По прозвищу «Снайпер». Партизаны Колумбии, FARC, ELN, эскадроны смерти и все остальные — страница 24 из 25

Авторитет

В процессе личного общения, сближения с Маруландой постепенно раскрывается загадка его личности, поскольку первоначально он всегда держит определённую дистанцию. Такая манера поведения, которую сначала можно расценить как полное недоверие, есть результат давней привычки, которая вполне естественным образом сформировалась у постоянно преследуемого человека. Ритуал первой встречи с Маруландой предполагает некое начальное длительное молчание. Предпосылкой слов становится длительное взаимное осматривание. На того, кто этого не знает, поведение Маруланды оказывает большое психологическое воздействие. Сразу вспоминается всё, что тебе известно об этой личности и о том, что было его политическим проектом: что это личность историческая, что он, как говорится, создал себя сам и свой стратегический план сообразно своему идеалу. Понятно, что перед этим процессом личного общения он, конечно же, имеет некую определённую предварительную информацию о собеседнике. Это чисто военная логика. С самого начала его недоверчивость трансформируется в позицию внимательного наблюдателя. И потому, когда ты оказываешься непосредственно перед Маруландой, он сразу начинает сопоставлять имеющуюся у него информацию с тем, что он видит. По сути дела, своим пристальным взглядом он хочет сам лично понять другого, для того чтобы проверить, действительно ли то, что он знает о собеседнике, – правда. Он хочет удостовериться в этом посредством своего проницательного взгляда и своей удивительной способности слушать собеседника. И тогда дистанция начинает понемногу сокращаться, постепенно он обретает доверие к тому, кто его расспрашивает, и тогда Маруланда раскрывает свою душу в ходе неторопливой беседы.

Когда в 1984 г. я встретился с ним во второй раз, невольно нахлынули воспоминания о нашей первой встрече в Маркеталии в 1960 г., воспоминания, которые всегда были связаны с образом преследуемого человека. Именно тогда в его речах появился образ огромной горы: «Между вами, которые из города, и нами, которые из деревни, стоит гора, которая мешает нам увидеть и услышать друг друга. Гора, которая застит нам глаза, которая глушит наши голоса». Он убеждал меня тогда в необходимости того, чтобы деревня и город однажды смогли услышать друг друга, и почти каждый день в те 60-е годы мы предавались с ним мечтам о близкой революции. Это были отзвуки мечты многих людей того времени. Когда я снова встретился с Маруландой в 1984 г., шесть месяцев спустя после подписания соглашений в Ла Урибе, он практически не изменился в своей настороженности, но сейчас – хотя он никогда и не стремится это подчёркивать – он был руководителем крупной военной организации, находящейся в состоянии перемирия, и он стал политической фигурой общенационального масштаба. Миф о нём обрёл плоть и кровь реальности. Он стал человеком, которого знала вся страна. В 1960 г. он был всего лишь командиром регулярной группы крестьянской самообороны, действовавшей в окрестностях Маркеталии, но уже тогда он стал главным объектом преследования со стороны армии. В 1984 г. он мечтал об укреплении только что подписанного мира, но не забывал о своём опыте и опыте других, который гласил: перемирия всегда служили только для перегруппировки сил. Я обратил на это внимание и почувствовал силу этого человека, в котором произошло своего рода раздвоение: с одной стороны, это был воин, который в настоящий момент страстно желал – желал честно и искренне – мира. Но в то же самое время это был человек, который в условиях весьма хрупкого по сути самих соглашений в Ла Урибе мира уже прикидывал в голове новый план военных действий. Это был человек, находящийся в ситуации трудного психологического перелома.

Во время наших первых бесед, уже после того, как он дал своё согласие на то, что я напишу его биографию, он явно проникся уважением к тому, что он предварительно узнал о моей работе в качестве писателя. Он никогда ничего мне не навязывал и не задавал какие-то направления моей работе. Однако был один момент, который постоянно просматривался в его словах и поведении: литература – это вымысел, а значит, она не есть реальность. Литература только гримирует историческую правду. Исторично только то, что действительно имело место, то, что ясно, понятно и пропущено через свой личный опыт. История есть последовательный ряд событий. Для Маруланды история не может обратиться в литературу, поскольку если такое преображение всё же происходит, то написанное не имеет прямой связи с правдой. Его правда, по сути, заключается в той форме, в которой она выражена; он защищает свою манеру говорить как важную часть аутентичности своего мышления. С этой точки зрения, воображение есть противоположность реальности. То же самое относится и к истории. История для него и его товарищей есть история, написанная так, как они её пережили, будучи главными действующими лицами событий. Эта роль активных главных действующих лиц в определённый момент мешает им проникнуться другими взглядами на ту же самую историю, когда эта история является сочетанием действий и размышлений, поражений и побед многих жизней.

Маруланда – это человек, который жёстко отделил – и это вполне понятно, исходя из той обстановки, в которой протекает его жизнь, – свою публичную жизнь, о которой он говорит охотно, делая акцент на политическую интерпретацию событий, от военной и частной жизни, которая приобрела характер скрытой, тайной. Военные события, если, конечно, некий факт или факты не послужат для врага источником ценной информации, возможно, и будут упомянуты им со ссылкой на собственный опыт или опыт своих товарищей, но и в этом случае только в самых общих чертах. Что же касается какого-то недавнего военного опыта, который накапливается сам по себе, то это абсолютный секрет, поскольку он имеет непосредственное отношение к нынешней стратегической концепции. Всё это относится к реализации и развитию общего стратегического плана. Маруланда также становится весьма скользким и уклончивым, когда пытаешься проникнуть в интимную сферу его жизни, в сферу чувств, например любовных. Есть вещи, которые просто не предназначены им для публичного оглашения. О них становится известно только тогда, когда он сам рассказывает о них своим друзьям, своим товарищам. И вот тогда Маруланда демонстрирует своё огромное чувство юмора, и его истории блещут гипнотической силой описания. Вот тогда, приоткрывая некоторые события своей личной жизни, он демонстрирует огромную щедрость доверия ко мне.

В январе 1987 г., во время нашей последней встречи, которая была специально посвящена ряду вопросов в связи с написанием этой книги, я довольно настойчиво стал расспрашивать его, для того чтобы составить своего рода краткое резюме всего того, о чём мы говорили с ним во время всех наших предшествующих бесед, включая и его личную жизнь. Это было нужно мне, для того чтобы создать то, что могло бы претендовать на его словесный портрет.

И когда я спросил его: «В скольких сражениях Вы лично принимали участие за последние 30 лет?», он, прикинув в уме, ответил мне с лукавой улыбкой, сообщницей всех его секретов: «Если считать, что мы уже 20 лет воюем, причём мы участвуем в сражениях, как политических, так и военных, то речь должна идти о сотнях сражений. На каждом заседании генерального штаба, секретариата, штабов фронтов мы всегда планируем проведение любой операции именно в этих двух аспектах. Предположим, что Вы 20 лет участвовали в партизанской войне, войне затяжной, поскольку сам процесс её развития довольно длительный, поэтому естественно, что за этот период времени сражений будет много. Можно сказать так: я помог в составлении планов многих операций, но моё личное участие в этих операциях было скромным; ну, вот помню, например, шли мы как-то из этих мест – я имею в виду из Каса Верде в районе Дуды – к Эль Пато, и на территории муниципалитета Барая нас стал преследовать один капитан со своим отрядом, он нас буквально замучил, ну, и мы подстерегли его, он нас нагнал, а потом пресса писала о том, что было убито 15 солдат, столько же ранено и капитан погиб тоже.…Но лично я мало участвовал в тех сражениях, которые проводили РВСК, поскольку в таких случаях всегда есть опасность для жизни, а в этом смысле среди командиров РВСК всегда есть много людей, которые могут сделать всё достаточно умело, и потому можно себе позволить лично не участвовать во всём этом…».

В той атмосфере напряжённого спокойствия, которое было порождено перемирием, Маруланда так объяснял причину, по которой он прекратил прямое участие в сражениях: «В определённый момент мы решили, что важно не наше личное участие в боях, а то, как мы руководим ими в военном и политическом аспектах. Я уже говорил о том, что у нас есть много командиров, которые вполне могут проводить операции и без нашего личного присутствия. Конечно, мы помогаем им и направляем, это естественно, и, конечно же, если нынешняя ситуация с перемирием не получит своего дальнейшего развития, то в будущем нас ожидает ещё много сражений, и потому я, конечно же, буду помогать проводить их, но уже без участия в первых рядах, как это было раньше. Нет, в этом уже нет никакой необходимости…».

«А какое было самое главное сражение, в котором вы лично принимали участие?» «Я думаю, что сначала – в Маркеталии, там нам приходилось действовать на многих направлениях сразу, и во всех местах сразу мы планировали проведение сражения или поджидали армию. Но так, чтобы уж особо, чтобы я непосредственно принимал участие в боях, – это было в Сан Мигеле, Маркеталии и в Барае, Уиле да и, пожалуй, в других местах, но там уже немного. Иногда были мелкие стычки, спорадические перестрелки, скорее даже для того, чтобы предупредить наших товарищей о приближении врага, о том, что здесь опасно, что уже начинается бой. Но что касается серьёзных сражений, то нет, я уже достаточно давно в них не участвую. Например, среди тех сражений, в которых я лично не участвовал, но которыми мне довелось руководить, – это те, которые имели место в Валье, когда мы проводили операцию “Сонораˮ. Там мы попали в трудное положение, но всё же сумели успешно выбраться из него. Конечно, трудности были, это присуще любой войне, любой военной ситуации… но и не более».

Об элементах, которые составляют структуру плана сражения, Маруланда говорит строгим голосом, так как это затрагивает самые чувствительные фибры его души:

«Составить план сражения нетрудно, но ни одна армия не может составлять плана от случая к случаю; проведение военной операции – это не продукт импровизации, это вопрос стратегии и тактики, это не делается по принципу “утро вечера мудренееˮ. Любое сражение, любая операция сопровождается предварительной работой разведки, собирается и анализируется информация, а только потом уже можно решиться реализовывать какую-то тактическую схему, а если потребуется, то операционную или стратегическую. Поскольку точно так же, как есть ситуации тактического масштаба, есть ситуации операционного и стратегического уровня. Мы можем разделить эти ситуации на три группы, но для того, чтобы провести такое разделение, необходимо для начала располагать широкой разведывательной сетью, которая позволила бы потом составлять определённые планы, которые затем, в свою очередь, можно было бы успешно реализовать. Вот поэтому я и говорю о том, что никакая армия не может действовать наобум, ни мы, ни они не могут действовать без предварительной работы разведки. Например, допустим, что кто-то приходит к военным и говорит: вот там – партизаны; армия должна проверить и выяснить их месторасположение, проверить, о чём и о ком идёт речь, чтобы затем попытаться провести какую-то операцию против тебя, и если по своей опрометчивости командование не сделает этого, такая импровизация может закончиться очень печально… Подобного рода ошибки могут стоить многих жизней. Вот в таких условиях и составляются планы, большие или малые. Вот что я могу сказать о такого рода ситуациях…». Маруланда – это человек, который, как никто другой, живёт в постоянном присутствии смерти рядом со своей жизнью, она постоянно преследует его по пятам, не давая ни минуты передышки. Смерти таких людей, как Маруланда, бывают не только реальными. «Они также постоянно были плодом воображения преследователей, – пишет Оскар Кольясос. – “Снайперˮ умирал сотни раз. И потому его жизнь (существование) трансформирует эту воображаемую его убийцами (желаемую) смерть в легенду. Легенду о герое, существе почти сверхъестественном, окружённом ореолом невероятного…»[63]А что думает сам Маруланда о своих смертях? «О своих смертях я узнавал главным образом по радио… Все эти сообщения о моей смерти по радио и в прессе оказывают негативное влияние на генеральный штаб армии, на командование бригады, или батальона, или роты, одним словом, на всю армию. Мне кажется, что заявления подобного рода – это плохой знак для них, поскольку эти слухи появлялись неоднократно, и потому им уже никто не верит… Ведь невозможно же убивать каждый день при помощи одних только словесных залпов… Понятно, что все эти смерти имеют чисто пропагандистскую цель, но невозможно же всё время обманывать людей. Поэтому я думаю, что военное командование поступает плохо, обманывая свои собственные войска, когда оно утверждает, например, что “Снайперˮ погиб в таком-то сражении, что он умер в Валье или Кальдасе, что, как оно считает, он тяжело ранен, что умер от туберкулёза и т. д. и т. п. …Со стороны военного командования это просто безответственность. Они-то прекрасно понимают, зачем они это делают, но, вообще-то, они не должны были бы заниматься такими вещами. Утверждать то, что такой-то погиб, когда на самом деле он и не собирался умирать, и повторять это неоднократно – это значит то, что я каждый раз возвращаюсь к ним живым, как какой-то грозный призрак, который опять не даёт им покоя, не так ли? Это подобно тому, как если бы мы вдруг начали говорить дней этак за 15 до смерти генерала такого-то: генерал такой-то погиб в таком-то сражении…

Но зачем это делать? Зачем врать-то? В таких случаях необходимо подождать подтверждения, чтобы врач сказал: да, действительно генерал такой-то умер, и только тогда ты имеешь право сказать всем: да, сеньоры, генерал такой-то действительно умер… Сообщения о моей смерти всегда казались мне в высшей степени неуклюжими, поскольку, ну, до каких же пор они будут обманывать своих же солдат, которых мы же потом и атакуем, сколько можно обманывать простой народ, который каждый раз видит, что это не так, что ничего подобного нет. Возможно, с пропагандистской и психологической точки зрения для армии, для определённой части людей такого рода сообщения и нужны. Но в итоге все эти сенсации являются весьма вредной и малоэффективной тактикой, поскольку сейчас, когда мы, например, делаем заявления для прессы и телевидения, военное командование вынуждено признавать, что мы по-прежнему живые, а никак не мёртвые, каковыми им всегда хотелось бы видеть нас. Поэтому каждый раз сообщение о моей очередной смерти вызывает у меня только улыбку. О том, что я убит, я слышал, наверное, раз десять, а если сюда добавить ещё разного рода комментаторов и прочей публики подобного рода, то получится тысяча двести раз. Я погибал то от пули, то меня бросали умирать свои же товарищи, то они, видите ли, не смогли идентифицировать труп – вот такие басни о моей смерти циркулируют постоянно… То же самое – о моих ранениях; это тоже интенсивно обсуждается, но всё это такая же чепуха»…«Когда путь, по которому выходят на местность, узок, а выход извилист и когда противник с малыми силами может напасть на мои большие силы, это будет местность окружения. Когда, решительно бросаясь в бой, можно сохранить жизнь, а не имея решимости, погибнуть, это местность смерти. Поэтому… в местности опасности передвигайся быстро; в местности окружения составляй план действий; в местности смерти сражайся», – таковы наставления Сунь-цзы в его «Трактате о военном искусстве»[64].

Как? Маруланда читал Сунь-цзы? Фиктивные смерти Маруланды бесконечны. Сколько раз он погибал на «земле смерти», когда он был на переднем крае сражения рядом со своими товарищами, и только трезвый рассудок и хладнокровие спасали его.

Что делает человек, который, попав в критическую ситуацию, слышит приближающиеся шаги собственной смерти? «Если мы попадаем в окружение, то первое, что мы делаем, – это ищём возможности вырваться или с помощью прорыва, или посредством поиска бреши, через которую можно тихо уйти, избегая прямого столкновения, или всё же вступаем в бой… В такой ситуации, конечно, все силы бросаются на то, чтобы найти какой-то выход, но не с мыслью о том, что все, кто попал в окружение, тут и полягут. Нет, не это соображение занимает тебя. То, что прежде всего заботит тебя в этот момент, – это спасти как можно больше жизней. Представим себе такую ситуацию: нас 100 человек, и мы попали в окружение; ладно, мы начинаем искать пути отступления, чтобы уйти из этого места с наименьшими потерями; уходить-то всё равно надо… В такой ситуации ты стремишься прорвать кольцо окружения, чтобы уйти, и при этом стараешься не думать о плохом: “вот сейчас нас разгромят, сейчас нас здесь всех уничтожатˮ, поскольку это очень нелёгкое дело – полностью уничтожить партизанский отряд. Да, можно нанести ему серьёзное поражение, он может понести серьёзные потери, можно получить тяжёлый удар, но невозможно ликвидировать его полностью. Вот о чём ты думаешь. Конечно, случается так, что кто-то из твоих людей под влиянием страха начинает думать так: “Ну всё, пришла наша очередь…ˮ. Но ты не позволяешь себе поддаваться таким похоронным настроениям. Руководство, командиры стараются прежде всего создать соответствующий психологический настрой, чтобы придать чувство уверенности своим подчинённым, для того чтобы с честью выйти из положения. Это главное…

Я думаю, что ни одному человеку не нравятся мысли о смерти, желательно, чтобы её зубы находились подальше… Я думаю, что сколь бы ты ни был стар, болен, уставшим от этой жизни, в общем, что называется, на пределе…, и если тебя спросить: “Хочешь умереть? ˮ, я уверен, что ответ будет: “Нет, сеньорˮ. То, что необходимо в этой ситуации, – так это, чтобы меня посмотрел врач и подсказал, как мне можно выздороветь. Никто не хочет смерти, за исключением, может быть, того, у кого не в порядке с головой. Нормальное желание нормального человека – жить, и жить столько, сколько это возможно… И в критический момент боя нельзя бояться, поскольку если есть страх, то ты не можешь хорошо сражаться… Это первое условие для бойца. Если тебя охватывает страх и дрожь, то ты не можешь метко стрелять, ты не можешь делать ничего, твои выстрелы идут мимо цели, ты не можешь сосредоточиться, скован страхом, ты сражаешься очень плохо… Следовательно, сражаться надо всегда с твёрдой уверенностью в том, что ты победишь, что ты одолеешь. Конечно, могут иметь место всякие неожиданности, которыми всегда изобилует война, да, тебя может настичь пуля, но ты получишь её в открытом бою, честно, без страха. Это необходимое условие для бойца…».

Как должен подготовиться человек, который идёт в бой, зная, что сражение – это опасная игра со смертью? Маруланда – человек, уже давно привыкший разрешать подобного рода проблемы. «Прежде чем идти в бой, необходимо подготовить людей психологически, надо объяснить каждому, что ему надо делать в случае, если он будет ранен, если окажется в окружении, когда чувствуешь, что враг уже почти схватил тебя, что нужно делать в этот момент боя, что нужно делать, если отступление будет беспорядочным. Если ты замечаешь, что кто-то из твоих людей охвачен страхом, то практически невозможно поднять его моральный дух, поскольку он утратил его с самого начала. Как быть в этой ситуации? Если ты начнёшь на него кричать, то этим ты его моральный дух не поднимешь, если ты предоставишь его самому себе, то это тоже никак не улучшит его морального состояния. Значит, нужный душевный настрой необходимо создать до того, как идти в бой, чтобы боец чувствовал себя уверенным и, таким образом, смог избежать попадания в эту ситуацию. Есть люди, которые переживают такую психологическую травму непосредственно в процессе боя, но таких, правда, бывает немного. Трудно что-то сделать, когда у тебя под началом человек 20 или 30, или даже больше, и когда деморализованным оказывается хотя бы один из них, который не может справиться со своими нервами, который впал в полное отчаяние, плачет, кричит, такого трудно заставить прийти в себя. Это ситуация, когда у тебя нет готового рецепта; эта ситуация становится крайне опасной для самого бойца, поскольку в таком состоянии враг легко может вывести его из строя, ведь этот человек потерял контроль над собой. Это всё очень похоже на то, как, допустим, машина едет по шоссе и вдруг теряет управление и в итоге оказывается в кювете… Человек, потерявший контроль над собой, теряет разум…».

Я вспоминаю, как в начале 60-х гг. Хесус Фариа, в то время Генеральный секретарь Компартии Венесуэлы, во время своей речи, произнесённой в Боготе и исполненной мессианского духа, заявил о том, что следующий съезд его партии произойдёт уже в условиях, когда власть будет в их руках. Таково было эсхатологическое видение вопроса о власти в ту эпоху. Видение, которое распространялось на всю Латинскую Америку как дискурс и как реальность благодаря примеру кубинской революции. Никто в то время не избежал очарования этой парадигмы. Когда слушаешь Маруланду сейчас, после 30 лет лелеяния иллюзии о близости захвата власти, вдруг начинаешь понимать, что историческое время для него имеет иное измерение, возможно, речь идёт об иной связи времени с неспешной реальностью повседневности, которую создаёт и диктует влияние иной ментальности, мира гор.

Так почему же колумбийские партизаны до сих пор не взяли власть в свои руки? «В это иногда очень трудно заставить поверить даже себя самого, и, возможно даже, что то, что ты сам говоришь себе, не доставляет тебе никакого удовольствия, но революционная ситуация никогда не появляется исключительно по желанию самих революционеров и тем более по желанию политических и военных руководителей, она есть результат складывания специфической ситуации, которая ещё должна возникнуть в стране. Условия для складывания такой ситуации не возникают за 4 года или 5 лет. Для того чтобы абсолютно все поняли, что речь идёт о необходимости кардинальных перемен, о необходимости революции, о необходимости ликвидировать систему, о необходимости коренного изменения характера колумбийской армии, о появлении новой молодёжи с иным менталитетом, – так вот всё это не может произойти в один момент, это процесс, и процесс довольно длительный. И кстати, ведь в связи с этим мы можем задать и такой вопрос: а почему Армия национального освобождения не сумела за это же время взять власть? А почему этого не смогла сделать М-19? А почему не смогла Народно-освободительная армия? И это означает, что всё зависит от складывания определённой политической, экономической и общественной ситуации в стране, т. е. факторов объективных и субъективных. И если на сегодняшний день сложилась именно такая ситуация, то она именно такая, и никак не иная, нравится нам это или нет. И раз это так, до тех пор, пока не появятся все необходимые условия в своей совокупности, до тех пор, пока силы реакции не будут максимально ослаблены внутренними противоречиями, своей собственной политикой, до тех пор, пока эта система в целом не даст основательных трещин, до тех пор революцию совершить невозможно…».

Для Маруланды революционный процесс включает в себя также и то, что стало главным делом всей его жизни, – создание армии. От маленького отряда самообороны, которым он командовал в 1960 г., до мощной военной силы РВСК на момент заключения перемирия в 1984 г.

Какие же фундаментальные изменения произошли в его концепции строительства вооружённой организации?

«Если мы ставим перед собой задачу уточнить детали подготовки именно армии, а не какой-то иной организации, то тут мы сталкиваемся с большими трудностями, поскольку если Вы говорите о подготовке именно армии, то первое, что нам необходимо, – это хорошо структурированное в политическом и военном отношении командование, которое должно хорошо владеть ситуацией, в которой живёт страна, для того чтобы оно могло правильно и адекватно реагировать на происходящие перемены. Эти меры могут быть одновременными или замедленными, быстрыми и даже мгновенными, исходя из характера сложившейся ситуации. И такого рода знаний командиры не набираются за год, два или три, это дело долгое. Нам нужны командиры высшего звена, обладающие соответствующими знаниями и опытом в военно-политической сфере, командиры среднего звена, что тоже требует достаточно длительной и серьёзной подготовки, с обширными познаниями для руководства отдельными подразделениями. Наконец, нам необходимы хорошо подготовленные и обученные подразделения… Таким образом, ясно, что всего этого невозможно добиться за один год, всё это требует времени. Кроме того, раздобыть оружие в Колумбии – тоже дело весьма непростое; ты можешь зайти в магазин и купить там какое-то количество риса, сахара или шоколада, но ты не можешь зайти в магазин и попросить “А продайте-ка мне 50 винтовок или, например, 20 000 патроновˮ. Вооружить армию – дело тоже непростое, и потому, опять-таки, требуется время.

Необходимо также создать профессиональные кадры по тем специальностям, которые требуются армии, но обучить какой-либо специальности также невозможно сразу. Представим себе такую ситуацию. Ну, вот, допустим, 40 000 человек. Сколько военных специалистов нам необходимо в этом случае? Много. По меньшей мере 3–4 тыс. санинструкторов и фельдшеров, для того чтобы обеспечить необходимое медицинское обслуживание… Это требует немалого времени, и это нелегко… Или, скажем, ещё одна специальность – связь. Для такого количества войск существует серьёзная проблема обеспечения связи, и если исходить из такой численности бойцов, это потребует как минимум 700–800 человек. Эти 700–800 специалистов в области связи не появятся в одночасье, для этого нужно проделать большую работу. Другой пример будет связан с теми, кто должен будет заняться созданием карт: топографы, инженерные подразделения. Причём для каждого фронта, для каждой роты, для каждой колонны нужны как минимум 2–3 человека, а ещё они нужны для тех фронтов и колонн, которые появятся в будущем. Подготовка и этих специалистов также требует много времени, поскольку до тех пор, пока они не освоят свою специальность, они не смогут действовать эффективно… Другая специальность – минно-подрывное дело. Это означает, что в каждом батальоне, колонне, отряде должны находиться специалисты по подрывному делу. Эта специальность также требует подготовки людей – 500, 1000 или даже больше – что, опять-таки, не делается сразу, это процесс длительный, поскольку первоначально у нас не было времени для проведения 2– и 4-месячных курсов по минно-подрывному делу, у нас не было материальных условий, для того чтобы решить эту проблему сразу, не было благоприятных условий для этого. Поэтому приходится всё это делать понемногу, медленно. Другой пример: те, кто работает в области пропаганды на уровне фронтов, батальонов…

То же самое. Необходимо много пишущих машинок в батальонах, фронтах, колоннах. Это всё люди, которых тоже надо готовить, и это тоже не делается так быстро, как тебе хотелось бы… Далее, нам, скажем, нужно такое производство, как кожевенное дело, причём в каждом батальоне, фронте, колонне, дабы решить проблему с патронташами и другими подобного рода вещами; это требует наличия соответствующих специалистов, и их мы также не можем получить за один курс обучения… Люди должны пройти одни, вторые, третьи курсы, по мере того как развивается организация в целом… Или возьмём, к примеру, артиллеристов – это другая специальность. Необходимо создать команду артиллеристов. Другая специальность – шофёры. Для транспортировки наших подразделений нам нужны сотни, даже тысячи шофёров. Вот поэтому я и говорю, что создание армии, которая будет бороться за власть, не может быть делом быстрым. Я думаю, что не может так быть, чтобы умные и грамотные люди полагали, что революцию можно осуществить в одно мгновение, что можно в одно мгновение победить нынешнюю колумбийскую армию, которая насчитывает 70 или 100 лет, со всеми её традициями, со всем её опытом, что мы за 3 или 4 года планируем создать новую армию, которая быстро возьмёт власть в свои руки… Это процесс очень сложный, который требует большого количества специалистов в самых разных областях… И я полагаю, что было бы неправильно думать, что раз мы уже 20 лет находимся в процессе борьбы и до сих пор не взяли власть в свои руки, то мы почему-то медлим; я думаю, это неправильно, поскольку нужно исходить из объективного и реалистического анализа ситуации в каждый конкретный период, для того чтобы затем уже думать о том, когда мы возьмём власть.

Мы отнюдь не разочарованы из-за того, что до сих пор не видим результата, который желателен для каждого революционера, поскольку в ходе революционного процесса необходимо учитывать все политические факторы: общую ситуацию в левом движении, его программные положения; объединилось ли уже общество на принципах этой программы, обрёл ли рабочий класс ясное понимание необходимости перемен, и то же самое касается крестьянства и его организаций, а также молодёжи, других прогрессивных сил, церкви – всё это необходимо проанализировать с политической точки зрения, с точки зрения того, с какими политическими силами мы можем иметь дело. Необходимо также посмотреть, остаются ли ещё наши враги сплочёнными, достаточно ли они сильны или слабы, в каких условиях они находятся, как мы можем использовать те противоречия, которые существуют среди традиционных партий, в верхушке армии, непосредственно в самих армейских рядах, среди младших офицеров, в полиции; одним словом, необходимо изучать все эти феномены, для того чтобы принять конкретное и правильное решение, чтобы в итоге можно было сказать: да, похоже, наш час пробил…».

Что думает о войне человек, который бóльшую часть своей жизни провёл, участвуя в военных действиях? «Я думаю, что каждая война имеет свои корни, что война – это последнее средство, которое остаётся, когда оказываются исключены все легальные возможности, для того чтобы народ мог свободно выражать свою волю. Я лично думаю, что война – это не лучшее, чем приходится заниматься народам; война навязывается народам господствующими классами, военной верхушкой, олигархией, монополиями, они навязывают её народам, для того чтобы поработить их… И однажды наступает такой момент, когда ты понимаешь, что этому надо положить конец. Я никогда не был любителем войны, и поскольку нет таких народов, которые любили бы воевать, то и мы не воинственны, нам не нравится воевать, но в определённый момент приходишь к тому, что надо идти именно этим путём. И вот тогда ты ведёшь войну с большим достоинством и желанием. Когда у народа отобраны все права, этот народ должен искать какой-то выход из создавшейся ситуации. Народу навязывают террор, насилие, тюрьму. Или, например, проблема земли; крестьяне просили её у кого только можно, но так и не получили. Значит, её надо брать самим… Поэтому я полагаю, что в данной конкретной ситуации и в данное конкретное время нам выпало вступить в противоборство с данным режимом с целью отвоевания путём вооружённой борьбы тех прав, о которых мы только что говорили и которые были отобраны у народа…».

Я спрашиваю Маруланду: «Вы – человек, опасный для армии?» Он смеётся: «Нет, сеньор, в настоящий момент я для армии не опасен. Возможно, они сейчас стремятся представить меня таковым, но на сегодня это не так. Это произойдёт в том случае, если правительство, военное руководство будет и дальше притеснять народ, бросать в тюрьмы его лидеров, пытать их, вот тогда, вполне естественно, я как представитель интересов простого народа просто обязан с помощью нашего генерального штаба, всех своих товарищей, развивать идею всеобщего восстания как ответ на действия армии, и вот тогда, в какой-то определённый момент, я снова могу стать опасным для военных».

Что Вы чувствуете, видя объявления с обещанием денег за Вашу поимку живым или мёртвым? «Да, я знаю, что они предлагали награду за меня, живого или мёртвого. В прошлые времена они предлагали 1000 песо тому, кто сумеет убить меня на поле боя или вне него. Я думаю, что и сейчас всё остаётся по-прежнему, ничего не изменилось… Более того, армия имеет специальную строку расходов для платы наёмным убийцам, для того чтобы они уничтожали руководителей того или иного уровня. У них есть своего рода бюджет, размеры которого никто не знает, да и вряд ли узнает когда-нибудь. Да, это правда, что они предложили большие деньги за то, чтобы убить меня… Но, как оказывается, сделать это не так-то просто, поскольку я никогда не предоставлял им такой возможности, чтобы какой-нибудь наёмный убийца смог осуществить это, и, конечно же, это будет трудно сделать им и в будущем…».

Вы, Мануэль, человек очень недоверчивый? «Я думаю, что Вы не совсем правильно понимаете мою ситуацию. Ну, вот смотрите: если мы имеем некую военную организацию, то эта организация, вполне естественно, вырабатывает определённые меры безопасности. Если она располагается в казармах, то у нас есть 6 или 8 часовых, находящихся на некотором расстоянии от неё, также у нас есть патрули, которые смотрят за внутренним порядком, кроме того, мы предпринимаем и другие меры безопасности, например в месте дислокации генерального штаба у некоторых руководителей обязательно есть охрана, и когда они перемещаются в то или иное место, то меры безопасности предпринимаются заблаговременно; обязательно вперёд высылается разведка, чтобы она могла найти такой маршрут, где враг не смог бы нанести удар. То, что внешне может показаться чрезмерной недоверчивостью, на самом деле есть проявление заботы о личной безопасности, поскольку существуют некие элементарные нормы, которыми должна руководствоваться любая армия. И если я являюсь командующим армией, то вполне логично и естественно, что генеральный штаб просто не позволяет мне передвигаться в одиночку, без охраны, не так ли? И если я собираюсь зайти, например, в какой-нибудь дом, то, вместо того чтобы идти туда одному, мне говорят: “Вас будут сопровождать 10 или 15 человекˮ… И это не означает быть недоверчивым, это вполне логичные меры безопасности при передвижении. Например, если я должен идти для выполнения некоего деликатного дела, то меня всё равно должен кто-то сопровождать, охранять… Возьмите любой армейский батальон, и там Вы тоже встретите определенные меры безопасности. Возьмите любую армейскую бригаду, и там Вы встретите то же самое. Любое армейское подразделение, передвигаясь по местности, обязательно предпринимает меры безопасности, т. е. соблюдается построение, при котором выделяется авангард, центр колонны и арьергард, предпринимаются меры флангового прикрытия…».

Часто на Маруланду, в силу его крестьянского происхождения, СМИ, правительство и политики смотрят как на человека некультурного. А действительно, каков уровень культурного развития этого человека? Я жду его ответа. «Безусловно, моё образование очень ограничено, поскольку в условиях вооружённой борьбы, условиях подполья, условиях партизанской войны, в условиях противоборства с обстоятельствами, когда враг всегда рядом, в условиях экономических трудностей, болезней и т. п. повышение твоего культурного уровня происходит довольно медленно, и, вполне понятно, что в таких условиях это никак не может происходить быстро. Это является результатом всё той же ситуации; если у меня сейчас, например, появилась такая возможность во время перемирия, и я в течение 2–3 лет сижу примерно в одном и том же месте, то я наконец-то могу заняться повышением своего культурного уровня, я собираюсь карабкаться понемногу, поскольку у меня есть интерес к этому… Этот интерес сопровождает меня всю мою жизнь, и я, конечно же, хотел бы расширить свои познания о многих областях. Конечно, если культурный уровень ограничен и нет знания каких-то вещей, то я ведь могу опереться на свой довольно большой опыт, который помогает мне в ведении борьбы… Несмотря на имеющуюся ограниченность, он может помочь тебе во многом…».

Пользуясь случаем, выясняю, какие на данный момент книги находятся в личной библиотеке Маруланды. Это прежде всего книги по военному делу, причём здесь находятся и недавно изданные книги. На другой вечер Маруланда говорит мне: «У меня есть своя почта, которая позволяет мне пополнять библиотеку. Эта почта помогает обеспечить моё чтение во время этого перемирия. Моё чтение состоит в основном в исследовании всех произведений военного характера; я всегда читаю армейские бюллетени, все военные сводки и заявления, книги о колумбийской армии. У меня много книг, книг, написанных генералами Валенсией Товаром, Ландасабалем, Матальяной, майором Бермудесом Росси, есть книги по контрпартизанской борьбе и о военных операциях армии… В общем, это всё книги об армии, об организации разведки, о правилах ведения боя и т. п., у меня они есть, я их внимательно читаю и на их основе готовлю командирские кадры. В этом отношении я довольно дотошный, поскольку у меня есть кое-какое понятие в этом деле, т. е. я хочу сказать, что в этом деле я разбираюсь достаточно хорошо. Я беру книгу, делаю из неё выписки, для того чтобы, например, провести 4, 5 или 8-дневную конференцию, я могу сделать понятным содержание прочитанного и думаю, что мои товарищи остаются более или менее удовлетворёнными моим изложением, поскольку теперь им становятся понятны мои замыслы… Процесс формирования командного состава требует больших способностей, большой работы, старательности и освещения политической ситуации, военных тактических, операционных и стратегических аспектов… Это то, в чём руководители должны разбираться обязательно. Последние годы я посвятил подготовке новых командных кадров, курсантов, руководителей партизанского движения. Большинство из них прошло школу, школу, которой руководил я лично, и, помимо того что я возглавлял её, я также был и её постоянным преподавателем в течение последних 5 лет. Сейчас я частично вернулся к командованию подразделениями, я думаю, что сейчас уже могу заняться непосредственным командованием партизанским движением, поддержанием прямого контакта со штабами, непосредственно контролировать ситуацию в подразделениях, следить за подготовкой командиров, быть в курсе, какие проблемы есть у рядовых бойцов, у командиров…

Я держу постоянную связь со всеми штабами, поскольку сейчас мы уже завершаем отработку последних деталей по формированию армии… В этой школе также обучались и другие командиры, которые сейчас, в свою очередь, являются преподавателями, и мы считаем, что добиваемся, в общем, хороших результатов… Я могу говорить так, поскольку кое-что понимаю в этом, могу ясно ставить задачи и делать так, чтобы меня понимали. Я думаю, что моя специальность – это, конечно, командование…».

Маруланда – человек, который очень хорошо ориентируется в сложном мире войны. Она является постоянным предметом его размышлений, она определяет его мировоззрение. «Я действительно постоянно занимаюсь военной проблематикой на основе той информации, которую имею и получаю. В результате обретаешь такой опыт и понимание ситуации, что говоришь: вот в таком месте произойдёт то-то и то-то, и это ещё до того, как достоверно узнаешь тактическую ситуацию, которая имела там место. Начинаешь размышлять о том, как случаются подобного рода вещи; и постепенно обретаешь такое понимание проблемы, что рассчитываешь, в каких условиях может произойти то или иное столкновение…

Конечно, я читал книги, относящиеся к опыту борьбы кубинцев, вьетнамцев, никарагуанцев. Но то, что интересовало меня больше всего, – это глубокое изучение колумбийской армии во всех её аспектах как государственного института, её командных кадров, её структуры и иерархиы, её тактических, оперативных и стратегических планов, для того чтобы, уже исходя из собственного опыта, обрести понимание и отразить любую военную операцию, которая могла бы быть проведена против нас… Именно изучением этого я и решил заняться, а не только опытом других, поскольку если ты не знаешь армию собственной страны, не знаешь её стратегии, его методов проведения операций, командования и развёртывания, то как же можно действовать против неё? Ведь войну-то мы ведём в Колумбии… Это как познание самого себя. Я читал книги о войне во Вьетнаме, но извлёк оттуда не очень много полезного для себя. Колумбийская армия – это армия, очень хорошо обученная, и потому мы позаимствовали её опыт подготовки для нейтрализации её же действий. Это своего рода форма познания врага изнутри, познания основательного, всестороннего, поскольку если ты не знаешь своего врага, ты не сможешь с ним бороться…».

Маруланда весьма сведущ в истории колумбийской армии, особенно в особенностях её оперативной деятельности и стратегии. Он внимательно следит чуть ли не за каждым шагом армии и постоянно держит руку на пульсе перемен, происходящих в рядах врага. По мнению Маруланды, до 1960 г. характер действий колумбийской армии имел обычную форму: «Её манера действовать, руководство тактическими операциями, оперативная деятельность, направления стратегического развития, можно сказать, не изменились с 50-х гг., т. е. она действовала более или менее в прежнем русле. Но начиная с 1960-го г. её кадры прошли зарубежную подготовку, парламент предоставил ей необходимые экономические и материальные ресурсы для создания контрповстанческой армии, поскольку они уже тогда поняли, исходя из кубинского опыта, исходя из опыта других латиноамериканских стран, что в ближайшем будущем в Колумбии им придётся иметь дело именно с партизанскими движениями. И тогда они начали создавать именно контрповстанческую армию с новыми, иными методами действий, уже не только в аспекте политическом, но и военном. Эта ситуация, которую они сознательно просчитали, не забыв ни политический, ни военный аспект. За последние 20 лет в методах действия армии произошли большие изменения, но эти перемены давались с большим трудом, ведь они уже 20 лет ведут контрпартизанскую войну – так же, как и мы партизанствуем уже 20 лет, – но до сих пор у них есть немалая часть командиров, которая не умеет хорошо руководить контрповстанческими действиями. Они всё ещё продолжают цепляться за старые принципы, принципы регулярной армии. Их высшее командование стремилось к созданию такой армии, которая отличалась бы подвижным менталитетом, армии оперативной, которую можно было бы быстро снабжать всем необходимым, легко и оперативно сменять подразделения, которая могла бы преследовать и окружать. И действительно, в этом направлении у них за последнее время произошли важные перемены. Но по мере дальнейшего роста партизанского движения эти перемены не будут срабатывать, и армию ожидает ещё много неудач, поскольку за последние 20 лет партизанское движение тоже создало свой план по внесению корректив в свои методы действий. Вот тут-то они и столкнутся с новой ситуацией, с которой справиться им будет трудно, поскольку они будут иметь дело с партизанским движением, которое, являясь собственно партизанским, одновременно будет движением наступательным, оно будет искать успех именно в атаке… Это радикально изменит ситуацию, поскольку будет означать уже ведение не просто партизанской войны, а войны на более высоком уровне. И в данном случае новый способ наших действий означает изменения в тактическом, оперативном и стратегическом плане применительно к новой реальности. Тогда они начнут приспосабливаться к этой новой реальности, и начнётся новый цикл перемен у каждой из сторон…».

По мнению Маруланды, в довольно категорическом суждении генерала Ландасабаля и других военных, которые писали о том, что партизанское движение не является таким уж непобедимым, есть определённая доля истины. «Но одно дело – маленькая партизанская организация, находящаяся на стадии становления, как это было, скажем, в Маркеталии, но и ту они не смогли уничтожить, несмотря на то что там мы защищались буквально голыми руками; и другое дело – партизанское движение, которое действует на территории всей страны, когда оно уже укрепилось, уже занимает те стратегические позиции, которые позволяют ему выйти на те цели, которые обозначены в генеральном плане. Вот это уже иное, отличное от того, о чём говорит генерал Ландасабаль, это совершенно иная ситуация. Тогда, в прошлом, партизанское движение при возникновении определённой ситуации могло бы быть разгромленным, но сейчас нынешнее партизанское движение никоим образом не может быть побеждено, ни в политическом, ни в военном смысле, поскольку партизанское движение уже состоялось, уже окрепло. Возьмём, к примеру, наш случай: раньше у нас было 607 человек только командного состава, а сейчас – уже более 1000. Как же можно уничтожить столь большую партизанскую организацию, которая обладает таким количеством только командиров? Да, можно убить, допустим, 10, 12, 15 человек, а остальные? У нас уже есть общие контуры стратегии и тактики, …нет, партизанское движение такого масштаба разгромить уже невозможно. Кстати, обратите внимание, раньше военные позволяли себе такую роскошь, как подробно публично рассказывать о своих планах и делать заявления о том, что в военном аспекте колумбийская армия непобедима. Сейчас этого уже нет, сейчас они уже не могут позволить себе таких заявлений…

Мы не считаем себя ни оптимистами, ни пессимистами, мы – где-то посредине, что позволяет сохранять более или менее трезвую голову относительно собственных возможностей. Мы ещё не можем ни победить армию, ни взять власть в свои руки, ещё нет, для этого нам не хватает ещё многого и много чего ещё нужно подготовить. Я полагаю, что у нас нет оснований считать, что если перемирие будет сорвано, если соглашение о прекращении огня будет нарушено и правительство не выполнит своих обещаний, то тогда мы сумеем разгромить армию за 2, 3 или 4 месяца, что мы предпримем наступление общенационального масштаба и свергнем нынешнюю власть. Нет, мы не имеем права предаваться таким иллюзиям и уповать на такие фантазии. Как говорится в пословице: “До этого ещё дожить надоˮ. Нам надо ещё много сделать в военном и политическом плане, в обучении людей. Мы ещё не создали многих необходимых условий, о которых я тут не говорил, да и сейчас нет необходимости говорить об этом… Я думаю, что у нас ещё нет этих условий, но, с другой стороны, нас уже трудно рассматривать в качестве лёгкой добычи. По крайней мере мы не смотрим так на армию, но и они не могут рассматривать нас в таком ключе, что, мол, буквально в один момент они смогут нас ликвидировать, нет, они уже не могут так думать и делать такого рода публичные заявления…

Наибольший рост численности рядов РВСК наблюдается именно в последние 3–4 года, это рост, который виден даже невооружённым глазом… Причём этот рост в определённый момент достиг такого уровня, что нам пришлось свернуть данный процесс, поскольку чрезмерный рост тоже мог бы создать нам проблемы. Можно сказать, что нам пришлось ограничить процесс расширения нашей организации, направив его в сферу создания других условий, например в обучение большего количества командиров, для того чтобы они смогли потом принять и контролировать процесс увеличения количества… новых бойцов».

Кстати, Маруланда, так сколько же на сегодняшний день человек насчитывают РВСК и сколько из них вооружено? «Я могу подтвердить только то, о чём мы говорили недавно, подписывая соглашение о прекращении огня 28 мая 1984 г.: нас примерно от 4 то 6 тыс. человек. Конечно, если мы прибавим сюда ещё и тех, кто нам симпатизирует, кто разделяет основные положения нашей программы, то получится гораздо больше. Может случиться так, что не у всех этих людей будет оружие, некоторые частично разоружатся, некоторые полуразоружатся, но в любом случае это те люди, на которых мы можем всегда рассчитывать…».

У Маруланды никогда не было возможности участвовать в выборах, поскольку он с юношеских лет участвует в вооружённой борьбе. Он вспоминает о том, что последний раз он был в кино где-то в 40-х гг. и смотрел какой-то фильм о Второй мировой войне, «который запал мне в душу сценами зверств немцев против тех народов, которые они стремились поработить…».

А какой личностью Вы восхищаетесь? «У меня нет какой-то одной такой личности, но я испытываю чувство глубокого уважения по отношению к Фиделю Кастро за то, что он сделал и делает для Кубы…».

Почему Вас прозвали «Снайпером»? «Ни я, ни мои товарищи никогда так меня не звали, только враги. Но действительно, такое прозвище есть, возможно, потому, что одно время я был инструктором по стрельбе, мы ходили на полигон, и у меня там получалось неплохо. Те бойцы, которых я обучал, не уходили, не выбив 7, 8, 9, 10, и даже 12 очков, наверное, поэтому меня и прозвали “Снайперомˮ…».

Вы, наверное, знаете каждый уголок Колумбии? «Часть её я обошёл сам во время многочисленных маршей. Мне бы хотелось узнать всю страну, поскольку за всё время своей жизни, а я с 20 лет в сельве, есть многие вещи, которые мне неизвестны. Мне хотелось посмотреть на современные фабрики и заводы, чтобы понять, что это такое. И я думаю, что у меня не было бы никаких особых проблем в адаптации к современной политической жизни….».

Сколько у Вас детей? «Детей у меня хватает; на сегодняшний день их 7, но это только официальная цифра. Тут, знаете, как на выборах, надо обязательно проверять официальные результаты, поступающие из муниципалитетов. Поэтому сказать точно сложно. Я вот, например, несколько раз встречал в газетах случаи, когда девушки и женщины говорили: у меня ребёнок от такого-то, я – ребёнок того-то или того-то, а в итоге оказывалось, что это не так. Так что это всё ещё надо хорошенько проверить. Но официально на сегодняшний день у меня 7 детей, вполне возможно, что есть и ещё, но я точно не знаю… Надо проверять записи в других муниципалитетах и выяснять, что там правда, а что – нет… или по анализу крови…».

Я спрашиваю Маруланду о его отношении к женщине, в том числе и в связи с такой темой, как любовь. Его ответ на этот вопрос – это уклончивый ответ человека, который не очень хочет говорить на эту тему: «Понятно, что в партизанской организации женщина необходима. Я бы сказал так: я полагаю, что этот фактор неотделим от всех остальных, поскольку, во-первых, у нас есть своя политическая линия, которая гласит, что в нашем движении участвуют и мужчины, и женщины, и потому было бы логично предположить, что если это так, то наши планы должны включать в себя женщин в той же степени, что и мужчин. В настоящее время степень участия женщин в нашей организации возрастает, и потому мы считаем вполне логичным и справедливым, что они будут играть всё возрастающую роль в революционном процессе, поскольку они выдвигают многие требования экономического, политического и социального плана… Мы полагаем, что, имея много женщин в организации, вполне естественно, что некоторые избирают себе супруга в рамках этой организации, и наоборот, … это тоже часть жизни…

Понятно, что присутствие женщины в партизанской организации и необходимо, и желательно… Что? Вопрос был не об этом? Но я же не могу отвечать за всех. А, лично моё мнение! Да… Ну, представьте себе сами, Вам было бы наверняка приятно находиться в одном строю с женщиной, быть с ней постоянно, хотя это и может быть для тебя сложно и трудно, но так лучше. Я так думаю, что это было бы очень хорошо, чтобы то, что делаешь ты, ты бы делал вместе с женщиной. Согласитесь, что присутствие женщины создаёт серьёзный личный и политический стимул, особенно в тех трудных ситуациях, которые тебе выпадают. Да, и в таком случае у тебя появляется возможность решать эти проблемы вдвоём…».

Вы легко влюбляетесь? «Нет, для меня это достаточно трудно. Наверное, я довольно чёрствый в этом отношении человек; у меня манеры, несколько отличные от других; я испытываю чувство большого уважения к женщинам, я очень ценю их, я отношусь к ним с нежностью, поскольку полагаю, что они – люди, равные тебе, они вдохновляют тебя, мужчину. У них есть свои трудности, у них есть дети, у них есть родители и братья. Одним словом, у них есть свои проблемы и проблемы такого же свойства, что и у тебя. Но если я влюбляюсь в какую-то женщину – товарища по своей организации, а потом вижу что-то, что мне в ней не нравится, то я рву с ней немедленно и без всяких колебаний… Я думаю, что этот вопрос надо решать ещё до того, пока он не начал осложнять тебе жизнь…».

То есть Вы так легко расправляетесь со своей любовью? «Да, такого рода отношения я стараюсь рвать быстро, однако это вовсе не означает, что я прогоняю её вообще прочь с моих глаз. Нет, она продолжает оставаться моим другом, моим товарищем по борьбе. И конечно, я не мщу за прошлое, нет… Я не люблю разного рода пикировку в личных отношениях между партизанами, тем более что с женщинами так нельзя, себе дороже будет… Я вообще так не люблю: укусил и убежал… Не нравятся мне эти вещи, потому что я считаю всё это очень вредным… Это может потом в жизни иметь такие последствия… Нет, это мне не нравится, поскольку я полагаю, что это не приносит хороших результатов в моральном плане. Я так считаю, что вот если сегодня у тебя есть женщина и из-за разногласий или потому, что вы не понимаете друг друга, или потому, что ты не понял её, одним словом, ну, не сложились так обстоятельства, чтобы она стала твоей женой, а ты – её мужем, то надо расходиться побыстрей, а попозже попробовать поискать другую. Я думаю, что это всё-таки не так вредно, вредно это тогда, когда попадаются донжуаны… Вот они, да, они не имеют чёткой моральной позиции, не знают, на ком остановиться, а потому начинают хвататься за всех подряд…»

Портрет № 1: товарищи

Каса Верде, расположенный на берегу реки Дуда, в получасе пути от Ла Франсии, историческое место основания РВСК в 1966 г., спустя 20 лет превратился в важный центр колумбийской политики. Именно отсюда РВСК по молчаливой договорённости с правительством осуществляют свою власть над обширной зоной высокогорья Сумапас, которое отграничено территориями департаментов Мета, Уила, Толима и Кундинамарка. Именно из Каса Верде РВСК озвучивают свои предложения, как это было, например, в случае с созданием Патриотического союза, отсюда они держат связь со всеми своими фронтами в период этого непрочного перемирия. Одновременно Каса Верде – это место встречи политиков всех направлений и течений. Сюда стекаются курьеры от всех фронтов, приходят делегации из городов, разного рода отдельные посетители, представители профсоюзов, крестьян, колумбийские и европейские журналисты. Это своего рода микрокосм, в котором сливаются вместе мнения, дискуссии и решения о политике, связанной с подписанием соглашений о перемирии с правительством президента Белисарио Бетанкура. Кстати, с ним отсюда осуществляется прямая связь по «горячей линии» для срочного разрешения возникающих проблем, устранения препятствий, которые появляются каждодневно, – продолжающиеся столкновения между армией и партизанами, вопросы охраны общественного порядка в некоторых зонах – в связи с конкретной реализацией соглашений о перемирии, заключённых в Ла Урибе.

Для РВСК Каса Верде – это ещё и наконец-то жизнь в постоянных казармах, где у каждого есть своё определённое место. Это предписанные уставом караулы, лазарет, мастерская по изготовлению изделий из кожи, кооперативный магазин. Каса Верде – это место расположения секретариата РВСК. Его члены – Мануэль Маруланда, Хакобо Аренас, Альфонсо Кано, Рауль Рейес, Тимоченко – исполняют свои обязанности в пределах своей компетенции и занимаемой должности на протяжении всего дня. Хакобо занимается всем, что связано с политическими и идеологическими вопросами, Маруланда занят военной подготовкой командного состава организации, Альфонсо Кано курирует вопросы агитации и пропаганды, Рауль Рейес – финансы, а Тимоченко осуществляет военное руководство школой курсантов. Маруланда располагает свой лагерь отдельно, примерно в 10 минутах ходьбы от того места, где живут Хакобо, Альфонсо и Рауль, он ненадолго появляется в моменты условленных встреч, а потом быстро исчезает. Хакобо – полуночник. Ночами, когда он принимает гостей, потягивая бренди, – это исключительный собеседник, обладающий феноменальной памятью, которая хранит почти всё, что связано с историей РВСК, а также то, что связано с его собственной историей революционера.

Он постоянно поясняет свои слова выразительными жестами. Из всей вышеуказанной пятёрки только Маруланда и Хакобо Аренас – те, кто выжил со времён Маркеталии, те, кто являются историческими основателями и руководителями РВСК. Остальные – Кано, Рейес и Тимоченко – представители уже другого поколения этой организации. В течение января 1986 г. я по разным поводам встречался с Хакобо – именно интервью с ним составляет значительную часть данного повествования, – Альфонсо Кано и Раулем Рейесом, которые своими воспоминания, мнениями и оценками немало посодействовали мне в моём стремлении создать наиболее точный портрет Маруланды. Они знают Маруланду очень глубоко, знают особенности его мышления и поведения в повседневной жизни, они знают его как бойца и как военного руководителя.

Хакобо Аренас: Мануэль – человек огромной надёжности по отношению к тому, кого он считает своим другом и соратником. Скажу честно, за 21 год нашей совместной борьбы у нас с ним, естественно, возникали подчас серьёзные противоречия. Но он всегда считает, что данные противоречия возникают у него не с некой посторонней личностью, а со своим товарищем, другом и соратником. Я, например, знаю много чего такого о Мануэле, чего я не расскажу никогда и никому, поскольку я полагаю, что это относится к сугубо его личным делам, и именно поэтому Мануэль мне и доверяет. Я имею в виду здесь не политическое доверие, нет, я не об этом. Он твёрдо знает о том, что если я вдруг оказываюсь осведомлённым о его конфиденциальных делах, то это останется строго между нами, поскольку в этом отношении мне можно доверять. В свою очередь, и я абсолютно уверен в том, что та конфиденциальная информация, которую поведал ему я о своей жизни, не будет больше передана никому и никогда. Опять же, понимаете, речь идёт не о каких-то важных и принципиальных вопросах, это в основном те мелочи, которые могут произойти с каждым. Например, у каждого случаются некие увлечения, я имею в виду привязанности к тому или иному человеку. Это случалось и с Мануэлем…

Вот, допустим, мы не сошлись с ним в ходе какой-то дискуссии из-за каких-то мелочей или действительно серьёзного вопроса. Но, покончив с этим вопросом, дальше мы продолжаем работать с ним вполне нормально… Сейчас, конечно, ситуация иная из-за специфики нашей работы, из-за специализации наших функций, но я всегда был и остаюсь рядом с ним. Мы вместе уже 21 год. Тут надо подчеркнуть вот какой момент: Мануэль – это человек, глубоко преданный тому, кого он считает надёжным, честным и прямым. Он всегда будет тебе очень благодарен, если ты будешь говорить ему какие-то вещи без каких-то увёрток, не пытаясь ничего приукрасить. Вот тогда он очень доволен, и у него появляется чувство доверия к тебе. Вот так можно описать его характер. Когда он начал всё это, т. е. свою борьбу, он ведь не успел закончить школы, он закончил всего лишь 5 классов средней школы, да и то в полевых условиях. И поэтому в начале нашего знакомства мне пришлось ему прямо сказать, что с орфографией у него очень плохо. И тогда он стал писать мне длинные письма, разъясняя в них, например, какие-то текущие вопросы, выдвигая какие-то планы, развивая свои идеи. Я получал эти письма, писал на них ответ, но одновременно исправлял все ошибки в его тексте и отсылал ему всё обратно с условием, что он, в свою очередь, потом вернёт мне его обратно; у каждого из нас есть свой архив. Он всегда с благодарностью принимал мои замечания, возвращал мне своё письмо, отвечал мне и всегда говорил: «Я очень благодарен тебе за орфографию…». Позже такая переписка у нас с ним прекратилась, поскольку у каждого из нас появлялось всё больше своей работы. Я перестал это делать, и когда эта переписка прекратилась, я почувствовал себя как-то сиротливо, что ли, и, наверное, в этот момент и он чувствовал себя так же. Мы никогда не говорили с ним об этом. Но вообще, когда ты ему в чём-то помогаешь, он всегда принимает это с благодарностью. И я думаю, что если он таков со мной, то таков он и со всеми.

Альфонсо Кано: Маруланда – это человек, абсолютно лишённый фальши, позы, он очень естественен. И это применимо как к его общественной жизни, так и к повседневной. Это не тот человек, который обычно стремится манипулировать тобой при помощи жонглирования политическими, социологическими и экономическими категориями, наоборот, весомость его аргументов, сила его аргументов, которую он вкладывает в каждое из своих указаний, его личный опыт, который он вкладывает в каждый из своих приказов, ясно показывают, что его прежде всего беспокоит вопрос безопасности своих подразделений. В разное время я имел возможность слушать Маруланду, его истории, целые главы из его жизни, и во всём этом есть одна примечательная черта, то, что постоянно присутствовало на протяжении всей его жизни: уже с юношеских лет Маруланда был лидером[65].

Рауль Рейес: Он такой, потому что верит людям, но только после того, как их проверит (это действительно так, он серьёзно проверяет людей), он стремится узнать их, стремится выслушать. Он не из тех, кто выносит суждение о человеке a priori, он всегда сначала внимательно наблюдает за ним. По мере того как Маруланда узнаёт человека, он начинает ему доверять. Он никогда не устанавливает таких прямых отношений с людьми, чтобы сразу, с первого взгляда, но он знает, как подойти к человеку, поскольку, будучи по своему происхождению и по манере говорить крестьянином, это позволяет ему легко проникать в самую гущу того народа, среди которого мы и действуем, поскольку простые люди понимают его очень хорошо. И поскольку это всё крестьянские регионы, то люди здесь понимают его прекрасно, на него смотрят здесь как на человека, который олицетворяет собой революционную борьбу, в нём видят легендарного партизана, который всю свою жизнь борется за перемены, столь необходимые стране, и потому народ верит в него[66].

Хакобо Аренас: Его характер отличается от моего. Я думаю, что Маруланда несколько интроверт, а я – экстраверт. Впрочем, из-за этого у нас не возникает никаких проблем, поскольку два даже совершенно разных характера вполне могут сочетаться друг с другом. Психология знает такие случаи, когда один человек встречает как бы своё дополнение в другом. И мы с ним действительно дополняем друг друга, поскольку даём друг другу очень много. Я вот иногда сижу здесь один, потом встаю и иду туда, где располагается Мануэль, или, наоборот, смотрю, он идёт ко мне. «Что случилось, Мануэль?» «Да, нет, ничего, так, зашёл поболтать немного». Ну, и я так же. Иногда ищу его под каким-нибудь предлогом, чтобы обменяться парой слов. Он всегда рад этому…

Я часто вспоминаю их отношения с Хуаном да ла Крус Варелой http: //left.ru/2010/4/alape197.phtml? print – _ ftn5, Маруланде в то время часто приносили много писем от него. И Мануэль отвечал на каждое, у него не было секретаря, и он отвечал лично. Это, кстати, тоже черта, которая его характеризует: он всегда отвечает лично на все письма, которые ему приходят. И так он делает всё время, и вовсе не по обязанности. Ответ представляется ему прежде всего неким добрым советом, весомым словом: я, мол, в этом деле советовал бы Вам поступить так-то…

Хосело – мой большой друг, и ему не составило большого труда заглянуть вчера ко мне, а также зайти прямо к Мануэлю, который приходится ему, кстати, кумом и с которым они тоже большие друзья. И вот он стал рассказывать Мануэлю о том, как заболел, как потом лечился в городе, а Маруланда его внимательно слушал. И вот, значит, Хосело всё это ему рассказывает, а Мануэль его расспрашивает. И Хосело ему и говорит, что, вот, мол, приходила его родственница Габриэла. «А муж Габриэлы?» – спрашивает Маруланда. Нет, нет, они уже год как разошлись. Маруланда: «Ну, тогда ей надо снова выходить замуж, ведь у нее есть дети, девочки уже в школу ходят…». Хосело было очень приятно. А Вы не знали, что они кумовья? Да, вот почему иногда Маруланда говорит: «Мой кум Хосело». Дело в том, что Хосело приходится крёстным отцом одной из дочерей Маруланды, в деревне эта традиция соблюдается свято. Крёстных отцов очень любят и уважают. Хосело очень доверяет Маруланде, поскольку Мануэль умеет слушать…

Альфонсо Кано: Несмотря на всю внешнюю суровость облика Маруланды, в глубине своей души это человек в высшей степени благородный и уважительный к достоинству всех, как друзей, так и врагов. Для Маруланды справедливость – это одна из обязательных черт борьбы. Нет, это никогда не озвучивалось специально и не рассматривалось в ходе каких-то специальных дискуссий как концепция или как рабочий элемент программы, нет, это была аксиома, которая обычно присутствует в политической жизни любого народа. Знаете, есть такие, для которых цель оправдывает средства. Так вот, Маруланда – человек с объективным, взвешенным критерием справедливости относительно того, что касается революционной борьбы и что касается интересов членов РВСК, партии и народа. Он не любит говорить высоких слов, но когда в какой-то момент надо принимать серьёзные решения, он всегда сообразует их с интересами и чувствами тех, кто его окружает, тех, кто всегда был рядом с ним, людьми, которые вышли из рядов нашего колумбийского крестьянства.

Рауль Рейес: Ему, например, не нравится, когда говорят что-то плохое о человеке, не имея на то достаточных оснований. В таких случаях он воздерживается от высказывания своего мнения, если у него нет полной уверенности в виновности того, кто совершил какой-то проступок. Такие вещи ему не нравятся, поскольку так можно испортить отношения с людьми, так можно создать ложное мнение о человеке, и всё это никоим образом не способствует формированию настоящего человека, а Маруланда считает, что надо всячески содействовать этому процессу; необходимо учить людей, необходимо направлять их, необходимо исправлять их ошибки, а для этого необходимо иметь полную информацию и представление о том, какие именно ошибки совершил тот или иной…

Хакобо Аренас: Между Мануэлем и Исайосом Пардо существовали тесные родственные связи, поскольку Исайос Пардо был мужем одной из сестёр Маруланды, а «Чарро» – другой. Но кроме этой родственной связи с Исайасом, у Маруланды было к нему отношение почти отеческое, отношение постоянного наставничества. Вот такая эмоциональная связь, но в тесной связи с революционной борьбой. У меня тогда складывалось впечатление, что Мануэль вполне серьёзно полагал, что Исайас Пардо со временем должен вырасти в одну из центральных фигур колумбийской революции. И когда Исайаса Пардо убили, я видел, что Мануэль глубоко опечален, он был тогда очень задумчив. Такое с ним я видел только один раз. То есть, конечно, это вовсе не означает, что гибель других командиров не производила на него никакого впечатления, нет, но то было другое, поскольку погиб не только его близкий друг и соратник, но его второе «я».

Альфонсо Кано: Для Маруланды фундаментальным критерием самого понятия «дружба» является борьба. Тот, кто разделяет его идеи и принципы революционной борьбы, даже вне зависимости от того, входит ли он в состав РВСК-АН или нет, но если Маруланда видел его и увидел целостность натуры, открытость, порядочность, то это его друг. Например, Лара Парада, который всю свою партизанскую жизнь провёл в рядах АНО, включая и то время, когда АНО начертала на своих знамёнах лозунг антикоммунизма, и даже не столько антикоммунизма, а именно анти-РВСК, из-за того, что в определённый момент подразделения нашей организации стали появляться и закрепляться в районах традиционного влияния АНО. Так вот, когда вопреки всему этому потом Лара Парада всё-таки пришёл к нам, то за те несколько дней, которые Риккардо провёл с нами, было видно, что он произвёл огромное впечатление на Маруланду своей интеллектуальной, политической и эмоциональной близостью к нам. Поскольку Маруланда увидел, что перед ним такой же боец, как и он сам, который мог бы быть его сыном, который многое перенёс в своей жизни, у которого в его деятельности было много проблем и препятствий, но это был, вне всякого сомнения, настоящий революционер. Поэтому я и говорю тебе, что если речь идёт о том, чтобы хоть немного разобраться в том, что может заключаться в глубинах души Маруланды, то действительно все проходят через этот этап. Но это, конечно, зависит ещё и от конкретной личности. Ты можешь совершенно уверенно, без страха ошибиться, сказать, что самый большой друг Маруланды – это Хакобо Аренас, поскольку, однажды пройдя этот первый этап сближения, поскольку он является товарищем всех его последних лет, они вместе решали все и самые деликатные вопросы; они всё планировали вместе; они всё обсуждали вместе, да, они всё обсуждали вместе, и эта близость и эта идентичность породила в итоге огромную близость. Маруланда питает огромную любовь, чувство дружбы к людям, и это хорошо видно тогда, когда к нему приходят маркетальцы, те из них, кто ещё жив. Например, своего кума Хосело Маруланда очень любит и ценит, хотя товарищ Хосело может и пропадать подолгу. И, несмотря на то что Хосело старше Маруланды, он всегда старается помочь ему, что-то посоветовать, бывает, даже ворчит на него.

Рауль Рейес: Он довольно осторожен в контактах с местным населением, когда должна быть проведена определённая подпольная работа. Когда он появляется в каком-нибудь регионе, то начинает общаться с людьми очень осторожно. Он не часто встречается с местными людьми, а главным образом внимательно наблюдает. Для начала он ставит перед местными небольшие задачи, оказывает какую-нибудь помощь, и, по мере того как они начинают выполнять эти задачи, Маруланда начинает уже говорить с ними без опаски, проявлять к ним доверие… Понятно, что это должны быть люди, о которых он уже разузнал заранее; в противном случае он не сразу открывается, что он – Маруланда, нет, только потом, со временем, если он видит, что нет никакого подвоха, тогда да, а так нет… Он очень осторожен ввиду соответствующей постоянной работы врага, который стремится его обнаружить и уничтожить. Есть черта, очень характерная для него: он довольно осторожен, и потому вначале он и от тебя требует быть очень осторожным, поскольку враг никогда не упустит момента, чтобы уничтожить тебя.

Хакобо Аренас: Другая его черта – это внимательное наблюдение за поведением того или иного человека… «Слушай, Мануэль, а вот такой-то, похоже, перспективный руководитель, далеко пойдёт, а?» «Да, конечно, – отвечает Маруланда, – только не он ли в таком-то году сделал то-то?» Он учитывает каждую деталь, чтобы иметь о человеке самое полное представление, а так поступает, согласитесь, далеко не каждый. Вы себе не представляете, насколько это въедливый человек. Недавно он просто «убил» нас с Альфонсо своей памятью: мы говорили об одном давнем деле, которое имело место в Боготе и которое у нас тогда не получилось, а если сказать честно, то оно просто провалилось. «Так оно и понятно, – сказал нам Маруланда, – как же оно могло получиться, если там был доносчик?» «Какой такой доносчик?» «Это было 16 лет назад, его вроде как убили, а потом оказалось, что нет, он просто исчез, и газеты сами же и признались, что он был информатором…».

Альфонсо Кано: Ты как-то спрашивал меня о чувстве злобы или злопамятстве у Маруланды, что-то такое, да? Так вот, Маруланда действительно ничего не забывает… Если кто-то его серьёзно подводит, то он действительно никогда этого не забудет. И ты понимаешь, что в этой борьбе такого рода вещи играют очень важную роль, и Маруланда всегда фиксирует такие случаи. Когда мы начинаем говорить о ком-то, Маруланда всегда держит в голове ошибки и проступки этого человека. Да, как я это уже говорил тебе, это можно расценивать и как недостаток, но это ещё с какой точки зрения посмотреть. Да, у него очень развито это качество, но именно оно и позволило ему дожить до сегодняшнего дня и руководить тем, что он на сегодня имеет, – нашей организацией.

Рауль Рейес: Маруланда – человек, который представляет интересы прежде всего крестьянства, поскольку он и сам по своему происхождению из этой среды, он почти всё время прожил в сельской местности, и потому он, как никто другой, хорошо понимает нужды крестьян. И именно в этой среде он пользуется большой поддержкой, его любят, очень многие хотят его увидеть, даже потрогать, но, к сожалению, очень часто ему приходится говорить с людьми так, чтобы они не догадались, что это именно он. Причём это имеет место не только с теми, кто просто поддерживает РВСК, но даже с теми, кто участвует в этой борьбе в качестве бойцов РВСК. Ведь наша организация настолько обширна, что есть люди, которые не знают его в лицо, которые до сих пор не имели возможности переговорить с ним лично, услышать его, увидеть. Это в своё время было и с нами, когда мы впервые оказались на заседании секретариата и попали в общество тех партизан, которые его уже знали. И мы набросились на них с вопросами: «Давно ли Вы в партизанах?» Они нам отвечают: «Год, два, четыре (каждый по-разному), но и у нас до сих пор не было возможности встретиться с ним». Ну а мы: «Да, хорошо бы увидеть его, поговорить с ним, даже просто поприветствовать…».

Хакобо Аренас: Другая весьма примечательная черта его характера проявляется в его отношении к тем, кто был его женщинами. Понимаете, его беда в том, что у него никогда не было такой женщины, которая бы органично его дополняла. Поэтому у него было несколько женщин, и от них у него несколько детей. Однако никто и никогда не слышал, чтобы Маруланда говорил что-то плохое о тех, с кем он жил, и он очень любит всех своих детей. Вот он приходит иногда сюда и говорит нашему казначею: «Слушай, товарищ, если у такой-то есть проблемы, то проблема отца для неё – самая сложная; посмотри, пожалуйста, нет ли у нас пары песо, для того чтобы помочь ей…». Он никогда не забывает о своих обязанностях. Это и есть истинное уважение к той женщине, которая была твоим товарищем. И когда какая-нибудь из его бывших женщин в пику ему сходится с кем-то помоложе, то Маруланда – человек очень гуманный, поскольку понимает то, что переживают другие. Всё это тоже характеризует его…

Рауль Рейес: Ну, по крайней мере то, что я видел, – это были нормальные и хорошие отношения между ним и его подругой, несмотря на то что он – человек требовательный, воин по натуре и потому несколько суров, но он очень любит свою подругу и очень нежен с ней, где-то даже балует её, но где-то она вдохновляет его. Но он очень чётко разделяет две вещи: есть его подруга и есть она же, но товарищ по партизанской организации. И именно потому, что она – его товарищ, он никогда не потерпит от неё, например, лени. Или он будет доверять ей такие вещи, значение которых она, возможно, сразу и не поймёт, но это не означает, что он позволит ей неорганизованность или невыполнение приказа… Он умеет очень хорошо выстраивать эти отношения между эмоциональной стороной дела и военной как частью партизанского движения… Он считает, что к своей подруге он должен предъявлять больше требований как к товарищу, для того чтобы она училась, для того чтобы она развивалась рядом с ним… С детьми, когда они приходят сюда, а они здесь были уже несколько раз, он очень внимателен, очень заботлив. Он беседует с ними, старается помочь им стать на ноги, найти какие-то средства к самостоятельному существованию. Но он не часто видится с ними. А дети у него разного возраста: есть уже довольно взрослые, а есть ещё маленькие…

Альфонсо Кано: Что касается так называемой подозрительности Маруланды, то это всё очень относительно, как, впрочем, и остальное, что о нём говорят. Я бы сказал так: да, Маруланда – человек в высшей степени осторожный. Говоря языком Макиавелли, он очень расчётлив. Хорошо это или плохо? Это зависит от того, как на это посмотреть. Вот однажды, когда мы шли с ним вместе с колонной в самый разгар зимы, я обратил внимание на то, что он умудрился не испачкать ни штанов, ни сапог[67]. Я спросил его о том, как ему это удаётся. И Маруланда мне ответил: «А я никогда не делаю шага, не посмотрев заранее, куда я сделаю следующий». То есть он заранее просчитывает свой маршрут. Я думаю, что и в остальном он поступает так же. Идёт ли он куда-либо, отдыхает, в каких-то других жизненных ситуациях – он очень осторожен, он умеет предвидеть многое из того, что на военном языке именуется «непредвиденными обстоятельствами». Это его обычная манера действия относительно любого дела. Это проявляется во всём: в еде, во время переговоров по радио, при пользовании фонариком, тентом, военным снаряжением, в подготовке политических мероприятий. Вот, кстати, на днях он говорил о необходимости провести встречу с маркетальцами, и Маруланда ведёт речь об этом сейчас, хотя до самой встречи ещё полгода!

Хакобо Аренас: Что касается его концепции революционной законности, то с тех пор, как наше движение разработало статут, регламент, дисциплинарный режим и нормы командования, то для него всё это стало составной частью военной доктрины. Он сам руководствуется регламентами и стремится, чтобы и все остальные тоже строго следовали им. Но это вовсе не означает, что в нашем движении отдельные индивидуумы, именно как индивидуумы, не могут иметь определённой позиции в конкретных случаях осуществления правосудия. Например, во время заседаний военно-революционного трибунала – а он участвовал по крайней мере в двух таких заседаниях – он не был ни защитником, ни судьёй, он просто присутствовал. Но поскольку он всё-таки там присутствовал, то спросили его мнение. И он стал говорить очень осторожно, основываясь исключительно на доказанных фактах, т. е. говорить как человек, который имеет чётко сформулированную для себя концепцию правосудия. И она основывается на принципе состязательности обвинения и защиты.

Да, он человек недоверчивый, и это очень заметно, но он такой отнюдь не со всеми. Здесь, со своими товарищами, он очень открыт, он доверяет им, он открыт для них, но, вообще-то да, он очень осторожен и предусмотрителен. «Хорошо говорит? Мягко стелет? Ну-ну, посмотрим, что это за фрукт…» – вот примерно так он рассуждает. Это такие психологические механизмы, которые проявляются в его характере. Прежде чем открыться, ему обязательно надо убедиться в том, что это будет абсолютно безопасно. Это очень характерно для интровертов. Это заметно, когда ты разговариваешь с ним, во встречах, которые он проводит. Он смотрит, кто перед ним, и если этот человек не внушает ему доверия, то в таком случае Маруланда воздерживается от шуток, что вообще-то всегда бывает в иной ситуации. В такой ситуации он старается поменьше говорить, поскольку опасается, что, возможно, как-нибудь потом это может навредить ему…

Рауль Рейес: Маруланда – человек очень простой. Если говорить о музыке, то ему, как и многим крестьянам, очень нравится танго, он любит танцевать танго. Иногда он может немножко выпить, но только тогда, когда какой-нибудь праздник или когда закончилось заседание пленума генерального штаба, какая-нибудь конференция или военно-политические курсы, вот тогда он бывает очень довольным, может позволить себе немного выпить и начинает танцевать. Что касается еды, то он так же, как и многие крестьяне, любит, когда много фасоли, любит кукурузные лепёшки, в общем, конечно, нельзя сказать, что вкус его уж очень изысканный, и поскольку человек он – простой, то и нравится ему всё простое.

Альфонсо Кано: Я думаю, что особенности его характера надо рассматривать с точки зрения тех условий, которые окружали его почти всю его жизнь, а также не только той среды, в которой он сформировался как военный руководитель, но и учитывая влияния сельской местности. Вот крестьяне уже сейчас начинают думать о будущем урожае, да об удобрениях, о лошадях, транспорте, о том, как продать будущий урожай… Я думаю, что всё это в немалой степени повлияло на формирование его характера, я не хочу сказать – недоверчивого, но осторожного и расчётливого…

Я уже как-то рассказывал: примерно год назад мы решили построить канатный мост через одно ущелье. И когда мы обсуждали эту идею, Маруланда сказал, что уже, пожалуй, три года не был в тех местах. После этого он пошёл просто, что называется, бросить взгляд на это ущелье. Потом вернулся, и мы с ребятами сели обсудить конструкцию этого моста. И вот тут-то он и сказал; ладно, я не буду пересказывать всё, о чём он говорил, но, одним словом, он два часа нам рассказывал, какая там почва, какие там камни, он рассказывал о том, что ты никогда бы в жизни не запомнил, даже если бы двадцать раз прошёл по этому месту. А он нам рассказывал, что вот этот камень лежит рядом с этим, который поменьше, что с этой стороны он более выпуклый, а этот камень – щербатый, что зимой вода там не поднимается выше этого деревца и т. п. Это была какая-то фантастика! У тебя невольно закрадывалось подозрение в том, что тут далеко не всё правда, однако дальнейшие работы показали, что всё было именно так. Да и ребята в этот же день снова сходили туда, остались там, чтобы всё детально проверить, прикинуть на месте. И когда на следующий день они вернулись обратно, то оказалось, что всё, о чём говорил Маруланда, – правда.

Хакобо Аренас: Чего больше всего не любит Маруланда? Да пожалуй, то, чего нет в нём самом. Например, не так давно – сейчас, правда, он уже этого не говорит, потому что просто устал всё время говорить об этом, – он убеждал всех, что не надо колумбийскую армию обзывать «грифами» и тем более говорить «грифы – сукины сыны»… По его мнению, об армии так и нужно говорить «армия», а не «грифы», грифы – это большие птицы, которые слетаются на падаль. И понимаете, у него во всех его бумагах, речах и выступлениях фигурируют именно «вражеские войска». Когда он говорит о высшем офицерстве, о военном командовании он может употребить термин «реакционное командование». Когда он говорит о политике, то в его речи нет «классовой ненависти» или какой-то милитаристской риторики. У него нет ни личной ненависти, ни чувства личной мести…

Ну, вот, например, как-то к нам пришёл генерал Матальяна, и Мануэль приветствовал его так, как будто речь шла о старом друге. И поскольку генерал оказался небольшого роста, то Маруланда положил ему руки на плечи, и в этот момент он был очень похож на Мануэля, только в половину меньше. Мануэль сказал тогда так: «Это – настоящий генерал, поскольку это генерал, который сам непосредственно руководит своими войсками, поднимает их дух. Он не из тех, которые отдают приказы, сидя в своих кабинетах в Боготе…». И Матальяна сказал примерно то же самое о «Снайпере». То есть вот это есть проявление настоящего чувства уважения к противнику. По крайней мере когда Матальяна приходит к нам в гости, Мануэль этому очень рад. Ведь, помимо всего прочего, генерал Матальяна имеет свою концепцию выстраивания общественно-политических связей с местным населением. Кстати, Фидель Кастро сделал ему очень хороший подарок, когда они встретились в Гаване на Конференции по проблеме внешнего долга, он подарил генералу бутылку старого, выдержанного рома в красивой коробке. И что Вы думаете? «Я специально хранил её дома, – говорил нам потом генерал, – ожидая случая, когда я смогу прийти сюда и распить её вместе с Вами, Мануэль и Хакобо… Это очень хороший кубинский ром…».

Рауль Рейес: С врагом Маруланда – человек, который защищается или нападает, поскольку он прекрасно понимает, что в бою враг не будет с ним церемониться. Ведь если в сражении ты будешь испытывать нечто вроде почтения к врагу, то он-то по отношению к тебе этого делать не будет. Тут надо ясно понимать, что у тебя есть два пути: или враг сдаётся тебе, или ты – добыча врага, если ты проявляешь свою слабость перед ним. Один из главных принципов Маруланды заключается в том, что с человеком нельзя обращаться плохо, он с большим уважением относится к правам человека. Он говорит о том, что если кто-то попал к нам в плен, если кто-то сдался нам в бою или погиб, то с ним нельзя обращаться плохо, наоборот, с ним надо обращаться хорошо, накормить, оказать ему необходимую медицинскую помощь. В этом отношении он очень требователен и наказывает тех, кто позволяет себе обращаться плохо с военнопленными…

Альфонсо Кано: Ты уже, наверное, обратил внимание, пообщавшись с ним поближе, что он тщательно отбирает людей для своего ближайшего окружения. Например, состав той колонны, которая сегодня пойдёт с ним, Маруланда отобрал сам, и он может через некоторое время – когда он проведёт некоторое время с этим отрядом – сказать тебе, к чему пригоден один, а к чему – другой, почему этот не подойдёт для выполнения такой-то работы или ответственного поручения. Бывают такие случаи, когда мы принимаем некие решения, и мы всегда работаем коллективно. Когда есть кворум, мы обсуждаем разные проблемы, предлагаем определённых людей для выполнения определённых задач, и Маруланда начинает объяснять, что из этого в итоге получится. И действительно, чаще всего именно это и происходит, хорошее или плохое, но именно так, как он говорил. Есть у него такое качество. Я думаю, что этому вряд ли можно научиться, это такое свойство, которое проистекает из его аналитической способности разбираться в людях.

Я думаю, что в нём нет ненависти. Чего он не любит больше всего? Я думаю, предательства… Ты можешь подумать, что он по характеру – милитарист, что он больше всего ненавидит своего противника или, допустим, руководство традиционных партий, но нет. Говоря о них, говоря о тех проблемах, которые возникают у нас в связи с ними, говоря о каких-то выходах из разных ситуаций, говоря о военных операциях, которые проводятся против нас, говоря о репрессиях армии, он никогда не исходит ненавистью к ним, этого в нём ты никогда не видишь; его анализ ситуации показывает, что он противостоит врагу с полным осознанием ситуации, но не с ненавистью… Он не любит, когда обещают и не выполняют своих обещаний. Когда выясняется, что некоторые люди, которые работали или работают с нами, являются вовсе не теми, за кого они пытаются себя выдать, то это ему не нравится, и не нравится очень…

Рауль Рейес: Те моменты, когда ты можешь увидеть Маруланду в гневе, – это когда не срабатывают те планы, которые он наметил, когда не исполняют то, что обещали сделать, когда он видит, что уже невозможно реализовать то, что было намечено ранее, когда он видит, что из-за чьей-то безответственности было не выполнено уже принятое решение; он очень требователен к тому, чтобы все решения нашей организации исполнялись. Если руководство приказывает, чтобы была проделана какая-то работа и выполнен какой-то план, и происходит провал по чьей-то вине или что-то было выполнено наполовину, реализовано на 50 или 70 %, а Маруланда видит, что это можно было бы сделать на все 100 % при должном старании того, кому это было поручено, то, конечно, это приводит его в состояние гнева, ведь это осложняет жизнь не только самому Маруланде, но и другим, и потому в такой ситуации его очень нелегко убедить в том, что совершенно внезапно, вдруг, появились какие-то такие обстоятельства, которые привели к плохому исполнению поручения… Он никогда не оправдывает неисполнительность, безответственность, к которым он относит и попытки обмануть его, или когда принято какое-то решение, а потом оно не выполняется, или произвольно корректируются какие-то приказы, которые подлежат безусловному выполнению.

Хакобо Аренас: Между воином и военным существует существенная разница, и я говорю это не потому, что так написал в своей книге «Воинский дух освободителя» генерал Валенсия Товар, а потому, что этó мы действительно неоднократно можем наблюдать в истории. Военный – это человек определённой школы, человек, который хорошо разбирается в стратегии, который действует на основе академической теории и практики. То есть военный – это человек, конечно же, образованный. С этой точки зрения, Маруланда – очевидным образом человек невоенный. Только сейчас, в последнее время, он стал усиленно заниматься изучением военной теории. Последние несколько дней он читает книгу о принципах командования войсками в условиях горной местности. Маруланда – прежде всего прирождённый воин. Но, конечно, он – воин, который не желает командовать своими подразделениями наобум. То есть когда предоставляется такая возможность, воин стремится стать военным. Но всё же если мы пытаемся определить то основное в личности Маруланды, что характеризует его с военной точки зрения, то надо отметить, что прежде всего это ДУХ ВОИНА. Он больше воин, чем военный. Я вовсе не хочу сказать, что он не развивает в себе иных качеств. Да, школой может служить академия, но это также может быть и практика. И вот это последнее в полной мере проявляется в Маруланде. У военного, прошедшего определённую школу, зачастую не развита интуиция. Это обычно присутствует у прирождённых воинов, ну, может быть, у немногих военных. Воина во многих случаях выручает интуиция. Например, мало кто знает о том, что в ходе тех сотен сражений – больших и малых, – которые он провёл за свою жизнь, Маруланда, как правило, точно знает, в какой момент необходимо прервать непосредственный боевой контакт с противником, причём он умеет делать это так, что противник теряет его из виду на 5, 6 и даже 15 дней. Вот это и есть интуиция воина.

Альфонсо Кано: Я думаю, что Хакобо Аренас – это довольно целостная натура. Но это он, а если мы говорим о черте характера, наиболее присущей Маруланде, то – это человек боя, человек прямого столкновения. Эту черту нельзя назвать наиболее примечательной в Хакобо. Он постоянно удерживает Маруланду от непосредственного участия в сражениях, поскольку тот обладает духом воина и всегда желает быть на передовой линии вместе со своими бойцами. У Хакобо иной характер, Хакобо – человек, который по своему военно-политическому опыту очень хорошо управляется со всем тем, что имеет отношение к деятельности милиции. Но вот этот дух и желание идти на прямое столкновение всё же больше присущи Маруланде, чем Хакобо. Но в случае с Хакобо я вовсе не хочу сказать, что в нём перевешивает что-то одно – военное или политическое, он более целостен. Это очень хорошо видно по его манере дискутировать в практической повседневной жизни.

Это трудное занятие: выделить какую-то одну наиболее примечательную черту характера Хакобо… Хорошо, я скажу, пожалуй, так: мне кажется, что Хакобо – человек очень искренний в своих отношениях с людьми. Он откровенен с тобой при постановке каких-то задач, он говорит то, что думает, не держит камня за пазухой, всегда доброжелателен к людям; он просто объективен; то, что нужно говорить, то он и говорит, и всё… Я сам, лично, вижу это в его манере общения с партизанами, со всеми, кто окружает его. Он со всеми искренен и потому убедителен, и потому ему верят…

Хакобо Аренас: У Мануэля очень развита интуиция, как это имело место, например, во время боёв в каньоне Анамичу на юге департамента Толима в 1973 г. Он просто почувствовал то, чем всё может закончиться с его маленьким отрядом после 15 дней беспрерывных боёв: утром, вечером, ночью, практически каждый час. И вот в определённый момент он говорит: «Всё, этой ночью надо уходить отсюда, иначе нас здесь всех перебьют…». И именно он начал будить всех, поскольку выступать надо было в 2 часа ночи. Именно он сказал тогда: «Пора, сейчас самое время…». Это – интуиция, поскольку в тот момент у него не было никаких разведданных о враге, вообще никаких сведений…

Альфонсо Кано: Хакобо имеет такую особенность: когда он устанавливает контакт с новым человеком, он делает это прямо, без какой-то подготовки. И вот в этом во многом спонтанном процессе он и создаёт себе мнение о человеке. Маруланда – наоборот, человек, который не торопится с выработкой такого мнения. Хакобо в своём восприятии людей склонен основываться на их положительных чертах, и на этом основании он усиливает дружбу с этим человеком. В процессе таких взаимных контактов, вполне понятно, может появиться множество проблем, например первоначальное мнение о человеке может оказаться неверным, надежды Хакобо, которые он питал по отношению к данной личности, могут оказаться несостоятельными, и действительно, такие вещи с ним случаются. И Хакобо переживает это как большую личную неудачу. Нет, это, конечно, не значит, что по отношению к этому человеку он становится грубым, нет, скорее, он становится более требовательным к нему, и человек уже чувствует, что отношение к нему изменилось…

Понятно, что он, конечно, требователен ко всем, но он же помогает очень многим, для того чтобы это не перерастало в какую-то вражду, и в какой-то определённый момент чувство обиды на него проходит. Хакобо прекрасно понимает всю тяжесть ответственности поста одного из руководителей РВСК, и потому он никогда не злоупотребляет своей властью, чтобы оскорблять людей, чтобы, как говорится, возвыситься над ними. Поэтому он пользуется большим уважением у многих, да практически у всех. Если ты поговоришь с людьми, то в большинстве своём они тебе скажут, что именно благодаря Хакобо они поняли в этой жизни самое главное…

Хакобо Аренас: Маруланда – мастер партизанской войны, и это было почерпнуто им не из книг, это интуиция, это уроки, извлечённые из жизни. У него своя концепция войны малой интенсивности, он – человек, который хорошо умеет вести такую войну. Конечно, сейчас ведение войны малой интенсивности не бог весть какая новость. Но в то же самое время это продолжает оставаться делом отнюдь не простым, не элементарным. В своё время в Колумбии её практиковали так называемые бандиты – «Чёрная кровь», Арангурен и другие, – но всё это было только в составе небольших групп, а не крупной организации. В последнее время Маруланда – в большей степени преподаватель. Сейчас он проводит курсы. Стоит у доски, чертит схемы и целыми часами с большим терпением, как настоящий профессор, их объясняет. Своими словами, очень спокойно…

Сейчас Маруланда не занимается непосредственным командованием подразделениями. Это было раньше, когда он начинал, когда был командиром среднего звена. И всё же одной из главных черт характера Маруланды остаётся его дар командира. Мануэль обладаем природным даром командования людьми. Я, кстати, в своё время написал брошюру о том, что такое умение командовать. Так вот, когда я её писал, у меня перед глазами стояли образы Маруланды и Исайаса Пардо. Исайаса, потому что он умел вести и направлять бой, и Мануэля, поскольку он умеет планировать и проводить операции. Командирский дар является своего рода проекцией души одного человека на многих людей. Это прямое влияние одной личности на другую, управление сознанием другого. То есть отдаётся приказ, и тот, кто его получил, должен исполнять его с чувством удовольствия. В этом-то чувстве и заключается всё дело; если оно есть, то человек, получивший приказ, выполнит его любой ценой. Второй источник, откуда проистекает указанное качество Маруланды, – это извлечение уроков из практики. Это определяет вторую черту, она основывается на практическом опыте природного командирского дара, присущего Мануэлю. Так вот, этот дар, который я называю свойством его личности, проистекает из этих двух источников, но на основе большой доли таланта. В случае с Маруландой мы имеем дело с личностью, которая ограничена своим характером, но дополняется своим талантом. Причём этот талант не проявляется у него в некой спонтанной форме, нет, у него есть свой взгляд на вещи, основанный на собственном опыте – причём очень большом – командования людьми, подразделениями в сражениях, как удачных, так и неудачных.

Рауль Рейес: Он довольно тщательно изучает военное дело, он никогда не читает книги бегло, бывает, он перечитывает одну страницу или главу по 3–4 раза. Он очень внимательно читает военные или политические книги. Создаётся впечатление, что он читает с лупой в руке, для того чтобы попытаться извлечь смысл из каждой фразы, которая находится в данной книге. У него подобралась на эту тему довольно приличная библиотека, и он постоянно занят изучением и обсуждением различных феноменов войны, поскольку он всегда жил, противостоя системе, и потому так получилось, что он оказался хорошо подготовленным к войне и имеет глубокие познания в области партизанской войны. Он постоянно следит за всем тем, что публикуют о колумбийской армии, например книги Валенсии Товара, Ландасабаля, Росси, то, что издаёт генеральный штаб армии. Он тщательно отслеживает места дислокации армейских дивизий, батальонов, бригад, для того чтобы можно было постоянно корректировать военную стратегию нашего движения… Но, конечно, он расширяет свои познания в военной сфере, читая произведения других знаменитых стратегов, таких как, например, Клаузевиц, Сунь-цзы, он внимательно изучал кубинский, вьетнамский, никарагуанский опыт. В общем, он проводит сравнительный анализ всех этих стратегий, для того чтобы сформулировать свою собственную концепцию партизанской войны.

Альфонсо Кано: На протяжении всей эпохи «виоленсии» в стране появлялись примерно одинаковые мифы, причём некоторые из них являлись как бы продолжением других. В частности, одно время был довольно популярен такой миф об Эфраине Гонсалесе, и потому когда войска под командованием в то время ещё полковника Матальяны брали штурмом дом в Боготе, где он скрывался, то огромное количество людей вышло на улицы, дабы попытаться защитить не лично Эфраина Гонсалеса, поскольку он был самым настоящим бандитом, они защищали миф. Далее, Хуанито, который внезапно появлялся и столь же внезапно исчезал, который убивал и исчезал, который, казалось, был одновременно и здесь, и там, который обладал даром вездесущести… Миф о «мести». Недавно я прочитал в книге Гонсало Аранго совершенно восхитительную эпитафию, посвящённую «мести». Ну и, конечно, в этом же ряду стоит и «Снайпер». Он, проведший немало больших сражений на юге Толимы, в Валье, Кальдасе, бывал убит, и не один раз. Но люди видели, что он воскресает вновь, его опять убивают, – вечная борьба жизни и смерти, – и так продолжалось до тех пор, пока спустя 20 лет после начала этого мифа он не появился перед всеми во плоти. И кто же предстал перед людьми? Тысячекратно убитый боец, крестьянин, человек, который сумел создать целую армию, человек, который начал борьбу ещё в годы «виоленсии»… он появился на фотографиях, на телевидении…

Хакобо Аренас: Большую часть того, что я знаю о военном деле, я почерпнул из общения с Мануэлем. Да, это так, именно так. Именно поэтому и говорю, что Мануэль – мастер войны малой интенсивности. Он обладает огромнейшим опытом, которого у меня никогда не было и не будет. И я очень благодарен ему за полученные мной знания, благодаря ему я теперь кое-что понимаю и потому даже могу написать грамотное письмо командованию какого-нибудь фронта, правда, с небольшими коррективами, которые всё же делает Мануэль, когда оно попадает ему в руки. В таких случаях он мне говорит: «Так, очень хорошо, Хакобо, но я добавлю тут пару строк». Получается, что он вроде как растолковывает мои слова.

Альфонсо Кано: Народная фантазия всегда создаёт легенду. Но то, что было и есть абсолютно ясно в нашей партизанской организации с самого начала её существования, – так это то, что Маруланда – это настоящий командир, и он никогда не позволял себе играть людьми и играть образом Маруланды в своих личных целях.

У нас все знают о том, что есть командующий и что если что-то происходит, надо немедленно докладывать ему.

Но, вне всякого сомнения, внутри РВСК Маруланда обладает огромным неформальным авторитетом. Я скажу тебе так: сейчас это бывает не часто, но бывает, если, допустим, кто-то желает провести своё решение в подразделении и у него это не получается, то стоит ему сказать, что Маруланда тоже так думает, поскольку я, мол, это сам от него слышал, как это решение уже не обсуждается, и не потому, что был какой-то приказ Маруланды, а потому, что таков авторитет Маруланды. В ходе проведения операций, в ходе сражений наши бойцы видят, что та энергия, сила, которую придают подразделениям РВСК их командиры, есть сила и энергия Маруланды, и потому они и сражаются именно как подобает подразделениям Маруланды. Да, таков наш командующий, одно присутствие которого является большой моральной силой, особенно в трудных ситуациях. Феномен, называемый мифом, типизируется? Возможно. Но он есть наша большая внутренняя сила, которая проявляется просто в упоминании имени Маруланды. Маруланда для нас – пример, он тот, кто придаёт нам силы, он тот, кто присутствует во всём, что мы делаем. Если через это складывается некая легенда, то ничего, рано или поздно она подвергнется объективному анализу. Я хочу сказать, что благодаря СМИ миф, который уже сформировался, останется тем, чем он является, т. е. мифом. Реальность же такова, что Маруланда – это наш руководитель, Маруланда – наш командир, вот что по-настоящему важно, поскольку СМИ замалчивают это ради… легенды, пытаясь её выдать за действительность…

Портрет № 2: общественные деятели

К началу 80-х гг. Маруланда превратился в легенду, головоломку реальности его существования. В его жизнь вплелись многие жизни, точно так же, как в его предполагаемую смерть вплелись многие смерти. Легенда – из-за его неожиданных появлений, легенда – из-за его исчезновений, как будто время превратилось в его союзника и сообщника, легенда – из-за его дара вездесущести, которая позволяет ему появляться, например, в Валье, но одновременно и в Толиме, и в Уиле, и в Мете, и в Какете. Сюда также добавлялись утверждения официальных СМИ о том, что он одно время учился в Советском Союзе, что некоторое время находился в Праге, проводил встречи во Франции, давал интервью в Мексике и участвовал в совещании партизанских командиров в Гаване.

А тем временем Маруланда продолжал перемещаться по стране, возможно, вспоминая мирное время, когда проходил Нейву и Ибаге, крупные города, известные ему с юных лет. Воображение опережало руку журналистов, слухи множились; это воображение особо буйствовало в фикциях военных сводок. Народное воображение обожествляло его мимолетную фигуру в песнях и мечтах как предзнаменование политических побед. Фигура, которая терялась в глубине сельвы. Хайме Батеман, который хорошо знал Маруланду, поскольку одно время был в рядах РВСК, стал известен на всю страну в 1980 г., когда заявил следующее: «Что больше всего привлекает меня в Маруланде, так это тот высокий уровень знаний, которого он достиг самостоятельно, учитывая тот факт, что у него не было возможности получить полноценного образования, он не заканчивал ни средней школы, ни университета. И как я уже говорил Вам, он очень глубоко понимает процессы, происходящие в стране. Очень жаль, что он не очень хорошо известен широкой публике, поскольку он мог бы дать стране многое. Это был бы действительно достойный руководитель страны. В настоящее время ему должно быть уже около 50 лет… Он никогда не покидал пределов гор, и в этом заключаются положительные и отрицательные стороны этой фигуры: имея такие способности и такие возможности лидерства не только в среде партизанского движения, но и среди масс, он держится настолько скрытно, … что почти неизвестен народу. Маруланда – безусловно, революционер, но я полагаю, что революционер – это прежде всего народный лидер. Именно такие лидеры являются, пожалуй, самым лучшим, что есть в этой стране, независимо от того, являются они членами компартии или нет. Маруланда – один из тех немногих лидеров, которые остались от эпохи «виоленсии», когда партизаны-коммунисты, “комунесˮ, как их тогда называли, на протяжении многих лет вели неравную борьбу…

Рядом с ним находится человек, который примерно в равной степени является фигурой столь же важной и столь же малоизвестной: Хакобо Аренас. Его настоящее имя – Луис Морантес, и его смело можно назвать второй по значимости фигурой в РВСК: человек очень способный, очень образованный, из рабочих. Он был одним из руководителей грандиозных классовых боёв в Баранке в 40-е гг., он – из Сантандера, и ему тоже около 50 лет. Он обладает огромным опытом народной борьбы, но, как и Маруланда, мало известен широкой публике…»[68].

Два года спустя, в 1982 г., Отто Моралес Бенитес по возвращении из Альто де лас Агилас (деп. Уила), где начинались переговоры о мире, сказал: «Очень трудно в нескольких словах набросать портреты членов генерального штаба. И даже весьма опрометчиво, поскольку таким образом мы рискуем впасть в ошибку поверхностных суждений. Но, возможно, эти отдельные штрихи сделают их черты более рельефными. Итак, Мануэль Маруланда Велес, он – из Хеновы, что раньше находился на территории департамента Кальдас. Не очень высокий, но и не маленький. Внешне выглядит очень физически развитым. Скуп на слова, но не угрюм, не избегает разговоров на интересующие вас темы или которые запланированы вами. Очень хорошо подходит на роль командующего. Хайме Гуарака – очень крепкий, высокий, смуглый, говорит тоже мало. Однако приветлив, когда ему приходится отвечать на вопросы. Хакобо Аренас – сантандерец, в разговоре демонстрирует глубокую осведомлённость в политических и идеологических вопросах. Любое военное событие в стране оценивает сквозь призму международной ситуации.

Необходимо также помнить о том, что и Маруланда Велес, и Хакобо опубликовали книги, в которых описали свой боевой опыт, и эти книги были переведены на другие языки. Конечно, они никоим образом не мнят себя интеллектуалами. Они занимаются тем, чем занимаются согласно своим убеждениям»[69].

«По моему мнению, – свидетельствует Карлос Осса Эскобар, советник по вопросам мирных переговоров в правительстве президента В. Барко (1986–1990), уже после заключения соглашений в Ла Урибе, – Маруланда – человек большой глубины во всём, что он говорит. Да, он – человек необразованный, но он очень восприимчив и проницателен. Это характерная черта всех колумбийских крестьян, особенно крестьян Кальдаса, антиокийцев, и он человек довольно приветливый… Лично он произвёл на меня большое впечатление…

Хакобо был человеком довольно образованным, т. е. ты сразу отмечал про себя, что это человек начитанный и сведущий во всех вопросах, а не только в политике, марксизме, литературе и истории. Он всегда был необычайно интересным собеседником, как говорится, душой компании, он – человек очень обаятельный, но всё же слишком догматичный. По некоторым вопросам было очень трудно добиться от Хакобо какой-то более гибкой позиции, несмотря на то что он обладал умением не демонстрировать свой догматизм явно и даже скрывал его в своих речах при помощи той диалектикой, которая была столь присуща ему… Вне всякого сомнения, я считаю, что Хакобо был великим идеологом РВСК. Говорят, – но этого я не могу утверждать, а только предполагать, – что он был человеком очень жёстким и очень фанатичным, очень догматичным, непоколебимым, но в обычном смысле этого слова, т. е. непоколебимым в отношении своей точки зрения, которую он не менял никогда и ни при каких обстоятельствах, – вот так мне говорили. Мне также говорили и о том, – и это я тоже не могу утверждать категорично, – что он совершил немало преступлений и от него пострадало много совершенно невиновных людей в рядах самих РВСК…

Я думаю, что Маруланда – это миф. Это уже человек-легенда. Это старейший партизан в мире. Это человек, который уже на протяжении стольких лет поддерживает своё влияние, пусть даже и отдалённое, пусть непрямое, но во многих регионах страны. На меня произвели большое впечатление рассказы местных крестьян – из Сумапаса, Ла Урибе, Гуаяберо – о Маруланде. Эти крестьяне лично не видели Маруланду никогда, но, возможно, именно поэтому они рассказывали мне о нём как о каком-то боге, как о своём великом покровителе, и они абсолютно уверены в том, что Маруланда всегда приходит им на помощь. Именно поэтому я по разным поводам говорил о том, что Маруланда до сих пор является персонификацией крестьянских требований… И именно поэтому когда я разговаривал с ним, то его главной заботой была защита интересов своих людей, не только партизан, но всех жителей восточных районов Колумбии, где РВСК имеют большое влияние… Конечно, много есть и таких, кто его не любит, ведь во многих регионах страны РВСК практически полностью заменили собой государство и стали настоящими защитниками крестьян. Конечно, нужно прямо сказать, что, вне всякого сомнения, РВСК совершили немало преступлений, что повредило в первую очередь им самим во многих отношениях, повредило той незапятнанной репутации, которой всегда обладало у нас партизанское движение.

Я полагаю, – и об этом я много говорил Мануэлю, Хакобо, Рейесу и Альфонсо Кано, когда был советником президента Барко, – что РВСК совершили огромную ошибку, связавшись с выращиванием коки, не говоря уже о наркоторговле. Хакобо самым решительным образом отрицал наличие такой связи. Однако после того как официальная встреча была закончена, Маруланда сказал мне, что я прав и что он сам очень озабочен этой проблемой…»[70].

Один из руководителей либералов и Учредительного собрания, Гильермо Пласас Альсид, сказал о Маруланде так: «Он оказывает огромнейшее влияние на историю ХХ в. в том смысле, что он прочно обозначил своё присутствие на политической сцене, которое каждый оценивает согласно своим политическим критериям, своим идеологическим убеждениям, своему восприятию и пониманию истории, но, как бы там ни было, вооружённое повстанческое движение есть факт первого порядка, причём не только в масштабе Колумбии, но и всей Латинской Америки.

Я думаю, что говорить о появлении “Снайпераˮ можно с того времени, когда он заканчивал мой коллеж, Санта Либрада, в Нейве. С тех пор он стал фигурой мифической, причём не только для юга страны, для всей Колумбии или всей Латинской Америки, это легендарная фигура мирового масштаба. Итог военной деятельности “Снайпераˮ удивителен и впечатляющ. Возьмём хотя бы такой момент: большинство министров обороны (я говорю об эпохе Национального фронта[71]) воевали с ним раньше, будучи ещё младшими лейтенантами, лейтенантами или капитанами. Скольких же министров обороны пережил “Снайперˮ? И при этом продолжал и продолжает оставаться командиром самой крупной организации подрывных элементов в стране…

Он – воин, а война, как известно, есть иная форма осуществления политики. Он – личность, которая не только обладает даром выживания в условиях постоянной опасности. Должен же быть у нас кто-то, кто имел бы способности достучаться до людей, поскольку, по идее, так не бывает, не может быть, чтобы человек в течение стольких лет оставался командиром такой организации, как у него, при этом так и не нанеся решающего поражения армии, правительству, основным институтам государства. Но это оказалось возможным потому, что он, в свою очередь, сумел ясно продемонстрировать, что государство и его вооружённые силы оказались неспособными разгромить его… Я обеими руками за то, чтобы увидеть его (“Снайпераˮ) в Учредительном собрании…»[72]

Бывший президент Республики Мисаэль Пастрана Борреро (1970–1974) сказал в интервью журналистам во время одного из заседаний Учредительного собрания: «Я лично не был знаком с Маруландой, даже никогда не разговаривал с ним по телефону. Когда меня вместе с другим бывшим президентом, Лопесом (1974–1978), кардиналом Револьо и Фабио Эчеверрией попросили выступить в качестве посредников, чтобы мы послужили своего рода живым свидетельством стремления правительства к сближению с партизанами, поскольку во время моего президентства с ними никогда не общались по телефону и не посещали Каса Верде; так вот, среди тех, кто принял участие в этом процессе, в этой попытке сближения с партизанами, пожалуй, только я один к тому времени не имел с ними никаких личных контактов и не посещал Каса Верде… Когда я был министром общественных работ, то через одного человека, который был весьма близок к ним, сейчас уже можно назвать его имя, это Хорхе Вальямиль, так вот, через него они обратились с просьбой помочь в строительстве дороги в Сан Антонио дель Пескадо, где они тогда располагались, и тогда было своего рода перемирие. Им нужна была дорога, которая подходила бы к их полям, чтобы они могли вывозить и продавать свою продукцию. И я помог им, правда, не прямо, приобрести трактор для дорожных работ… Позже я получил документ, подписанный ими, в котором они предлагали начать со мной процесс мирных переговоров, но в тот момент страна ещё была не готова к этому… Это было в 1972 г. … Да, так вот, я получил документ – он до сих пор хранится у меня, – в котором они изложили свои требования. Я думаю, что в то время они рассуждали вполне здраво, поскольку речь шла о том, что они были готовы влиться в состав вооружённых сил, при условии предоставления им соответствующих воинских званий…

Маруланда является главным действующим лицом колумбийской истории на протяжении последних 40 лет, поскольку он вывел на первый план централизованную партизанскую организацию, это уже были не отдельные разрозненные отряды, проводящие разрозненные операции, а хорошо структурированная организация. На сегодня это старейшая партизанская организация в мире. И это может быть причиной как успеха, так и неудачи. Об успехе я говорю в том смысле, что, несмотря на то что партизанские организации, как и металл, могут уставать, в этой организации признаков подобного рода пока не видно, а под неудачей я подразумеваю, что им так и не удалось взять власть в стране… Да, вне всякого сомнения, история нашей страны в эти последние годы была историей постоянно нарушаемого мира. Вполне естественно, что в этой истории Маруланда играет огромную роль…». На вопрос о том, представляете ли Вы себе Маруланду в городе, экс-президент Пастрана ответил: «Мне говорили, что он никогда не покидал гор и сельвы… Наверное, это будет очень трудно… Наверное, как персонажу фильма Питера Селллерса “Из садаˮ. Я думаю, что этому человеку будет несколько не по себе в иной окружающей обстановке, это как пересадить растение в другую почву… Я думаю, что, наверное, это будет очень трудно. К тому же я уверен в том, что сейчас для него это просто опасно»[73].

«Я думаю, что основное качество, которое в высшей степени присуще Маруланде, – сказал Хильберто Виейра[74], – это хладнокровие. Можно сказать, что Маруланда никогда не теряет головы. В любом разговоре, где предлагаются различные точки зрения, он твёрдо отстаивает свою позицию, но с чувством уважения к мнениям других. Интересно также отметить ещё одну важную деталь: в Маруланде нет ничего от каудильо. В отличие от других борцов, вышедших из рядов крестьян и в которых эта черта была видна очень ярко, в Маруланде это отсутствует абсолютно…

Я думаю, что его авторитет основывается в первую очередь на его больших военных способностях, т. е. все партизаны, которые пережили опыт борьбы под руководством Маруланды, убедились в его блестящих способностях стратега. В то же самое время есть огромное уважение и восхищение личностью Маруланды со стороны народа, партизан, населения тех районов, где он действует… Я думаю, что из этого и складывается народное уважение к Маруланде…

В случае с Мануэлем Маруландой и Хакобо Аренасом мы имеем дело с глубоким взаимопроникновением личностей, достижением полного взаимопонимания между ними. Я думаю, что Мануэль и Хакобо, будучи столь разными по характеру, прекрасно дополняют друг друга, поскольку Хакобо является прежде всего очень страстным и энергичным агитатором, о чём я ему постоянно напоминал. В этом он сильно отличается от Маруланды, чья главная черта – хладнокровие. И случилось так, что в один из важнейших периодов истории нашей страны эти два столь разных характера встретились и в результате хорошо дополнили друг друга.

Хакобо стал, вне всякого сомнения, главным идеологом РВСК. Он превратился в человека, политически направляющего эту организацию, он намечал перспективы развития РВСК. Он также стал играть важную общенациональную роль, после того как обрёл большой опыт партизанской борьбы; это началось, пожалуй, со времён нападения на Вильярику, ещё в годы военной диктатуры, Хакобо тогда участвовал в борьбе против неё в районе Сумапаса. В итоге он накопил большой опыт партизанской борьбы.

Отношения между Компартией и РВСК были очень сложными, поскольку изначально РВСК создавались командирами-коммунистами и участвовали в них партизаны-коммунисты.

Однако с самого начала руководство Компартии прекрасно понимало, что было бы странно претендовать на командование партизанским движением из Боготы, что это партизанское движение должно обрести собственное командование. Эта тема очень бурно обсуждалась в партии. Для нас было абсолютно ясно с самого первого момента, когда РВСК представляли ещё маленькую группу партизан, что у них уже есть какое-то своё руководство. И потому Компартия в этой ситуации старалась оказать им прежде всего политическую помощь, озвучить своё мнение на их собраниях, своё мнение о ситуации в стране. Мы также старались регулярно переправлять им все наши книги, брошюры, журналы; они очень настаивали на том, чтобы бойцы РВСК не только сражались, но и учились. И сейчас, и довольно часто, руководство Компартии встречается с руководством РВСК для совместного анализа каких-то политических проблем, изучения перспектив, и неоднократно представители нашей партии открыто высказывали свою критику руководству РВСК за их действия. Но дело в том, что в определённых вопросах РВСК совершенно не зависят от Компартии. … Да, Компартия дала им жизнь, но они выросли, стали большими и превратились в довольно сильное и самостоятельное движение…»[75].

Говоря об отдельных личностях из руководства разных партизанских движений, которые произвели на него наибольшее впечатление в ходе различных мирных переговоров, Рафаэль Пардо, который в прошлом был советником по национальной безопасности, сказал: «Из тех, кто на сегодня уже умер, на меня наибольшее впечатление произвели двое – это Карлос Писарро[76]и Хакобо Аренас, хотя это были очень разные люди. Писарро был очень открытым, ясным в своих планах, с ним можно было достичь определённых соглашений и чётко обозначить разногласия. С ним легко можно было понять, в чём мы достигнем согласия, а в чём – нет… Антонио Наварро[77]– человек очень скрупулёзный, очень детальный в формулировках, что не оставляло никаких двусмысленностей, никаких сомнительных толкований.

Хакобо Аренас произвёл на меня большое впечатление своим умением создавать такие ситуации в ходе переговоров, которые позволяли намного упрощать тот вопрос, о котором шла речь… Он часто прибегал к аналогиям, которые позволяли высветить самую суть обсуждаемого вопроса. Это было очень характерно для него. В этом деле он был большим мастером. Он всегда очень тесно контактировал с правительственными советниками по делам мира. Не следует забывать о том, что мы с ним общались почти каждый день по радио на протяжении 2 или 3 лет. Он обладал совершенно непредсказуемой реакцией. Мы были с ним постоянно на связи, и вроде бы когда ты общаешься с человеком по радио целыми днями, а то и неделями на протяжении нескольких лет, то, по идее, ты уже знаешь, хотя бы примерно, его образ мысли, но Хакобо в этом отношении так и остался для меня не до конца понятным. Всё-таки на личном уровне между нами оставался некий барьер, но на некоторых этапах тех переговоров он был очень сердечным. Наверное, поэтому многие люди даже не подозревали, когда разговаривали с ним, что имеют дело с одним из давних руководителей партизанского движения.

Маруланда стал со временем более конкретным. Если Хакобо давал некую общую панораму, то Маруланда шёл по пунктам, приходил к конкретному пункту. Когда я познакомился с ним и когда у меня появилась возможность послушать его во время наших встреч, то я обратил внимание на то, что его очень волнует одна тема – наделение крестьян землёй. Он страстно добивался этого. На первой встрече секретариата РВСК с Карлосом Оссой Эскобаром, представителем правительства президента Барко, Маруланда выдвинул проект колонизации в районе Ла Макарены. Первоначально эта тема возникла как периферийная. Земли, о которых говорил Маруланда, были очень хорошими, они находились в междуречье Дуды и Лосады, очень плодородные земли. Маруланда говорил: “Там можно было бы осуществить интересный проект, мы очень заинтересованы в нёмˮ. Причём эта колонизация никоим образом не означала введения на эту территорию подразделений колумбийской армии, как это подразумевается сейчас. В ходе переговоров с Хакобо, с Маруландой, с Альфонсо Кано само собой подразумевалось, что колонизация в этом регионе, который был стратегическим тылом РВСК, должна была неизбежно привести к изменению образа жизни партизан.

И они начали развивать эту тему на переговорах разных уровней. Но тут ещё оставалось много вопросов. Партизаны РВСК расчистили часть леса, для того чтобы представители института Агустино Кодасси смогли приехать и взять пробы земли, чтобы определить её качество; на подробной карте было определено 15 или 20 точек для взятия таких проб. Эксперт-геолог сказал: “Мы хотели бы побывать в этих пунктах, для того чтобы посмотреть, какая там земля. Возможно, речь идёт о большом гомогенном участкеˮ. Это было интересно. И не было никакой речи о введении туда войск, нет, это был согласованный между правительством и РВСК момент, который должен был облегчить поиск путей колонизации этого региона. Соответствующие участки были расчищены, изучение качества земли на них проводилось за счёт правительства, и затем всё это включалось в качестве составной части в общую программу колонизации района Эль Дуды, которую осуществлял Колумбийский институт аграрной реформы. Представительство этого Института расположилось в Ла Урибе для непосредственного руководства процессом колонизации. Это было главным интересом Маруланды. И вот на одной из наших встреч присутствовал агроном, который сказал: “Взгляните на эту карту, нам необходимо взять пробы земли из этих мест, поскольку эти места с агрономической точки зрения являются гомогенными и представляют собой лесистую местность, но мы хотели бы убедиться в этом…ˮ. Альфонсо Кано ответил: “Минуточку, давайте разберёмся. Если мы говорим о том, что эти места с агрономической точки зрения являются гомогенными, и вы согласны с этим, то не идёт ли в таком случае речь о военной разведывательной операции?ˮ Это было полной неожиданностью. Уже сейчас, спустя несколько лет, я думаю, что это произошло потому, что данный регион был одним из важных мест дислокации партизанских подразделений. Судя по всему, он и сейчас продолжает быть таковым. И Маруланда проявлял большой интерес к нему, судя по всему, он прошёл его вдоль и поперёк, обследовал все обозначенные ранее пункты, реки, потому что потом он рассказал нам по карте гораздо больше, чем дала аэрофотосъёмка…

Я думаю, что – хотя, возможно, это может показаться слишком сильным преувеличением – история середины ХХ в. в Колумбии, я имею в виду подлинную историю этого периода, – обязательно будет говорить о партизанах как важнейших действующих лицах этого периода времени…

Сколько раз говорилось о том, что Маруланда мёртв? Я думаю, что это давно уже стало составной частью его легенды, и это придаёт особый характер его истории…»[78].

«По моему мнению, – говорит генерал Альваро Валенсия Товар в уже цитированном нами интервью, – “Снайперˮ – это самый искусный партизан, которого когда-либо знала наша страна со времён Эфраина Гонсалеса (“Чиспасаˮ). “Снайперˮ – это одна из наиболее значительных фигур, которую породило мировое партизанское движение, сопоставимая, пожалуй, только с Хо Ши Минном и, вообще, всеми теми бойцами-партизанами, которые затем выросли в руководителей революций, а не просто партизанских движений. Вот, допустим, генерал Зиап[79]– фигура уже не того масштаба. “Снайперˮ действительно является мастером чисто партизанской войны. Хотя есть стремление превратить “Снайпераˮ в стратега революционной войны, но это уже преувеличение. Нет, он не таков. Для подобной задачи необходим политический стратег революционной войны. “Снайперˮ же – сражающийся военный.

Но всё дело в том, что он имеет прекрасное дополнение в лице такого человека, как Хакобо Аренас, что в итоге создаёт идеальное руководство этой партизанской организацией».

Портрет № 3: образ врага

«Поэтому говорится: “Если знаешь врага и знаешь себя, в сотне сражений не изведаешь неудачи; если знаешь себя, но не знаешь врага, один раз победишь, другой раз потерпишь поражение; если же не знаешь ни себя, ни врага, каждое сражение будет чревато поражениемˮ[80], – таково древнее изречение, непревзойдённое в своей мудрости, которое мы находим у Сунь-цзы (V в. до н. э.). Его идеи были внимательно изучены, а потом творчески применены Мао Цзэдуном в его концепции затяжной войны против японских агрессоров в Китае.

Образ «Другого» пребывает в глубинах собственного «Я», в территориальном аспекте войны этот образ создаётся и пересоздаётся, в основном не как простая метафора или символ, а как совокупность представлений.

«Понятия “другаˮ и “врагаˮ должны браться в данном случае в конкретном и экзистенциальном смысле, а не как метафора или символ; их также не следует смешивать или ослаблять ради экономических, моральных и прочих идей, но особенно мы не должны редуцировать их к некоему лично психологическому или индивидуалистическому содержанию, рассматривая их как проявление сугубо личных чувств или склонностей», – так пишет Карл Шмитт о разных подходах разных политических концепций, предлагая далее такое определение врага: «Враг – это отнюдь не всякий соперник или противник. Он также не является неким личным противником, ненависть к которому испытывается по каким-то личным мотивам или антипатии. Враг – это обязательно некая группа людей, которая существует далеко не случайно и при первой же реальной возможности она радикально противопоставляет себя другой аналогичной группе. Враг – это обязательно враг коллективный, поскольку речь всегда идёт о некой совокупности личностей, или, если употреблять более точный термин, представителей определённых слоёв общества, что придаёт тем самым образу врага публичный характер»[81]. И в этом процессе опосредования между личным и публичным врагу противостоят уже не только с экзистенциальной дуалистичностью восприятия себя и другого, но и с таким проявлением глубокой ненависти, которое достигает кульминации своего проявления в упрощении этой связи. Но, по сути дела, эта связь ещё более усложняется, индивидуализируется, когда кто-то примеряет её на себя. В таком случае это отношение переходит в плоскость противостояния между преследователем и преследуемым, выходит на широкое поле официально объявленной войны между народами и необъявленной – в случае внутреннего конфликта в какой-то отдельной стране. «Сегодня образ врага является основным предлогом, которым мотивируют войну», – утверждает в своей книге К. Шмитт. И в рамках этого предлога, оправдывающего войну, можно даже, в частном порядке, любить врага, но публично его обязательно надо ненавидеть. Вот так могут сочетаться два проявления психологической индивидуальности.

Враг чётко идентифицируется именно тогда, когда он становится публичным, т. е. становится той группой людей, с которой вступают в конфронтацию, и, идентифицируя врага, рациональность в реализации ненависти начинает функционировать, используя всевозможные методы, уже известные и порождённые больным рассудком. И тогда уже не существует никаких границ, и тогда личные мотивы начинают выступать под знаменем общественных – каждая сторона имеет и защищает свою правду, – и тогда цель оправдывает уже все средства. Вот это чувство мести «Другому» является базовым и постоянным элементом истории ХХ в. в Колумбии. Оно прямо связано с различными периодами насилия, вооружённых повстанческих движений и соответствующей контрповстанческой политикой.

Этот век начинался с совершенно чудовищного декрета об объявлении войны вплоть до полного уничтожения врага, когда революционный алькальд города Ортеги, департамента Толима, постановил: «По приказу Аристобуло Ибаньеса, всякий консерватор, взятый в плен, с оружием или без оного, будет расстреливаться на месте»[82]. Враг уже обвинён публично, осталось только захватить его в плен и расстрелять. А затем, вполне естественно и согласно с ответной логикой, появляется декрет, подписанный в марте 1901 г. президентом Маррокином, который предстаёт в этом документе как отнюдь не давний любитель шоколада, поражённый на склоне своей жизни патологическим безволием, а также не как меланхолический наблюдатель за происходящими вокруг него событиями, как это любят изображать некоторые историки, а как человек большой силы и твёрдости: «Полагая, что многие личности, ныне находящиеся преимущественно в рядах мятежных партизан, совершают тяжкие преступления и что необходимо немедленно наказать их, дабы это послужило добрым уроком, постановляю: предавать суду посредством устных решений военных трибуналов лиц, застигнутых с оружием в руках и выступающих против правительства, при совершении ими следующих преступлений: поджог, нападение, убийство, грабёж, причинение ран и т. п. Против приговоров, которые будут вынесены упомянутыми военными трибуналами, апелляция не предусматривается, однако в том случае, если речь будет идти о смертном приговоре, то он должен будет быть согласован с гражданским и военным главой соответствующего департамента, которые должны сообщить своё мнение в срок не более чем 48 часов».

Однако в начале ХХ в. в Колумбии не имеется в качестве характерного элемента демонстрации своего полного могущества в момент пленения врага, которое проявляется в его унижении, что сопровождается церемонией публичной демонстрации пойманного противника в качестве трофея, как об этом пишет Элиас Канетти в своей книге «Масса и власть», церемонией, которая, ставшей уже традиционной в «обществах, которые продвинулись уже достаточно далеко по пути цивилизации… Другие, – утверждает Канетти, – которые кажутся нам более варварскими, соответственно и требуют большего: им необходимо, обязательно собравшись вместе и уже не чувствуя непосредственной угрозы, пережить унижение врага. Именно это и происходит у многих воинственных народов во время публичных казней пленников, что одновременно рассматривается как праздник победы»[83]. Во время Тысячедневной войны не было времени для публичной демонстрации пленных; обе стороны щедро применяли смертную казнь. «Более того, поощряя убийства, военный министр Хосе Висенте Конча приказал командирам колонн, чтобы в дальнейшем при повышении в чинах, которые в те времена происходили столь щедро, что даже алькальды и префекты становились полковниками и генералами, учитывалось в качестве обязательного условия при присвоении званий от майора до подполковника, чтобы претендент имел на своём личном счету не менее 100 убитых в бою врагов…»[84].

«Вполне понятно, что после такой директивы любой из майоров просто даже на всякий случай предпочитал не оставлять пленных в живых», – комментирует этот документ военный историк, полковник Леонидас Флорес.

Когда язык политики начинает тесно переплетаться с языком насилия, действуя в определённом направлении, имеющем идеологическую установку публично обозначить врага, это почти сразу же переходит в плоскость межпартийной конфронтации, направляемой государством, как это было во времена правления президента-консерватора Оспины Переса (1946–1950). И вполне естественно, что наиболее подходящей сценой для театрализованного изложения политических речей был парламент. «Блестящие ораторские способности – это обязательное условие, для того чтобы стать хорошим парламентарием. Надо уметь мастерски обращаться с тонами, модуляциями и паузами своего голоса, который должен заставлять слушать, затаив дыхание, а потом взрываться бешеными аплодисментами собравшихся. При этом речь вовсе не обязана заставлять думать, но обязательно должна взывать к подсознательным индивидуальным или коллективным эмоциям, и всё это порождает обстановку для проявления опасных политических эмоций. Всё это делается развращёнными умами, которые используют всяческие ухищрения, для того чтобы интуитивно, но гарантированно проскользнуть в образ политического оппонента, с тем чтобы уничтожить его; в этой риторике со временем неизбежно появляются скользкие лозунги, которые постепенно сгущаются в прямые, краткие, взрывные фразы, а потом они становятся краткой программой действий по защите безопасности государства. Эти лозунги проходят процесс выработки и фильтрации, обвинений и ответа на них, и всё это в широком диапазоне от поэтических образов сияющей луны до проповеди смелого действия и личного посягательства. Создаётся также необходимое состояние общественного мнения, для того чтобы побудить однопартийцев поискать адекватные меры, с помощью которых можно было бы устранить политического противника. Появляется и соответствующая мотивация: обвинение либералов в обмане и похищении сотен регистрационных свидетельств избирателей. Отсюда появляется идея: покончить со всеми обладателями таких документов – либералами до и после выборов 1950 г. Лозунг, который быстро материализуется в этой ситуации: “Огнём и мечом!ˮ “Парламент векаˮ, сплошь состоящий из поэтов и представителей известных семейств Колумбии, перестал быть местом, где обычно процветала пышная риторика, и стал предтечей парламента осадного положения, который, наоборот, будет использовать язык прямой и точный, который в итоге открыл прямой путь к необъявленной гражданской войне…»[85].

Этот язык политического насилия, синтезировавшийся в одном лозунге, требовал для своей абсолютной функциональности конкретизации реального образа «Другого». Лауреано Гомес, великий мастер этого дела, обнаружил его в образе василиска, «игуановидной рептилии, обитающей в Америке»[86], ссылаясь именно на него в своём определении сущности либерализма: «Наш василиск передвигается на ногах смятения и простодушия, на ногах произвола и насилия, у него огромный желудок олигарха, грудь, наполненная злобой, руки масона и маленькая, крошечная голова коммуниста, но, господа, не стоит забывать о том, что это всё-таки голова…»[87]

Лозунг и образ, которые выражают логику государства и которые содержат в себе три структурных элемента, характеризующих «Другого»: либерализм – коммунизм – масонство, и которые, безусловно, требуют четвёртого элемента, чрезвычайно взрывоопасного, – религиозного, для того чтобы, оттолкнувшись от противоположного, выступить в качестве защитника католической веры.

И уже после того, как публично определён во всей своей совокупности враг, оживают могущественные духи прямого манипулирования сознанием масс – СМИ, а также церковь – и это есть начало методической работы по устранению политического противника.

Политическое насилие порождает ситуацию, несовместимую с жизнью, что прежде всего относится к жизни крестьян, появляются новые ценности, что порождает новые лингвистические явления, у прежних слов появляются новые значения, в коллективном действии появляются – словно речь идёт о каком-то новом открытии – факты, которые нарекаются весьма примечательными, в плане переосмысления языка, словами. Изменяется суть даже таких важнейших понятий, как «жизнь» и «смерть». В этих понятиях становятся привычными два определения: godear[88]– ужасное слово, изобретённое для обозначения тотального истребления консерваторов, и «уничтожать с семенем их» – выражение, означающее убийство ещё не родившихся детей вместе с их матерями в том случае, когда речь шла о либералах. Практически полностью исчезает естественная смерть человека, для того чтобы уступить место расстрельной смерти. Меняется и сам процесс смерти – для врага она должна быть обязательно медленной, – кодифицируются и социализируются различные формы убийства жертвы, но вместе с тем эти формы приобретают идеологическое выражение, когда каждая из противоборствующих сторон идентифицируется со своим знаком и следами смерти: например, ужасный обычай вспарывания живота во время «виоленсии» 50-х гг. И в этом процессе идентификации сторон, процессе далеко не произвольном, но подчиняющемся специфическим ситуациям как регионального, так и общенационального характера, рождаются и получают широкое распространение такие слова, как грифы – в прямой связи с грифом-индейкой для обозначения полиции; либералы – сброд– бандиты – для обозначения партизан-либералов; птицы – для обозначения вооружённых гражданских лиц, которые неожиданно налетают, убивают и быстро скрываются. На юге Толимы, кроме термина для обозначения обычного, так сказать, общенационального врага – полиции («грифы»), широкое хождение на местном уровне получили три определения врагов в зависимости от того, в каком лагере кто находился: партизан-либералов называли чистые, в смысле не связанные ни с каким иностранным влиянием, врагами для них являлись коммуняки или коммунисты и банды птиц-консерваторов; для этих последних вражеским является всё, что пахнет либеральным сбродом и коммунизмом. Этот феномен проявлял себя и в других регионах Колумбии, но с иными характеристиками и названиями. Позже в языке появляются новые коннотативные элементы: гриф станет аурой или чумой для обозначения нового врага – армии.

Пьер Жилоде, который специально изучал эпоху «виоленсии» в Колумбии, утверждает, что не «будет преувеличением сделать вывод о том, что в Колумбии, с сугубо военной точки зрения, враг был изобретён в рамках своего рода общеконтинентального ответа, как это замечательно разъяснил генерал Айербе Чаух в 1965 г. по возвращении с VI межамериканской встречи, которая проходила в Лиме: «Реальное присутствие коммунизма… продолжает быть объектом нашего самого пристального внимания и изучения… Это – живая реальность, которая уже несколько лет проявляет себя посредством энергичной пропаганды … и в конечном счёте партизанского движения. И мы ни в коем случае не должны впадать в недооценку этого явления из-за того, что коммунисты на сегодня представляют собой меньшинство. Так в своё время думали и на Кубе… В Чили, например, недавно не хватило очень немногого для того, чтобы они захватили власть посредством избирательного бюллетеня. В Бразилии военные были вынуждены вмешаться раньше, чтобы их страна не оказалась во власти коммунистических орд… Если, к великому несчастью, на территории какого-либо из наших государств появится коммунистическое правительство, то это будет затрагивать не только суверенитет этого оккупированного государства, но и независимость соседних народов…

Читая эти слова сегодня, – комментирует далее Жило-де – не остаётся никаких сомнений в том, что инициатива этого военно-политического наступления начала 60-х гг. исходила из-за рубежа. На слабого президента – Гильермо Леона Валенсию – было оказано соответствующее давление, и в результате в военном руководстве страны появился офицер нового типа – Руис Новоа, – который был вполне способен реализовать на практике теорию, очень близкую и дополняющую “Союз ради прогрессаˮ»[89].

Генерал Ребейс Писарро незадолго до смены на посту министра обороны смещённого генерала Руиса Новоа писал в Revista del Ejйrcito № 69 (январь 1965 г.): «Я уверен в том, что в самом ближайшем будущем Вооружённым силам предстоит сыграть определяющую историческую роль в процессе политического развития нации. До тех пор, пока в стране остаются серьёзные причины для недовольства, до тех пор, пока не удовлетворены экономические требования всех сословий нашего общества, единственным препятствием для беспорядков и анархии являются Вооружённые силы».

К слову бандитизм в его прежнем значении теперь добавляются коммунизм, беспорядки, анархия, что позволяет более точно определить врага. О Кубе теперь говорится уже как о враге всего континента. Любая форма общественного протеста, тем более вооружённая борьба рассматривается как подрывная деятельность и происки врага, выражающие иностранные интересы кубинского коммунизма. Эта очень простая формула хорошо прослеживается в официальных документах армии. В 1966 г. генерал Айербе Чаух вновь вернулся к определению врага: «Основным источником подрывной деятельности в Колумбии и Латинской Америки является коммунизм».

В 1967 г. главнокомандующий армией, генерал Гильермо Пинсон, обращаясь к Вооружённым силам с призывом к бдительности перед лицом новой тактики и проявлений подрывной деятельности, одновременно взывает и к чувству гражданской ответственности, «осознанию своего общественного долга, для того чтобы ясно понять, что нынешняя война – это война не только против сил правопорядка – что в таком случае порождает у определённых слоёв населения социальную апатию, – а война против Колумбии, против её республиканских, демократических и культурных традиций, против западной цивилизации и христианских этических ценностей, против уважения к правам отдельной личности; и это – без всяких обиняков и маккартизма – война между демократией и коммунизмом, перенесённая на колумбийскую почву»[90].

Данное определение врага, являясь, пожалуй, наиболее полным, поскольку придаёт определению характер войны между «демократией и коммунизмом», сохраняется в неизменном виде на протяжении 70-х гг., а в 80-е гг. становится в один ряд с образом нового врага – наркотерроризмом, – который стремятся представить явлением того же порядка. И перед лицом таким образом определённого врага остаётся только одно решение: война до победного конца.

В рамках общего определения войны между «демократией и коммунизмом» происходит индивидуализация врага, идентификация его в ком-то, в человеке, который по причине его лидерских качеств персонифицируется в роли «Другого». Это то, что генерал Ландасабаль определяет как «тщательная работа по выяснению индивидуальных качеств военных руководителей, которые командуют организацией, и качеств политических лидеров, которые направляют эту организацию». В художественной форме это познание «Другого» генерал Варенсия Товар описывает в своём романе «Уйсида» следующим образом, когда главный герой, майор Роблес, находит в покинутом жилище Фульвио Хереса, «Другого», партизана, который был вынужден бежать, следы присутствия женщины. Далее майор Роблес размышляет так: «Так, значит, здесь жила женщина, а там, где есть женщина, должны быть фотографии, бумаги, любовные письма». Он продолжает поиски и находит то, что ищет. «Кстати, о бумагах, – сказал им капитан Видаль, – взгляните на содержимое этого ящика. Письма. А теперь посмотрите на эти фотографии. Вот этот бородач и есть, если я не ошибаюсь, Фульвио Херес. Вот сейчас я совершенно точно уверен в том, что мы служили с ним вместе в 9-м стрелковом… Интересно. Очень интересно. Иметь в качестве главаря своих врагов своего же бывшего подчинённого. Вот так рождается эффект приближения к предварительному знанию, о чём говорил Сунь-цзы, чью философию 24 веков Вы глотаете спокойно, словно пилюлю. Так, а эта девушка, должно быть, Консуэло, которую все зовут Плутония. Красивая, правда? Очень красивая… О, смотрите, а вот ещё бородачи. Не кажется ли Вам, что гораздо лучше устанавливать связи с нашими врагами, узнавая о них кое-что из их лиц и прежней жизни, прежде чем мы вступим с ними в бой?»[91]

Конечно, жизнь гораздо богаче и сложнее любых литературных фантазий, и колумбийская армия в последние 30 лет имела массу фотографий «Другого» и конкретных «Других», назовём хотя бы Гуадалупе Сальседо, Камило Торреса, Фабио Васкеса, Хайме Батемана, Мануэля Маруланду Велеса – все они избежали тюрьмы застывшего образа.

Однако вернёмся к ситуации со «Снайпером», который был осью того процесса, не закончившегося и по сей день, в то время как «Другие», его преследователи, уже успевали сделать себе успешную военную карьеру, получить высокие должности, из полковников стать генералами, из генералов – командующими армиями, и, как последняя ступень, некоторые из них достигли поста министра обороны – генерал Курреа Кубидес и Кайседо Айербе, – ну, а кто-то хоть и не сумел получить четвёртую звезду на погон, всё равно пребывает сейчас в почётной отставке…

В таком случае неизбежно возникает вопрос, который мы уже пытались прояснить в психологических дебрях предыдущих «портретов»: каков был публичный образ Мануэля Маруланды Велеса, созданный армией за 30 лет после проведения «Операции Маркеталия»? В качестве возможного ответа на этот вопрос мы вновь возвращаемся к Карлу Шмитту и его книге «Концепция политического», когда он говорит о том, что «этот род войны – мы имеем в виду войны между государствами, но это также относится и к войне между «демократией и коммунизмом», перенесённой на колумбийскую почву, – неизбежно сопровождается небывалой напряжённостью и бесчеловечностью, поскольку он выходит далеко за рамки политического и одновременно сопровождается унижением врага посредством применения моральных и иных оценок, превращая его, таким образом, в нечто нечеловечески ужасное, которое должно быть не просто отражено, а окончательно уничтожено, и потому враг – это уже не тот, кто должен быть отброшен назад в пределы своих границ»[92].

Публичный образ Маруланды, созданный армией, неизбежно имеет тесную связь с боевыми действиями, в которых вне зависимости от цифр потерь с обеих сторон этот образ снова и снова предстаёт перед публикой. По самой своей сути было бы странно ожидать объективной оценки врага со стороны военных и политиков, которые его преследовали. Создание образа Маруланды начинается с эпитетов, и первый из них, прослеживаемый с 60-х гг., после того как армия уничтожила бандитские шайки в Толиме, был, естественно, «бандит»: «На этих людей – из Маркеталии – оказывает большое влияние бандит “Снайперˮ, – говорил в 1964 г. министр обороны, генерал Руис Новоа»[93].

Разумеется, что это «пагубное» влияние навязывается местному населению с помощью террора. В этой же части своего заявления генерал говорил и о «насильственной власти беглых преступников…». И далее, строкой ниже: «В последнее время этот бандит выдаёт себя за коммуниста…». Заявление, которое с ходу отвергает всякую возможность политической подоплёки дела. Полковник Курреа Кубидес сообщает о том, что армейские подразделения, которые продвигаются к Маркеталии, «на протяжении двух последних дней неоднократно вступали в столкновения с антиобщественными элементами, которыми командует в этом регионе антиобщественный элемент по прозвищу “Снайперˮ»[94].

Позже этот же образ будет расширяться, когда армия будет проводить военные операции в Эль Пато и Риочикито против шаек и банд, которыми командует кровожадный, опасный, бич Маркеталии и, наконец, подрывной элемент «Снайпер». На протяжении последних 30 лет эти эпитеты практически не изменились. Публичный образ или портрет «Снайпера» как врага, согласно армейским публикациям и толкованию «Словаря испанского языка», выглядит следующим образом: бандит-разбойник, грабитель с большой дороги, развращённый и порочный тип; беглый преступник, который старается обходить стороной населённые пункты, избегая таким образом правосудия; антиобщественный элемент, враг, противопоставивший себя обществу и общественному порядку, организатор шаек злоумышленников и грабителей; главарь банд, групп вооружённых людей, находящихся вне закона; кровожадный, жестокий, мстительный, вспыльчивый, получающий удовольствие от пролития крови; очень опасный подрывной элемент; бич и ужас Маркеталии, Риочикито, Эль Пато, Гуаяберо и Ла Урибе; тип, оказывающий дурное влияние… и это всё тот, кто именуется Педро Антонио Мариином, он же Мануэль Маруланда Велес, он же печально известный «Снайпер»… После всего этого, пожалуй, трудно найти более подходящее определение для оценки жизни и деятельности Маруланды, чем «нечеловеческий ужас», о котором говорит Карл Шмитт.

Враг не просто описывается физически, он унижается как личность, враг разыскивается и локализуется на какой-то территории, для того чтобы затем его уничтожить; его смерть будет великой победой, и одновременно она послужит оправданием того, почему его преследовал «Другой», а также демонстрацией силы того государственного института, который обеспечивает защиту всех. Иначе относительно всех многочисленных военных операций по определению местоположения врага обошлись бы парой общих слов. С врагом, разумеется, устанавливаются определённые правила – жизнь или смерть – поведения в фатальной игре преследователя и преследуемого. Здесь нет никакой середины – такова военная психология победы, – и если она всё-таки появляется, то, наверное, только в драматический момент капитуляции, когда выкидывается белый флаг тяжёлого поражения. Стало быть, на поле боя и особенно за его пределами фантазия военного командования может разворачиваться особенно масштабно, например в описании преследования «Другого». Каким же образом преследовался «Снайпер» на протяжении последних 30 лет? «Снайпера» атакуют с воздуха и земли» – сообщается в El Tiempo от 18 марта 1965 г. «Реактивные истребители ВВС Колумбии по целеуказанию вертолётов бомбили вчера ночью и сегодня утром район Коскуро и Ла Эсперенсы, места, где были обнаружены бандиты под командованием Педро Антонио Марина (он же “Снайперˮ), которые недавно напали на автобус, курсирующий между Инсой и Попояном… Эффективная поддержка, оказанная ВВС, позволила на несколько часов задержать банду во время её бегства, что позволило армии занять выгодные стратегические позиции в регионе». Примерно такое же сообщение вновь появляется в El Tiempo 15 октября 1973 г.: «РВСК преследуют по воздуху и земле». «В эти часы подразделения регулярной армии ведут энергичное преследование по воздуху и земле банды партизан, которая в субботу устроила засаду на армейский патруль… Преследование по воздуху ведётся с помощью вертолётов… с целью напасть на след антиобщественных элементов, которые после неожиданного нападения скрылись в непроходимой сельве». Два месяца спустя новое сообщение в этой же газете (17 декабря 1973 г.): «Каньон Анамичу – в последние дни место ожесточённых боёв между Вооружёнными силами и повстанцами – был подвергнут интенсивной бомбардировке с целью покончить с последними остатками бандитов в пограничной зоне между департаментами Уила и Толима…». «Генерал Паярес Колес, командующий IV дивизией, расквартированной в Вильявивенсио, в интервью El Tiempo 4 декабря 1991 г. сказал, что «необходимо изловить “Снайпераˮ». Генерал Поярес Колес пояснил, что «Мануэль Маруланда, “Снайперˮ, или как он там ещё именуется» до сих пор не найдён по причине сложных географических условий местности, где скрываются партизаны. Но «партизаны знают её очень хорошо, – в первую очередь он имеет в виду секретариат РВСК, – и потому их очень трудно засечь с воздуха, а это фактически единственный эффективный способ ведения боевых действий против них». Когда преследуется такой враг, как Маруланда, то вполне логично предположить, что новости о его неизбежном пленении или смерти будут появляться в большом количестве, как некие обнадёживающие признаки. Это почти необходимый элемент взаимосвязи, который является своеобразным мостом между тем государственным институтом, который ведёт преследование от имени всего общества, и самим обществом как существом, которое требует вбросов информации для поддержания как минимум духа лояльности. За всё это время – а прошло уже более 30 лет, – когда впервые прозвучали заявления о преследовании врага, истина заключается в том, что официальные сообщения оказывались пустым звуком. Каковы же были правила подачи информации о преследовании «Снайпера»?

Первое правило: неизбежность его пленения или смерти. В мае 1965 г. в El Tiempo было объявлено о скором уничтожении «Снайпера». Полковник Курреа Кубидес заявил о том, что «с оптимизмом смотрит на возможность успешного завершения операции – ликвидацию “Снайпераˮ – и что всё развивается строго по тщательному, заранее разработанному плану…». 13 декабря 1973 г. на страницах этой же газеты командование VI бригады утверждало, что «имеется надежда на успешное завершение идущего сейчас серьёзного сражения… Ещё немного, и мы доберёмся до “Снайпераˮ, с нескрываемым оптимизмом заявил официальный представитель бригады…».

Второе правило: полное окружение «Снайпера». В мае 1965 г. устами полковника Курреа Кубидеса оптимистично заявлялось: «Кольцо, которое сейчас создано вокруг той зоны, где находится “Снайперˮ, является самым большим из тех, которые создавались когда-либо против банд антиобщественных элементов. Дисциплинированность наших подразделений и точность, с какой выполняются все предусмотренные манёвры, позволяют предсказать полный успех…». 17 декабря 1973 г., согласно информации военных источников, «три главаря группы бандитов – “Балинˮ, “Снайперˮ и “Сорроˮ – полностью окружены, и любая попытка прорваться совершенно невозможна…». 25 октября 1980 г. газета El Colombiano писала: «Главный руководитель так называемых, Революционных вооружённых сил Колумбии, Мануэль Маруланда Велес, он же “Снайперˮ, сумел после ряда ожесточённых боёв прорвать кольцо окружения, организованного армией в районе Гуаяберо…».

Третье правило: крайне неудобная, непроходимая местность, которая никак не позволяет нанести решающий удар и покончить со «Снайпером». Говоря об особенностях местности в районе Маркеталии, генерал Матальяна вспоминает, что это был «густой кустарник, практически непроходимый со всех сторон. Тысячелистник, а при его прохождении ещё и целая цепь препятствий, образовавшаяся за многое время упавшими стволами деревьев, лианами, переплетённой друг с другом растительностью, которая там была гораздо гуще, чем в других частях сельвы…». В ходе «Операции Сонора», которая была проведена против Маруланды в декабре 1973 г., утверждалось, что, «как для сил правопорядка, так и для самих бандитов климатические условия сложились крайне неблагоприятные… Район очень суровый, болотистый, вода со всех сторон…». Генерал Поярес в интервью для El Tiempo заявил о том, что Маруланду оказалось невозможным найти «именно по причине сложных географических условий местности, где скрываются партизаны…».

Четвёртое правило: признавать публично за «Снайпером» только состояние деморализации как единственное, которое может у него быть. 27 октября 1964 г. в El Tiempo было опубликовано следующее сообщение: «Шайка, которая переносила “Снайпераˮ на носилках вследствие полученного им в бою ранения, состояла из 20 человек, по большей своей части также раненых, голодных, измотанных, одетых в такие лохмотья, что им приходилось связывать между собой то, что осталось от штанов и рубах, лианами…». 22 мая 1965 г., когда было публично объявлено о скорой гибели «Снайпера», в El Tiempo появилось следующее сообщение: «Люди, находящиеся под командованием Педро Антонио Марина, физически очень ослаблены. Усталость после долгих и трудных пеших переходов, что явилось следствием постоянного преследования армии, привела к тому, что энтузиазм антиобщественных элементов заметно поубавился. Многие из них, согласно свидетельствам лиц, видевших проходящую мимо шайку, выглядят крайне истощёнными. Нехватка продуктов и воды существенно влияет на настроение бандитов. К этому добавляется полное незнание ими той местности, в которой они очутились в результате своего беспорядочного бегства…». 13 декабря 1973 г. во время проведения «Операции Сонора» на юге Толимы газета писала: «Печально известный Педро Антонио Марин (он же “Снайперˮ) ранен и отступает с группой из 21 человека, которой на данный момент руководит Асноральдо Бетанкур, “Балинˮ… Официальный представитель VI бригады заявил в интервью El Tiempo, что располагает достоверной информацией о том, что знаменитый бандит в панике отступает и сейчас ищет возможность проведения хирургической операции, которую ему настоятельно рекомендовали врачи…».

Пятое правило: желаемая-воображаемая-выдуманная смерть «Снайпера». Естественная смерть врага была бы ударом в самое сердце преследователя, она затронула бы самые тонкие фибры его концентрированной ненависти и лишала бы его самого смысла дальнейшего существования, поскольку получилось бы так, что жертва просто выскользнула из его рук, словно вода сквозь пальцы. «Его убило его собственное тело, он умер не от моих действий…» – примерно такими были бы мысли разочарованного преследователя. Затем последовал бы нелицеприятный самоанализ своей способности заниматься избранной профессией. Фатальный замкнутый круг – преследователь – преследуемый, – который может дать исторический шанс главным героям поменяться местами друг с другом, имеет в лице естественной смерти своего заклятого врага. Отсюда ведёт своё происхождение своего рода коллективная терапия для того государственного института, который ведёт преследование, в виде выдуманной и желаемой смерти «Другого», которая распространяется как слух и одновременно служит для умножения своих сил и в качестве дополнительного стимула среди своих для продолжения преследования. Выдуманная смерть – воображаемая фикция – является знаком коммуникации с «Другим»; причём не просто как предостережение, но как ощутимая реальность, которая непременно должна произойти. За последние 30 лет было много фиктивных сообщений о смерти как «Снайпера», так и, например, Хайме Батемана. Многие из этих сообщений тут же подтверждались армией, а затем с большой неохотой публично опровергались. Честь того или иного государственного института зависит от людей, его составляющих, от их образа мышления, и если ненависть полностью застилает им глаза, то… Другое дело – политик, который управляет Государством, он может позволить себе менять орудия преследования, может заключать некие устные соглашения, но и в этом случае призрак оружия будет нависать тенью и прикрывать его спину.

Образ преследования смертью жизни «Другого» стал раной, рубцом, татуировкой всей территории и всей современной истории Колумбии. Когда закончится этот цикл? Ответ находится в крови, которая течёт в жилах человека.

Эпилог