Так мы шли до тех пор, пока не вышли к каньону Чили; в этом каньоне и располагается Бильбао. Этот переход занял у нас примерно 2 месяца пути с небольшими остановками в пути. После того как мы вышли из Сан Рафаэля, бóльшая часть переходов происходила ночью, и так было до тех пор, пока мы не добрались до Кебрада де Монтальво; там мы два или три перехода сделали по лесу. Бывали такие переходы, которые занимали полностью всю ночь; мы выступали в полседьмого вечера, и нам едва хватало времени до наступления утра, для того чтобы определить заранее место, где мы можем укрыться. У нас были такие товарищи, которым эти переходы казались слишком долгими и трудными, поскольку мы вставали с наших лежаков ещё в темноте, на ощупь, и шли до ночи, когда уже надо было двигаться на ощупь. Очень сложным был переход от Ла Тортуги до Натагаймы; тогда в этом районе у нас не было никаких связей с местным населением, у нас не было надёжных мест, где можно было бы остановиться. Кроме того, в то время там проводилась масштабная контрповстанческая операция, в которой были задействованы бывшие партизаны-либералы, а они хорошо знали местность и население; да, вот тогда-то нам пришлось основательно опасаться за свою шкуру, не допускать ни малейшего нарушения дисциплины, и к тому же существовали большие проблемы с экономической и прочей поддержкой со стороны местных жителей. … Местность была очень пересечённой, стояла ужасная жара, и потому каждый шаг давался с большим трудом. Единственным ровным местом и был тот самый район от Ла Тортуги до Натагаймы, поскольку это, собственно говоря, долина реки Магдалены, а всё остальное – это сплошные спуски и подъёмы, а затем шли просто сплошные горы. Наш марш проходил в обстановке полной секретности, поскольку таковой была изначальная задача, которую мы должны были выполнить…», – вспоминает «Балин», проводник, бывший партизан-либерал, который позже вступил в ряды РВСК[23].
Маруланда так подводит итог первого этапа своего эксперимента на пути к Центральной Кордильере: «Я сумел проделать весь путь от Меты до Центральной Кордильеры таким образом, что никто не узнал о том, что я шёл с 30 бойцами. Переход был совершён в условиях абсолютной секретности, полной тайны. Я прошёл Мету, Толиму и оказался прямо в Кауке, и никто об этом не узнал. Враг так и не смог узнать о том, что я проделал этот путь. И вот тогда, в один из тех дней, я сел за печатную машинку и написал: “Если я проделал этот путь, который до меня пытались проделать другие, и меня при этом не обнаружили, то я имею все основания предположить, что те, другие, действовали крайне недисциплинированно, поскольку их стали преследовать почти сразу после того, как они перешли Магдалену, и потому фактически они были обречены. Именно в этом заключается главная причина их неудачи, в этом – вся суть дела. У некоторых наших командиров всё ещё остаётся весьма либеральный подход ко многим военным вопросам. И о том, что это так, говорит тот факт, что я сумел проделать этот переход и враг не смог воспрепятствовать мне в этом. Затем я продолжил поход по Кауке по склонам Санто Доминго до местечка под названием Ла Троха; после чего прошёл через Коринто, регион, где было очень сильно влияние консерваторов и существовали группы самообороны, организованные полицией, но всё же я прошёл и здесь, и факт остаётся фактом – никто не смог арестовать меня, никто не обнаружил меня на марше. После этого мы начали другой переход по Кауке, к Ла Эрере и Бильбао с повторным выходом к Кауке, и никто не заметил меня в течение всего этого периода времени. После этого мы совершили ещё ряд внутренних переходов, например со стороны Коринто к Сайлану, Эль Пуэрто, Ла Моралии и Марине, т. е. по довольно обширной территории, и снова практически беспрепятственно. Поэтому я снова позволю себе обратить внимание на то, что произошло с другими отрядами, на причины их неудач. Они не смогли преодолеть Центральную Кордильеру, поскольку потеряли 10–12 человек и остались без необходимого снаряжения, с погибшими на руках, и поэтому они вернулись обратно. Но если этот же переход сумел совершить я, пожалуй, самый разыскиваемый на сегодняшний день человек в государстве, если это удалось мне, то это позволяет сделать вывод о том, что партизанское движение на этих территориях возможноˮ. Позже, анализируя этот опыт и описывая его, мы уже могли сказать с полным основанием о том, что на сегодня мы имеем многие черты настоящей армии…».
Партизаны были полностью разбиты усталостью: длинные и утомительные переходы, обустройство мест отдыха, приготовление, если была такая возможность, еды, сон под охраной караулов, которые могли разбудить тебя в любую минуту, многочасовые сидения в засадах, когда сам, словно хамелеон, сливаешься с окружающей растительностью. И разумеется, кульминацией всех этих повседневных проблем становились сражения – всё это было в этом грандиозном эксперименте Маруланды, который длился в общей сложности 2 года и разворачивался почти в центре страны. «Балин» вспоминает о том, как они «отдыхали» в Кордильере около Бильбао. «Мы приступили к работе в этом районе, поскольку в то время, с точки зрения экономических ресурсов, мы жили плохо, и мы начали решать эти вопросы, но всегда, на протяжении всего месяца нашего пребывания здесь, мы не упускали из вида нашу главную цель – Бильбао. И вот настал тот день, когда мы спустились по склону всё того же каньона и перешли на другой берег реки. И вот примерно в 8 часов вечера мы шли по середине склона – мы там заранее всё разведали, передали всю информацию товарищу Маруланде, и он составил очень чёткий план операции, – и вот там, на середине склона, он, как человек осторожный, сказал: “Подождём здесь немного, что-то там, в посёлке, происходит непонятное…ˮ. Затем он подозвал к себе нас, тех, кто производил разведку, и сказал шёпотом и с сильным беспокойством в голосе: “Смотрите…ˮ. После этого он объяснил, чтó именно показалось ему необычным. Дело было в том, что мост через речку дальше вёл к улице посёлка, но непосредственно за мостом находилась кофейная плантация, и там не было ничего, никаких домов. Но вдруг там появились какие-то огни. Когда Маруланда увидел их, он сказал:
“Нет, ребята, что-то мне это не нравится, мы должны быть очень осторожны и внимательны. Будет лучше, если мы переждём эту ночь, иначе нас тут всех уложат. Вы мне говорите, что в этой части посёлка обычно никого не бывает ни днём, ни ночью. Получается, что здесь сейчас никого не должно быть. Но похоже, что там всё-таки кто-то есть.
Возвращаемся обратно, завтра ещё раз всё разведаем. Нас ещё никто здесь не заметил…ˮ. Утром он приказал провести повторную разведку, и действительно, как оказалось, там находился отряд по борьбе с партизанами, они ждали нас в засаде…».
Партизаны уже несколько дней находились в этом районе, и их присутствие было обнаружено благодаря одному местному другу, который переговорил со своим другом, и после этого эта новость пошла гулять по окрестностям. В итоге операцию пришлось отложить. Поскольку «Балин» был уроженцем тех мест, то именно он занимался установлением контактов с местным населением: «Я знал здесь почти всех, и меня здесь знали как бывшего партизана-либерала. Большинство людей в то время плохо относились к партизанам, и уже из-за одного только этого у нас было много стычек, как это имело место, например, в Лимпиосе и Комунесе. И всё же во время нашего похода командование отряда посчитало, что и в этих условиях работа с населением возможна, и это было поручено мне. Меня спросили: “Вы знаете этот район?ˮ Я ответил: “Да, конечно, и раз Вы это мне поручаете, то я займусь этим; мы сделаем всё, что надо. Но прошу учесть, работа с массами – это работа на грани риска…ˮ. Командование нашло место, которое могло послужить убежищем Маруланде, хотя обычно он сам находил такие места, где можно было бы спокойно находиться с оставшейся частью отряда. “Для большей эффективности он разделил нас на несколько групп.… В целом же наш отряд состоял из 27 человек, включая 3 женщин, среди которых была и моя подруга…ˮ».
Они разошлись по окрестностям. «Балину» выпало идти в Ла Эреру. Там он встретил одного своего старого друга. «Балин» был человеком, который умел убеждать: «Мы пришли к нему, рассказали, чего мы добиваемся, разъяснили нашу политику, и он не испугался и сказал нам: “Будьте спокойны, я помогу Вам…ˮ. Через него мы и стали выстраивать цепь контактов с некоторыми людьми для начала политической работы с населением. Именно тогда и было развеяно старое убеждение в том, что в таких зонах невозможно успешно работать». «Дело в том, – говорит “Балинˮ, – что тогда считалось, что если я приду к какому-нибудь либералу, то он встретит меня как предателя. Вообще-то, в то время так и было. Если кто-нибудь из либералов переходил в ряды коммунистов, то у себя дома он рассматривался как предатель, он тем самым подписывал себе смертный приговор, его начинали преследовать и вполне могли убить. Но я говорил тогда: “И всё же есть определённые формы работы: пусть даже с двумя или даже одним человеком. Это всё вопрос времени и терпения…ˮ».
«Балину» часто приходилось отвечать на вопрос о том, а не погиб ли Маруланда: «Нас спрашивали о том, действительно ли товарищ Маруланда погиб или он всё-таки жив? “Понимаешь, мы очень верим в него, а тут все говорят, что он мёртвˮ. Они так говорили, потому что слышали об этом из новостей и рассказов. Тогда мы им говорили: “Да, вот посмотрите на это письмо, это же его почерк, он жив и находится в Эль Патоˮ. И, уже ссылаясь на это письмо, мы говорили, что он призывает их принять участие в борьбе. И надо было видеть то уважение, с которым они произносили его имя, когда разговаривали с нами; это было совсем не то же самое, когда это население, чисто либеральное по своей принадлежности, заводило речь о бандитах, вот тут единственное чувство, которое они испытывали, – это страх, буквально парализовывал их. И вот в этой ситуации я сумел наладить хорошие контакты с 6 людьми, а другие наши товарищи – с 4, а другие – с 2. И когда 15 дней спустя мы вернулись туда, где находился наш командир, и передали ему всю собранную нами информацию, он остался очень довольным…». В итоге в этом районе партизаны провели целый месяц. Появились явные признаки поддержки и солидарности местного населения с партизанами: крестьяне стали передавать им вещи, покупали в посёлке разные товары. «Балин» выступал в роли командира отряда, в то время как присутствие здесь Маруланды продолжало оставаться для местных жителей абсолютным секретом. «Мы сумели здесь закрепиться довольно основательно, поскольку многие знали меня как либерала и партизана, а не как беспринципного человека, каких тогда было много. Когда-то они тоже начинали партизанами, а закончили обыкновенным бандитизмом…Так постепенно, шаг за шагом, мы создавали симпатизирующие нам массы, которые хорошо послужили нам в районе между Бильбао и Ла Эрерой…». Встречи с местными жителями проводились только по ночам, на этот счёт было строгое указание Маруланды. Иногда на таких встречах присутствовал и сам Маруланда, но, разумеется, под другим именем. Но не всегда его появление проходило незамеченным, его присутствие привлекало внимание.