании.
— К этому надо еще добавить, что боевой полет — это единый комплекс действий всех командиров и бойцов, находящихся в воздухе, — вставил Батурин. — Здесь нужно полное взаимопонимание не только между членами каждого экипажа, но и между звеньями, эскадрильями, идущими в едином боевом строю.
С рассветом следующего дня двум смешанным эскадрильям полка, действующим с площадки Доворец, предстояло вести активную воздушную разведку, наблюдение за действиями противника в западных районах Литвы и Латвии. Трем нашим подразделениям приказано тщательно готовить самолеты, латать пробоины, устранять неисправности. Братский 200-й полк должен действовать в районе Риги.
Трудный день подходил к концу. Аэродром постепенно окутывала короткая ночь. Вокруг наступила непривычная, тревожная тишина. То и дело ее нарушал шум, доносившийся со стоянок, где технический состав готовил машины к полетам. Инженеры эскадрилий, техники звеньев вместе с техниками и механиками, засучив рукава, ремонтировали израненные в бою самолеты. Особенно много специалистов собралось у голубой девятки Владимира Ивановича Догадина. Только исключительное мужество и высокое мастерство летчика помогли спасти изрешеченный осколками снарядов и пулями воздушный корабль.
Все мы хотели остаться на стоянках, чтобы помочь техникам и механикам в их нелегкой работе. Но они запротестовали. Возражал и инженер эскадрильи Иван Матвеевич Афанасенко:
— Да что вы, братцы, сами справимся.
— Но вам же всю ночь не спать, — настаивал командир звена Николай Ленькин.
— Не велика беда, командир, после войны отоспимся, — застенчиво улыбнулся Афанасенко. И тут же добавил: — Не беспокойтесь, самолеты к утру подготовим, а летчикам желаем хорошего отдыха.
В ту ночь мы все долго не могли уснуть. В брезентовых палатках было нестерпимо душно, к тому же сильно одолевали комары.
— Твари ничтожные, как «мессеры», жалят! — вскочив с койки, крикнул летчик Николай Ленькин. — Пойду в лес, хворосту притащу. Разведем костер — порядок будет.
— Какой, к черту, порядок! — отозвался штурман Вениамин Рочев. — Их ничем не возьмешь. Ты что, палатку спалить вздумал?
— Все будет в норме, — на ходу ответил Ленъкин. — Вот увидите!
Вскоре все мы, свесив с железных коек ноги, сидели возле небольшого костра, молча наблюдали, как огонь пожирал сухие прутья. Время от времени Ленькин бросал в костер траву, и от этого в палатке стало дымно. Комары исчезли.
— Ай да Коля-Николай, здорово придумал! — откашлявшись, протянул летчик Василий Кайнов.
— Найти бы такое вот средство от фашистской саранчи, — поддержал его штурман Митя Гаврюшин.
— Здрассте, полуношники! — послышался голос замполита Павловца. В палатке было темно, и мы не увидели, как вошел к нам Павел Павлович.
— Сидим у костра? — спросил он и устало опустился на койку Гаврюшина. — О чем шумим, братцы, если не секрет? — спросил он, взглянув на штурмана.
Гаврюшин хотел что-то сказать, но вдруг закашлялся от дыма. Потом, отдышавшись, сказал:
— Да так вот, философствуем. — И, помедлив, спросил: — Как вы думаете, почему немец так сильно прет на нас? — И, словно усомнившись, что собеседник правильно поймет его, заторопился: — Мы все хорошо знаем наш лозунг: «Ни пяди своей земли не отдадим!» А тут за несколько дней такую территорию оставили... Такие невозвратимые потери...
Гаврюшин говорил тихо. Последнюю фразу он произнес с таким внутренним волнением, что Павловцу стало не по себе. Он нахмурился: «Что сказать этому парню?..»
— Трудный вопрос, Дмитрий Михайлович, — покачал он седеющей головой. — С маху не ответишь... Видимо, противник подготовлен лучше, больше у него танков, самолетов, больше другого вооружения. Вот он и прет... — Павловец запнулся. — И потом, тут, конечно, большую роль сыграли внезапность, вероломство.
— Внезапность, вероломство! — повторил Гаврюшин. — Где же были наши вожди, дипломаты, разведчики?.. Дай нам сейчас столько техники, оружия, мы бы показали им вероломство...
— Все были на своих местах, но где-то и что-то просмотрели, не учли силу будущего противника, — продолжал Павловец. — Но вопрос этот трудный, Дмитрий Михайлович, очень трудный, нам сейчас многое не совсем ясно. Одно могу сказать, не отдаст фашистам советский народ своих завоеваний. Помнишь слова Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет — от меча и погибнет»? Постой! — вдруг спохватился Павловец. Он посмотрел на часы, воскликнул: — Скоро будет светать, а мы все бодрствуем. Завтра снова в бой. Надо отдохнуть.
Павел Павлович ушел, и мы улеглись на койки. Но сон не шел. Я старался освободиться от тяжелых мыслей, пытался думать о чем-то отвлеченном. И только перед самым рассветом, когда в палатке погас костер, заснул.
Несмотря на сравнительно хороший отдых, утром мы выглядели усталыми. После завтрака собрались у эскадрильской землянки на предполетную подготовку, занимались изучением вероятных целей, отрабатывали свои действия в воздухе.
Перед обедом к нам пришел начальник оперативного отдела полка капитан Клубницкий. Он сообщил последние данные о противнике. Мы раскрыли карты.
— Неутешительные известия, — продолжал капитан. — Войска Северо-Западного фронта продолжают отражать атаки ударных сил врага на двинском (даугавпилсском) направлении. Здесь противник подошел к Западной Двине, овладел переправами и завязал бои за город.
— Укажите конкретно, где переправы, где плацдармы? — послышались голоса. — По ним надо сейчас же ударить!..
— Конкретно показать не могу, — ответил капитан.
— Что же вы тогда можете, если не знаете, где немцы форсировали реку? — возмутился летчик Кайнов.
Мы обступили Клубницкого, в его адрес посыпались вопросы. Кто-то попросил у него карту, чтобы изучить обстановку. Но он тут же заявил, что там ничего нет.
— Эти данные сообщили из штаба дивизии! Других у меня нет, — закончил Клубницкий.
Оставшуюся часть дня мы провели у самолетов. Но задания так и не последовало. И только на следующее утро эскадрильи, составленные из разрозненных звеньев и экипажей, возобновили боевые действия.
Двинское направление
На построении начальник штаба полка подполковник А. Е. Поручаев кратко изложил обстановку.
— Положение на двинском и рижском направлениях к двадцать седьмому июня еще более усложнилось, — не спеша начал подполковник. — Вчера в первой половине дня противник овладел Двинском. После полудня группа генерал-лейтенанта С. Д. Акимова, созданная из частей гарнизона и 5-го воздушно-десантного корпуса, контратаковала врага и выбила его из города. Но к концу дня гитлеровцы вновь овладели Двинском. Наши соединения в течение двадцать шестого июня вели тяжелые оборонительные бои на рубеже реки Вента... Данных с других фронтов пока у нас нет.
Поручаев достал из планшета какие-то бумаги, оглядел стоящие перед ним летные экипажи, продолжал:
— А теперь слушайте боевое распоряжение штаба сороковой авиационной дивизии. — Он стал читать: — «Пятьдесят третьему полку всем составом в период с четырнадцати по четырнадцать тридцать двадцать седьмого июня атаковать вражеские танки на отрезке дорог Двинск — Дигучай, а также действовать по железнодорожным перевозкам. Атаку производить только от южного и западного берега реки Западная Двина. Город Двинск обойти. Высота бомбометания — не ниже четырехсот метров. При наличии облачности — прикрываться ею. Быть готовым к повторному вылету.