И лучше бы так продолжалось и дальше…
Пощёлкал по иным каналам. Где-то балет, где-то мультики. На другом политики спорили за сферу влияния в Африке: Германия или Россия? Обещал разгореться очередной военный конфликт.
Совесть говорила, что если бы не спешил, подождал, мог быть там. Снова в боевом облачении, братстве, военной сытости. Прокрутил её слова в голове и почуял отвращение. Неужели настолько сплёлся с войной?
Тучка оказалась почти домашней: быстро привыкала к новым условиям, ластилась к новым рабам, тёрлась о ноги. Котёнок словно с рождения знала о своём величии. Поднял её за шкирку, усадил на колени.
На войне тоже были кошки. Из развалин, руин, грязные и одичавшие. Мы подбирали их, проявляя последние остатки человечества, словно трижды проведя ладонью по шерстяной спинке и угостив молоком, собирались смыть с себя грех убийства.
В зубе стрельнуло, я едва не согнулся пополам.
– Что такое? Больно? Сердце? – на лице Оксанки волнение вперемешку с беспокойством. Казалось, слышу как часто колотится её сердце.
Покачал головой в ответ, быстро приходя в себя. Ударившая боль, узнав что ей тут не рады, разочарованно и не спеша отступала прочь. Надо же, а я ведь и забыл о том, что было утром. Пошевелил челюстью, языком провёл по поверхности зубов – все на месте. То ли эскулапы из «Майнд-тек» напортачили, то ли остаточная фантомная боль. Такое бывает. Крайне надеялся на второе, но боялся, что действительность в первом.
– Всё… всё в порядке. Челюсть просто свело. Старая рана, осколок, – ей хватило моего вранья, чтоб успокоиться. Неловко села назад, уже без аппетита посмотрела на недоеденный сырник. Спрыгнувшая с моих колен Тучка искала утешения в миске с молоком. – Лучше расскажи, ты говорила, собираешься поступать на IT-что-то-там. Программистом хочешь быть?
Моя случайная заинтересованность пробудила в ней азарт. Вспыхнули широко распахнувшиеся глаза, девчонка неуверенно закусила нижнюю губу, часто закивала.
– Да! То есть нет. Ну или почти! Хочу дизайнером стать!
– А разве для этого не в художественный? – почему-то озвученная профессия ассоциировалась исключительно с рисованием.
– Нет! – она умела смешно хмурить брови. – Ну, может быть, раньше, ещё давно. Я хочу игры разрабатывать. Плюс, «Майнд-тек» сейчас держит на дотациях будущих специалистов, если смогу себя проявить, буду получать повышенную стипендию! И почти гарантированное трудоустройство!
Вот оно как. И тут без корпораций не обошлось. С другой стороны, миллионы людей работают на них, семьи содержат, неплохой доход имеют. Чем она хуже?
– Разве они игры делают?
– Они всё делают! – узнай о её восторге Максим, всенепременно бы восхитился. И сказал что-то вроде «отрадно видеть такую приверженность…»
Может, их познакомить?
Отринул мысль, вряд ли куратор станет тратить на неё время. Может быть, позже…
Оксанка опустила взгляд, словно оговорилась.
– Ну, может быть, не совсем игры. Слышал про гибернационные капсулы? Игровые сны?
Чуть было не ляпнул, что работаю в них. Хотя к чему было скрывать не знал сам.
– Они сейчас популярность набирают! – девчонка затараторила вновь. – Ты знал, что сны – это тоже своего рода программы? И их можно «задать», придать им определённую форму, обозначить содержание?
– Хочешь рисовать людям счастливые сны?
– Красивые! И связные. Для этого и нужны дизайнеры. Сон должен быть бесшовен, чтобы играющий не заметил подвоха. Сумел прочувствовать натуральность: цвет, запах… вкус…
– Вы что же, понятие вкуса в формулу выводите? На нолик кислое, на единичку сладкое. Подставь знак равно – и горькое получится?
– Слишком образно, – она нахмурилась на моё удивление, задумчиво закатила глаза. Видел, ей не хватает слов, чтобы описать, но может, данное понятие и невозможно описать словами?
Я кивнул, решив поупражняться в умении уводить разговор в сторону. Даром, что ли, с Максимом общаюсь?
– «Майнд-тек», повышенная стипендия, трудоустройство… Звучит так, словно ты всю жизнь заранее распланировала.
– Наверное. Знаешь, пап, там у мамы… мне хотелось вырваться из-под её опеки, крыла…
– Взрослое желание, – кивнул и похвалил. На языке крутилась саркастичная присказка про детское исполнение, но не дал волю языку.
Она согласно кивнула.
– Да, наверное. Я постоянно слышала о том, какой ты плохой, как испоганил маме её лучшие годы… – от её слов становилось гадко. Заливаясь слезами, подобное кричала мать, получив от отца очередную затрещину. Клялся, что никогда не стану на него похожим и вот…
Не помогало даже оправдание, что та ночь, сама поездка на Кипр выветрилась из головы, будто ничего и не было.
– …Оказалось, что я была тем самым поганым черепком, испортившим всё. Вместо того, чтобы учиться, жить, любить, она вынуждена была нянчиться со мной. И лила в уши яд своих рассказов о тебе. Словно мечтала во мне взрастить изощрённый план мести. И… знаешь, когда тебя каждый день попрекают только тем, что родился на свет, начнёшь думать, а как дальше?
Почувствовал дикое непреодолимое желание просто и по-человечески обнять. Драмы бывают в скверных сериалах. Ещё скверней они выглядят, когда происходят в реальной жизни.
Она расплакалась по-тихому, словно надеялась оставить слёзы при себе. Думал, отстранится, оттолкнёт. Она думала также, попыталась, а на полдороге решила, какого чёрта?
Прильнула ближе.
– Я трижды к краю крыши подходила. Потому что надоело. Просыпаться и знать, что тебя родили как кусок озлобленности, страха, нелюбви. Ты… ты тогда меня дома запер, а я уйти думала и повеситься. Там, в заброшенном недостроенном доме у вокзала, видел?
Я ласково зашипел, требуя тишины. Она шмыгнула носом, оправила волосы, отходила от накатившей на неё истерики. Прав, тысячекратно прав Максим, сказав, что получил на руки взрослую готовую дочь. Будь она на десяток лет младше – успокоить бы не смог.
Ночь тихо опустилась на город.
Глава 14
В четверг мне поставили первую двойку. Как сейчас помню, по математике. Учитель старательно вырисовывал в дневнике, а я гипнотизировал взглядом ручку, словно надеялся, что оттого она нарисует хотя бы на единицу больше…
В четверг меня бросила девушка. Сказала, мы не пара, несмотря на те чудные два года, что провели вместе. А потом запрыгнула в кабриолет взрослого мужика и укатила, оставив меня кашлять в бензиновой вони.
В четверг умерла мама сухо и буднично. Ушла в больницу с какой-то мелочью, а через день мне позвонили и велели сесть, будто сидя встречать скверные новости проще.
Ненавидел четверги всеми фибрами души, даже осознавая, что после них шагала долгожданная, пахнущая выходными пятница.
От сегодняшнего подарков судьбы не ждал, только неприятности. Разбудивший звонок будто вновь швырнул меня в то поганое, скверное утро. Сейчас сниму трубку, а мне скажут…
– На связи.
– Доброго утра, Алексей.
Какой знакомый голос! Куратор лично решил проверить, как мне спится в три часа утра? На языке вертелась грубость.
– Вынужден вам сообщить пренеприятнейшее известие!
Врач тогда свою речь также начал: елейно и высокопарно. Я сглотнул, ожидая худшего.
– Так вышло, что сегодня в нашем офисе не будет света. Вероятно, до конца дня, а может, и до завтрашнего полудня. Решил сообщить вам о том, что сегодня у вас незапланированный оплачиваемый выходной.
Сказанное понял не сразу, решил, что вот, опять. А когда дошло, переспросил. Максим словно ждал подобного развития.
– Сегодня в вас нет нужды. Как ваш куратор я считаю, что если вы проведёте этот день с семьёй, будет только лучше.
– А завтра?
– Так горите желанием вернуться в игровой сон? Завтра приходите.
Попрощались быстро, без лишних слов. Я вздохнул, нащупал бутыль минеральной воды, что поставил вчера у кровати, сделал пару глотков.
Сон не шёл до полночи, после удалось провалиться в вязкую, полную безответных вопросов дрёму. Захотелось сплюнуть зря утраченному сну, после звонка был на взводе. Хоть сейчас штык-нож в зубы – и на штурм!
Противно было осознавать, Максим наверняка знал, как отреагирую и что не смогу уснуть после. Чёртов кукловод…
Встал, чуть не наступил на устроившуюся на полу Тучку, успел забыть, что приволок её домой. Взбудораженная и разбуженная мной кошка спешно ретировалась в сторону комнаты Оксаны. Ну и пускай.
Включать свет на кухне не стал, вышел в чём был на балкон. Застёклённая рама сверху донизу покрылась инеевым узором. Подышал на стекло, протёр краем майки – открылся прекрасный вид на город.
Помогало забыться, отвлечься. Воспоминания настырно лезли в голову, как будто забыл, почему раз за разом снова шёл на контракт.
Война привередливая, ревнивая дева. Молча взирает, как теряешь на ней жизнь, кровь, конечности. С тихой улыбкой смотрит на бестолковые мечты, что когда вернёшься, тебе хватит сполна. Денег, жизнелюбия, времени, чтобы покорить мир или просто проедать накопления.
Но стоит только вылезти из окопа, как цепляется когтями, сбрасывает с твоих глаз розовые очки, и ты возвращаешься в суровый, неприветливый мир.
Ночами война будет шептать, находя в новых гражданских друзьях изъяны. Показывать в новостях, газетах, на случайных встречах, как быт скурвил тех, кого ещё вчера звал боевым братом и рассказывать, рассказывать, рассказывать…
А вот там, в окопе было иначе. Неделя, месяц, сколько я продержался в прошлый раз? Отпуска становились всё меньше по собственному желанию. Закрываешь глаза в попытке уснуть на диване, а, открывая, оказываешься одет в разгрузку, и стонут даже сквозь перчатки старые мозоли.
Уже не спрашиваешь, что я здесь делаю? Война успеет нашептать ответ задолго до того, как примешь решение вновь оказаться в её объятиях…
Мне везло. Каждый раз. И когда звал огонь на себя, и когда под ногами от танкового огня складывались этажи, а лейтенант успел выпихнуть меня в окно, и когда граната легла в пяти метрах, а я одним инстинктом ведомый укрылся лежащим на полу матрасом.