которому этот кокон прорвать пора.
И вот они, звуки — ветром в дверные щели,
в углы, где печален воздух и сумрак густ…
И тихо слова прощанья, слова прощенья
слетают, как листья с клёнов, с любимых уст.
Modus operandi
Перелопатив весь рунет,
загнав такси и три трамвая,
я понял: смысла в жизни нет.
Есть только жизнь как таковая.
Она сплелась в цепочку дней,
ни разу не прося антракта,
и нам давать оценки ей —
по сути, несуразно как-то.
Мы не позна́ем жизни суть,
уйдя однажды днём весенним,
но всё равно в кого-нибудь
мы наши души переселим.
Заката розовый подбой,
последние объятья стужи…
Но не грусти: без нас с тобой
весь мир подлунный был бы хуже.
Житейских истин угольки
нам озаряют путь недлинный,
даря венозный блеск реки
на белом бархате равнины,
туман, арктические льды,
Париж, и Питер, и Памплону,
и аритмичный свет звезды,
летящей вниз по небосклону.
Сиди, травинку теребя,
меланхоличный, словно Ганди,
не выбирая для себя
тревожный modus operandi;
воздавший должное вину
средь тихо шелестящих клёнов,
люби одну, всего одну,
одну из сотен миллионов.
Не испещряй судьбы листы
смятенным перечнем вопросов,
я не философ, да и ты,
мой друг, ни разу не философ,
давай всё так и сохраним —
закатный луч и свет на лицах, —
пока едва заметный дым
из трубки времени струится.
ПАТАМУШТА
Хотелось
…А так хотелось думать о друго́м,
быть узнанным английской королевой
и не стесняться петь про степь кругом,
про степь да степь кругом, равняйсь и левой;
и, задружив с мамашею Кураж
являть везде веселье и отвагу,
и не считать за шпагу карандаш,
заточенный, чтоб закосить под шпагу.
Хотелось так настроить камертон,
чтоб гололёдом не сменялось лето,
и, словно по Анголе Ливингстон,
бродить по джунглям суверенитета;
хотелось жить вразлёт и наобум,
от птичьих песен просыпаться в девять,
и только день отдав подсчёту сумм,
раздать долги и больше их не делать.
Хотелось сделать былью волшебство
и с сердцем примирить кипящий разум;
хотелось, как и Бендеру, всего,
и чтобы на тарелочке и сразу;
но, давний выпускник СССР,
теряю силы и теряю смелость,
осознавая пропасти размер
меж тем, что есть, и тем, чего хотелось.
Вакансии
Вакантно. На душе поют ваганты про власть вина, про глупый политес, про то, как дистрофичные Атланты страдают недержанием небес, про аховые цены на сосиски, про чайку по прозванью Ричард Бах, про урожай бобов в Ханты-Мансийске, который всех оставит на бобах, про то, как Сивку горки укатали, и впереди экзамены опять. И что-то есть в нестройном их вокале, так явно оставляющем желать…
Вакантно. Вместо Гегеля и Канта в душе сквозняк и тонны чепухи. И в стены слепо тычутся стихи, ублюдочные отпрыски таланта, никчёмного значением своим, незримого порою самым близким в преддверии ухода по-английски в безличностный и тусклый прах и дым…
Мне истины милей с обратным знаком, которые не мажутся на хлеб… Я сам себе и житница, и склеп, дожив до сорока с изрядным гаком… И смысла жизни так и не познав, пересчитав потери и убытки, включаю вместо Малера и Шнитке бесхитростный мотивчик «What Is Love?».
«Вакантно» (словно вывеска в мотеле —
мол, есть места, недорого совсем)…
Всё меньше средств для оправданья цели.
Всё меньше жизни. И всё больше тем.
Мы все, Сизифы, камни в гору тащим,
а для меня, вдобавок ко всему,
придуманное стало Настоящим
и очень близким сердцу и уму.
В душе с комфортом селятся пустоты,
создав вeб-сайт с названьем «Счастья. net».
A на вопросы: «Что ты?» или «Кто ты?»
пожатье плеч — единственный ответ.
Когда-нибудь, пробыв в небесном трансе,
и на судьбу ничуть не ополчась,
займусь я заполнением вакансий,
но не сейчас.
Простите.
Не сейчас.
Недо
Всего лишь за непение осанны
осанке вашей, силе и уму
готовы вы метнуться в партизаны,
в шизофрению, в петлю и в корчму.
И, посыпая плешь горячим пеплом,
вступаете вы в трепетный Гольфстрим
раздумий о себе, великолепном,
как Третий Рим, а то и Древний Рим.
Вы словно в Зоне одинокий сталкер
на тонкой кромке тающего льда…
А ведь для вас герои и весталки —
единственно достойная среда.
Вы спрятались в густом дремучем иле.
Вы сосланный на Эльбу Бонапарт.
Вас недонедонедооценили.
Вас уценили. Бросили в ломбард.
Граничит с полной тьмою свет нерезкий,
упёршийся в плакат: «Конец пути».
Взамен икры — колбасные обрезки.
Взамен души — обрывки конфетти.
Кровоточат бесчисленные раны,
и этот дантов путь в сплошную тьму
есть результат непения осанны
осанке вашей, силе и уму.
All That Jazz III
Крылья глупых надежд закрывают полмира; ну и ладно, и вечная слава им. Оттого-то, наверно, певица Земфира и кричит: «Не взлетим, так поплаваем». Но давно приземлились мои монгольфьеры в неозоновый слой никотиновый… И лежат в коматозной кондиции веры и надежды мои константиновны. Да и сил на красивое плаванье брассом мы с тобою немало затратили — лишь во имя того, чтоб опять по мордасам схлопотать от морских обитателей. Так что лучше сидеть на морском бережочке со товарищи, пивом и Пушкиным. А другие пущай надрывают пупочки, над гнездом пролетая кукушкиным, отпуская каскады неновеньких шуток и пуская ветра, на беду мою… Ну и что? — я еще же не манж посижу так, и плевать, что другие подумают. И за угол свернет в бесконечность эпоха, в лабиринты Поступка и Разума… Ощущение дна — не настолько и плохо, раз самим же собой и предсказано.
По песчаному дну проползают кальмары — незлобивые, в целом, животные. И приятно весьма, что не снятся кошмары — неприглядные, липкие, рвотные — о попытках подпитки от страха и гнева, о ликующем кличе: «Карету мне!», о затее забраться на гладкое древо, разобравшись в пути с конкурентами, об уменье владеть хладнокровьем машины, — ой, ты, хватка моя барракудова! — чтобы всех победить. И долезть до вершины. И презрительно плюнуть оттудова.
Блоггер
Я честно плачу налоги и булки люблю с корицей.
Я блоггер. Я просто блоггер.
Мне только слегка за тридцать.
Чураясь попсы и швали,
из слов мастерю дреколье;
скрываюсь от всех в подвале.
А кажется, что в подполье.
Мой Янус устал от ликов, сумбурно и зло зачатых
на кладбище чёрных ников
и в смраде горячих чатов.
Я — Невский. Аттила. Кромвель.
Фанатик великой цели.
Я всё, что угодно, кроме того, что на самом деле.
Как гризли, торчу в берлоге,
гоняя по жилам порох.
Я блоггер. Я просто блоггер.
Мне только чуть-чуть за сорок.
Завяли в убогой вазе цветы от тоски и дыма.
На свете так много грязи, что нет ничего помимо.
Я выжил на судне Ноя
меж тварей немногих прочих.
Уже не слежу давно я за сменою дня и ночи.
Я в гневе, в интриге, в раже.
Дискуссия — та же драка…
А всюду — натуры вражьи и мыслят они инако.
Не пыжусь я и не тужусь
с подбором словес и строчек.
Я — ужас. Точнее — Ужжосссс,
летящий на крыльях ночи.
Особого я покроя, не робкого я десятка:
несу в этот мир добро я —
опасное, как взрывчатка.
Меня охраняют боги
от смерти, войны, торнадо…
Я блоггер. Всего лишь блоггер.
Я старше, чем это надо.
Но всё же — как прежде, пылкий
почётный подземный житель.
Я вечен, как джинн в бутылке.
Закрытой её держите.
Дураки
Мне по жизни всегда тяжело с дураками, не понять мне победного их естества. Где ни встречу их — в Бостоне, в Риме, на Каме, — я ломаюсь. Пасую. Теряю слова. На их фоне литом я — разорванный в клочья. И летят в никуда, словно пух с тополей, все тревоги мои, все мои многоточья мимо тех, для кого одноточья милей. Дураки не умеют высчитывать шансы, им достаточно в спектре лишь пары цветов. Ну, а я так затейливо верю в нюансы и так страшно к ответам простым не готов. Я нелепым галопом скачу по манежу; мне комфортно, как будто корове на льду… Семикратно подумав — я вряд ли отрежу. А отрезав — на нет от сомнений сойду. Хорошо им — красивым, простым, белобровым; направленья у них — только север и юг. На моих же дорогах свихнулся бы Броун, заблудившись на тропах, заверченных в круг. Тяжело на балу. Тяжело после бала. Неприглядна жара. Безобразны дожди. Вечный поиск решений… Хорошего мало в старом шахматном правиле: «Взялся — ходи».