— Лидером боевого порядка назначаю Героя Советского Союза капитана Иванова и с ним старшего штурмана полка майора Крылова, осветители — экипажи майора Уромова и Героя Советского Союза капитана Иконникова, — заключил командир.
За последний год при нанесении ударов в составе полка темной ночью командование стало выделять по три экипажа-осветителя. Первый самолет всегда выполнял роль лидера и наводил на объект остальные два экипажа. В районе цели лидер обычно определял заданный объект, сбрасывая первые одиночные светящиеся бомбы. Другой, следуя за лидером, делал поправки и бросал САБы точнее. Третий поддерживал равномерное освещение цели для бомбардировщиков. При таком порядке каждый из трех осветителей имел свое время сбрасывания светящихся бомб. Экипажи не выпускали друг друга из поля зрения. Если лидер выполнял освещение удачно, второй и третий самолеты бросали САБы в строго заданное время, создавая бомбардировщикам необходимые условия для прицельного бомбометания. Именно поэтому сейчас, после общей навигационной подготовки, мы со штурманами Василием Хорьковым и Николаем Шуровым много времени потратили на разработку плана освещения цели, уточнение всех деталей по обеспечению бомбового удара.
После того как была закончена подготовка к полету, экипажи отправились на аэродром. Здесь царило оживление. Слышались отрывистые команды техников, трещали храповики лебедок, визжали тросовые ролики. То у одного, то у другого самолета в огромную пасть фюзеляжа медленно поднимались бомбы. Щелкали замки бомбодержателей, принявших в свои ухваты очередные «гостинцы» для фашистов. Гудели моторы бензозаправщиков, из толстых шлангов упруго било топливо в горловины баков.
Полным ходом шла зарядка крупнокалиберных пулеметов и шкасов. В огромные ящики ровными слоями ложились снаряженные ленты. Здесь же торопливо трудились специалисты по навигационно-пилотажным приборам. Кажется, для всех этих людей мир сейчас ограничен вот этими самолетами. Они не замечали, что день начинает хмуриться и из серых туч сеет дождь. У техников и механиков, у которых, по твердому убеждению летчиков, золотые руки, было сейчас одно стремление — своевременно и как можно лучше подготовить боевые машины к заданию.
Мы же с капитаном Ивановым всеми мыслями погружены в предстоящий полет: ведь нам поручено возглавить боевой порядок полка, обеспечить надежное наведение экипажей на цель. Здесь, на самолетной стоянке, уточняем временную установку взрывателей для светящихся бомб и время горения факелов. Потом забираемся в свои кабины, где проверяем работу приборов, прицелов, внутренней связи. Все в норме. Правда, мы отметили, что у стрелка-радиста старшины Ивана Дегтярева не совсем отлажено переговорное устройство, а у воздушного стрелка сержанта Анатолия Кораблева нет четкости в докладе по наблюдению за задней полусферой бомбардировщика. Мы еще и еще раз отрабатываем слаженность в действиях экипажа при выполнении боевой задачи.
...Последовал сигнал на взлет. Наш самолет стартует первым. Нагруженная машина нехотя отрывается от размокшего грунта. Но вот качнулся горизонт и ушел вниз. Чуть-чуть сбавлен газ, изменен шаг винтам — сразу поутих шум двигателей, стал ровнее. Где-то за нами с тридцатисекундным интервалом берут разбег самолеты летчиков Уромова, Иконникова, Федорова, Штанько, Кротова, Гавриленко, Скороходова и многих других.
Прижатые густыми черными облаками к притаившемуся лесу, мы продолжаем полет на Будапешт. Вскоре вышли на исходный пункт маршрута и взяли курс на юго-запад. Наш путь лежит через Львов к Восточным Карпатам. Пламя из выхлопных патрубков зайчиками играет на верхушках пожелтевших деревьев. Правый мотор изредка постреливает, и от этого, словно в ознобе, вздрагивает самолет.
— Свечи забрызгало, — как бы оправдываясь, говорит по переговорному устройству Иванов. И тут же, обратившись к стрелку-радисту, спросил: — Дегтярев, как со взлетом других машин?
— Все в порядке, товарищ командир. Двадцать три следуют за нами.
— Хорошо. Связь с капе держать непрерывно.
— Разрешено только до Восточных Карпат, а там — полное радиомолчание, — напоминает радист.
— Знаю.
На первом этапе маршрута мне пришлось рассчитать курс по шаропилотным данным, полученным перед полетом. Скорость и направление ветра оказались точными, и потому мы продолжали полет без каких-либо отклонений от заданной линии пути. Нижний край облачности заметно приподнялся, соответственно поднимался и наш самолет. Высотомер показывал 600. В кабине запахло сыростью.
— Командир, не пора ли пробивать облака вверх? По всем признакам, вот-вот польет дождь, — обратился я к Иванову.
— Пожалуй, так. Лучше сохраним силы молодых экипажей, — отозвался капитан. И тут же по командной радиостанции он передал: — Я — «Сокол двадцать один», всем пробивать облака вверх. Скорость набора два метра в секунду.
Как только мы перешли в режим набора высоты, самолет вошел в темные непроницаемые облака. Началась болтанка, а затем полил сильный дождь. В таких условиях экипажу приходилось работать очень напряженно. Но, кажется, труднее всех нашему Ивану Дегтяреву. Он зорко наблюдал за воздухом, и ему же постоянно приходилось следить за потоком радиограмм, которые передавали наши экипажи. По договоренности, о наиболее важных из них он докладывал Иванову. Вдруг на самолете лейтенанта Воробьева отказало переговорное устройство. С земли передали: «Устранить неисправность, продолжать полет». Вскоре в эфире послышались радостные слова: «Все в порядке!» Открыв за спиной дверцу, я заглянул в командирскую кабину и посмотрел на Иванова. По выражению лица его, освещенного тусклым светом приборных лампочек, по его позе, уверенным движениям можно было догадаться, что у него превосходное настроение. Как бы в подтверждение моих мыслей, он, толкнув ногой в перегородку, разделяющую наши кабины, весело крикнул:
— А молодежь-то у нас стоящая, Алексей Иванович! В кромешной тьме мы настойчиво лезли вверх. Высотомер уверенно отсчитывал 2700, 2900, 3100... За нами шли остальные экипажи. Хотя их не видно, но все мы чувствуем, что где-то вот здесь, рядом, летят наши боевые товарищи, друзья. Все они выдерживают заданный режим полета. «Ну а наш флагманский корабль как идет в облаках? Не сносит ли его в сторону?» — думаю я и снова углубляюсь в расчеты, снимаю пеленги с боковых радиостанций, даю указание радисту, чтобы он попросил пеленгаторный пункт аэродрома засечь наш самолет.
Старшина Дегтярев быстро установил с землей связь и нажал на ключ зуммера. Вскоре на борт передали — пеленг 192 градуса. Прокладываю его на карте, веду карандашом до пересечения с линией пеленга боковой радиостанции. Что такое? Точка пересечения оказалась далеко в стороне от заданной линии пути. «Неужто так далеко снесло нас?» И тут же, отбросив тревожные мысли, пишу записку Дегтяреву: «Чепуха какая-то, а не пеленг, запроси землю еще раз». И записку посылаю по пневмапочте.
Вскоре старшина прислал мне патрон, в котором была аккуратно свернута моя бумажка и на обороте приписка: «Путаники и растяпы, мы здесь, в облаках, в холоде, работаем лучше, чем вы на земле. Если и дальше будете так помогать, то лучше мы как-нибудь обойдемся без помощников». Это послание я передал на землю. Получил новый пеленг — 218 градусов и тысячу извинений».
На высоте 3700 метров мы вышли наконец из облаков. Было очень сыро и холодно, но я, занятый своей работой, не заметил перемен. Не заметил бы я и того, что самолет вышел из облаков, если бы не голос Иванова, по тону которого можно было понять, что обстановка изменилась к лучшему.
— Что, Захар, выбрались уже из темной мути? — спросил я.
— Да, первая трудность позади, теперь можешь в к курсу придираться, требовать выдерживать его градус в градус, — полушутя-полусерьезно ответил Иванов.
— Как с профилем дальнейшего полета?
— Пойдем до рубежа Восточных Карпат с набором. Всему экипажу приготовить кислородные маски.
Вскоре Дегтярев доложил, что идущие за нами экипажи благополучно пробились вверх. Иванов тотчас же распорядился:
— Я — Двадцать первый, всем до Карпатских гор следовать с набором высоты.
Прошло два с лишним часа. Высота более 6000 метров. Температура наружного воздуха минус 28 градусов. Над нами звездное небо. По-прежнему занимаюсь определением навигационных данных, расчетами и вычислениями. Снимаю с радиополукомпаса пеленги, в свою очередь получаю от радиста пеленги наземных пеленгаторов и все это записываю в бортовой журнал, наношу на карту. Потом сравниваю, уточняю, исправляю неточности в определениях, стараюсь вывести свой самолет как можно ближе к намеченной на карте линии пути. В моей кабине ярко светятся циферблаты навигационно-пилотажных приборов, стрелки которых блестят белыми тонкими полосками. Картушка компаса равномерно колеблется: полтора-два вправо, полтора-два влево — самолет идет строго по прямой.
Недалеко уже и Восточные Карпаты. Но кругом по-прежнему облака, нигде не видно ни одного пятнышка, ни одного разрыва. Что будем делать, если они и по ту сторону гор сплошной стеной закрывают землю? Как тогда найти цель? Вся надежда на то, что прогноз синоптиков оправдается — русло Дуная в районе цели будет открытым.
— Через пять минут начнутся Карпатские горы, — сообщаю я экипажу.
— Дегтярев! — вызывает командир радиста. — Передай на землю радиограмму: подходим к Карпатам, в строю двадцать четыре. Боевой приказ будет выполнен.
— Есть, передать на землю! — с готовностью ответил радист.
По расчету времени под нами должен быть хребет Восточных Карпат. Напрягаю зрение, силюсь увидеть что-либо. Вскоре слева от нас на белом облачном пространстве показалась какая-то темная полоса. Так и есть! Это в разрывах видны отдельные очертания гор.
Полоса разрывов, идущая слева от самолета, становится все больше и ближе. Теперь уже отчетливо видны вершины, а на дальних южных склонах — мерцающие огоньки редких селений.
Надо произвести промер ветра. Прильнув к окуляру прицела, ловлю впереди по курсовой черте светящуюся точку. Минута-другая... Затем снимаю величину угла сноса. Потом рассчитываю путевую скорость, направление, скорость ветра и угол прицеливания. Теперь у меня есть все данные для точного сбрасывания осветительных бомб!