д контролировали мои бойцы, на случай если что произойдёт. Как только телеги скрылись из виду, так двинулись и мы. Немцы, разумеется, услышали шум наших машин, но спросонья мало что поняли, так что и мы проскочили без боя, а дальше уже наши.
Местный особист, прибежавший к нам, как только увидел мои бумаги, так сразу и исчез, видимо оказался умным мужиком. Следующим полднем мы все вместе, и я со своей техникой, и раненые, грузились на станции, правда в разные поезда. Раненые в санитарный эшелон, а мы в обычный, вот телеги с полевой кухней оставили, их отдали в местный госпиталь.
Через пару дней мы выгрузились в Нахабино, все живые и даже почти не раненные. Как мне ни хотелось, но сперва пришлось идти к начальству и лишь потом домой. Старинов, когда я зашел в его кабинет, крепко меня обнял, а затем, усевшись на подоконник возле приоткрытого окна, сказал только одно: рассказывай. Пару часов я рассказывал Илье всё, что за эти дни произошло, а он только завистливо слушал. Я его прекрасно понимал, он сам хотел покуролесить в немецком тылу, но теперь это было невозможно.
– На, читай! – Старинов дал мне пачку донесений, и я углубился в чтение.
Это оказались отчёты наших ребят. Прочитал, ну что можно сказать: повеселились ребята на славу, немцев можно только пожалеть. Читая эти донесения, я понял, что не зря прожил эти годы тут. Наконец, решив все вопросы, отпросился у Ильи домой. Надо ли говорить, как рада была мне жена.
Гитлер был в ярости – все сроки плана «Барбаросса» шли прахом. Согласно графику, немецкие войска уже должны были взять Минск, однако бои шли на подступах к нему. На Украине тоже планы продвижения отставали от графика, но больше всего его раздражали сводки о потерях. Особенно потери в авиации, причём не в боях, а на земле – в результате нападений на аэродромы, и увеличение охраны помогало мало.
Кроме того, войска изводили постоянные нападения во время движения, обстрелы из леса и постоянное минирование дорог. А еще издевательские плакаты на немецком языке, которые русские оставляли на местах своих нападений. Если так пойдёт и дальше, то о запланированных сроках продвижения можно будет забыть. Согласно донесению абвера, в немецких тылах вовсю действуют русские диверсанты, причём отлично подготовленные и вооружённые. Немного успокоившись, фюрер приказал русских диверсантов в плен не брать и расстреливать на месте.
Глава 19
На следующий день я, сидя в своём кабинете, ещё раз перечитывал рапорты наших ребят. Ну что могу сказать, мне хотелось искренне пожалеть гитлеровцев, так как ребята устроили им натуральную кузькину мать. Будь такая группа одна, ещё куда ни шло, но таких групп было не меньше сотни, и действовали они решительно и дерзко. Вот прошла по дороге немецкая колонна, прошла хорошо, без происшествий, а вот следующая колонна, которая шла буквально через полчаса, подорвалась на свежих, установленных поперёк дороги минах. Или попадали они под взрыв «монки», установленной на обочине дороги и под углом к ней, чтобы обеспечить максимальное накрытие. А еще идёт себе колонна по дороге – и тут выстрелы из леса, не пулемётные, а из самозарядной винтовки, не больше десятка, но или один-два грузовика от них загораются, или пятёрка солдат падает на дорогу убитыми. Разумеется, в сторону, откуда стреляли, посылается команда с приказом найти и уничтожить бандитов, посмевших обстрелять доблестных солдат великого рейха. И на этом, собственно, всё: солдаты уходят в лес и уже не возвращаются, через пару недель немецкое командование было вынуждено запретить преследовать противника в лесу небольшими группами. Впрочем, иногда там пропадали не просто отделения и взводы, но и роты, а порой даже и батальоны. И приходилось теперь немцам ограничиваться только ураганным огнём в те места, откуда по ним стреляли, а если и выдвигаться в лес, то никак не меньше чем батальоном, и недалеко от дороги.
А ещё по ночам стали взрываться орудия и загораться танки, а попытки поймать ночных диверсантов ничем хорошим не заканчивались, в таких случаях частенько охотников после этого находили либо с перерезанными глотками, либо застреленными, вот только звуков выстрелов никто не слышал. Постепенно среди немецких солдат начала расти паника и стали ходить рассказы о жутких русских диверсантах.
Читая рапорты ребят, я только завидовал им, они резвились в немецком тылу, а я был вынужден сидеть в Нахабино и готовить новый курс, которому до выпуска оставалось всего пару месяцев. Как бы снова свалить в немецкий тыл… Это же надо, попал в прошлое, на Великую Отечественную, и вместо того, чтобы мочить немчуру, сижу в тылу. А если?.. Ещё раз перечитал данные разведдонесения, чёрт, а ведь может получиться, такого от нас никто не ждёт.
Встав, закрыл свой кабинет и направился к Судоплатову. Он, бедолага, тоже вместо того, чтобы резвиться у немцев, сидел тут, в Нахабино, скучал и готовил ребят по своему ведомству.
– Паша, не занят? Тема есть, на сто миллионов!
Судоплатов был у себя и, судя по его виду, тоже думал, как ему побыстрей свалить на фронт.
– Заходи, Игорек, судя по твоей довольной и ехидной морде, ты что-то придумал.
– И почему сразу морде? У меня не морда, а морда лица, и она вовсе не ехидная, хотя в одном ты прав, есть идея, как и сказал, на сто миллионов.
– Ладно, давай говори, что ты там придумал?
Ну я и рассказал. Сначала Судоплатов покрутил пальцем у виска.
– Игорь, я знал, что у тебя не все дома, но что ты на всю голову больной – не догадывался.
– Ёпернальный бабосношатель, Паша, мы спецназ или погулять вышли? Ты представляешь, что будет, если нам всё удастся? Да это потом не только у нас, а во всём мире изучать будут.
– И как ты себе это представляешь?
Я и рассказал, а Судоплатов, ненадолго задумавшись, ответил:
– А знаешь, может и получится, фактор внезапности, отличная подготовка, снаряжение, может и выгореть. Пошли к Илье.
Старинов тоже был у себя, внимательно нас выслушав, он ответил:
– Ну вы и свинтусы, оба! И так думаю, тут твои уши торчат, Игорек, твоей наглой и нахальной морды.
– Ну вот, а ещё друзья называются, то один мордой обзывается, то другой, а ещё свинтусом обзывают, злые вы, уйду я от вас.
– Куда?
– На Кудыкину гору.
– А скажи мне тогда, пожалуйста, белый ты наш и пушистый, когда вы оба свалите резвиться к немцам, а меня тут одного оставите, это как называется?
– Илья, ты начальник, тебе нельзя.
– Вот я и говорю, свинтусы! Ладно, один я такое решить не могу, у вас план готов?
– В общих чертах.
– Тогда так, сейчас расписываете его от и до, а я пока с Шапошниковым свяжусь, без его одобрения действовать нельзя. Кстати, кого с собой взять хотите?
– Нынешний курс, они почти закончили обучение, будет им практика… Правда не всех, слишком много выйдет, думаю, трёх рот будет вполне достаточно.
– Хорошо, тогда валите к себе и разрабатывайте план, а я к Шапошникову поеду, такое по телефону обсуждать нельзя.
Я с Пашей отправился в свой кабинет, там мы засели за карту, а ещё затребовали разведсводку, а Илья поехал к Шапошникову.
Приехал он поздно вечером и вызвал нас к себе.
– Значит так, свинтусы…
– Ну вот, опять обзывается, – не выдержал я.
– Помолчи. Игорь… Значит так, начальство дало добро… Сколько вам нужно времени на подготовку?
– Сутки, а на месте не знаю, сначала надо будет всё разведать, что и где, а тогда и решать, как действовать. Можно, конечно, тупо пристрелить или подорвать, но лучше захватить и к себе утащить.
– Тогда так, завтра днём получишь контакт с подпольем в Минске, они помогут вам с информацией и разведкой, а ночью вылет. Командуй построение и начинай готовиться.
Я радостно вышел от Старинова. Есть! От такой операции начальство отказаться не могло. Успешное её выполнение давало нам минимум неделю передышки, пока у немцев будут царить паника и бардак. А задумал я ни много, ни мало, а захватить главное начальство группы армий «Центр». Моё вмешательство самым позитивным образом меняло ход истории, и хотя Минск мы сдали, но не в течение первой недели войны, а 12 июля[42]. Не знаю, где тогда находился штаб группы армий «Центр», но сейчас они расположились в Минске. Такой наглости немцы от нас не ожидают, тут главное всё в тайне сохранить, а потому об операции, кроме нас троих, знали только Шапошников, Берия и Сталин. Двоим последним о ней доложил Шапошников, и всё, больше никто не в курсе, для всех остальных мы отправляемся в немецкий тыл безобразничать. И так операция на грани фола, немецких войск в Минске много, и если о нашей задумке узнают, то в самом лучшем случае сможем когонибудь грохнуть, и на этом всё. Финита ля комедия.
Наскоро попрощавшись с женой, я уже поздно вечером был на аэродроме, куда привезли три роты наших курсантов. Рисковать всем курсом начальство не решилось, но и так три сотни уже достаточно хорошо подготовленных и вооружённых диверсантов – это сила. Мы грузились в ЛИ-2, он же ПС-84, а в девичестве «Дуглас ДС-3»; всего для наших трёх рот и моей группы потребовалось восемнадцать самолётов. Вылетели мы около десяти часов вечера и около двух часов ночи десантировались примерно в сотне километров от Минска, а самолёты, уйдя в сторону, сымитировали высадку десанта в другом месте.
Внизу нас ждала группа диверсантов, которые сначала разожгли костры, а потом выступили проводниками. Мы шли почти до самого утра, нагруженные как лоси, кроме оружия и боеприпасов мы тащили и свои парашюты, так как на месте нашей высадки ничто не должно было говорить, что тут что-то было. Даже костры встречающие жгли в специально подготовленных ямах со снятым дёрном. Как только мы приземлились, костры потушили и поверх залитых углей положили назад предварительно снятый дёрн, так что и не скажешь, что тут жгли костёр. Само место приземления было в достаточно большом лесу, вдали от дорог и населённых пунктов. Мы пришли к одному из схронов, которые мои курсанты оборудовали в прошлом году. Мне удалось продавить это в рамках программы подготовки бойцов, и был этот схрон не пустой, в основном там было продовольствие, но и боеприпасов с взрывчаткой тоже хватало.