– И да, и нет. Данный эффект является критическим, а потому может быть устранён в лазарете или квалифицированным медиком в команде при наличии сопутствующих инструментов.
Я крайне надеялся, что Герхард жив и инструментов при падении не растерял. Решил проверить, чего лишился сам.
Сгинул инженерный подвяз. Отмычки, щупы, проволока, всё ушло в небытие. Вместе с ним канула в лету пристёгнутая к карабину связка гранат. Я ощупал разгрузку. Повезло, ещё две их, похожие на бейсбольные мячи, сестрицы покоились в подсумке. ПП даже искать не было смысла: его приторочил к сумке с гражданской одеждой. Той теперь и след простыл.
Из подсумков выгреб осколки – пластик корпуса запасных магазинов. Три магазина для сгинувшего ПП опустошил, сложил патроны врассыпную. Мало ли где пригодятся?
Очень кстати пришёлся бы нож, но и он не пережил падения. Старине «Людвигу» досталось. Сдавал его перед вылетом в мастерскую, его довели едва ли не до заводского состояния. А теперь он разом утратил чуть больше полутора сот единиц состояния. Юшка, заботливая душа, решила, что не обойдусь без предупреждения: «Каждые потерянные пятнадцать очков состояния ниже половины увеличивают шанс осечки оружия на 5 % при каждом выстреле, и на 1 %, что ствол заклинит.»
А вот «Чаквартанна» как новенькая, словно только что купил. Даром, что ли, имела в пассивных свойствах устойчивость к износу? Что ни говори, а с начала Мироновской войны индусы научились делать стрелковое оружие не хуже нашего. Дядя Юра так и вовсе расхваливал эту пушку едва ли не больше Калаша. Но вовремя останавливался, Калашников – это святое!
Пощёлкал по наушнику передатчика, тот ответил шипением. Пульт настройки треснул (когда их научаться делать из чего-то попрочнее?), но всё ещё был активен. Про какую там волну говорили на брифинге?
На миг побоялся, что память в этот раз дала осечку. Испугавшись упрёка, та тут же исправилась: 200-3-864.
Белый шум ударил по уху. Болезненно сморщившись, убавил громкость. Совесть требовала прозвонить Глебу, но здравый смысл противился. Выжить после такого падения без парашюта – не хватит и в десяти рубашках родиться…
– Четвёртый, Промедол, на связь. Говорит Сокол. Есть кто?
Нет ответа. Скверно. Не так уж и далеко друг от друга мы приземлились. Вслушивался в каждый шорох, но выстрелов не было. Может, их подрезали ножами? Вспомнилось, как сам со своей группой уложил так с десяток диверсантов: дождались их вылазки в засаде, замаскировались в чаще, те даже пикнуть не успели.
– Четвёртый, Промедол, на связь! – надежда жаждет умирать последней. Герхард носил позывной Промедол по понятным причинам. А вот за что Денверса величали Четвёртым даже не догадывался.
Я повторил в эфир ещё раз, пока не вспомнил, наверняка ждут связного пароля. Умно, а вот у меня совершенно вылетело из головы. Брызнул из ручья горстью воды в лицо. Время было действовать по-военному.
– Цетторах. Четвёртый, Промедол?
– Сокол, ты? – говорили на чистейшем английском, но прекрасно разбирал каждое слово. Говорил Герхард.
– Я. Припарашютился недалеко от вас, но требую уточнения. Как обстановка?
– Денверс предплечье вывихнул. Я в порядке. Глеб с тобой?
– Видел, он упал без парашюта. Вряд ли жив.
– Иди на север. Увидишь скальный нарост, я Денверса под него отволок, сидим под скосом.
– Противник?
– Над нами дрон пролетал. Кажется, не заметил, не знаю. Это «jamahara», а у них тепловизоров нет. Хотя кто знает, чего в своих шарашках гунгнировцы наворотили.
Я проскрипел зубами. Индийский дрон и в моё-то время доставил немало хлопот. Но, значит, следовало поглядывать в воздух и держать антидроновую глушилку наготове. Впервые за долгое время ощутил, что потратил деньги на действительно нужное.
– Сам как? Идти можешь? – спрашивал медик.
– Бедро повредил. Уже обезбола навернул, идти смогу, бежать навряд ли.
– Стимулятором могу уколоть. Если не перелом, будешь как новенький, – а Герхард оказался разговорчивей, чем похожий на него Дитрих.
Связь оборвали, я двинулся по компасу на север. Их вряд ли занесло далеко, километр-другой. Бегом бы домчался минут за пять, ковыляя, уйдёт минут пятнадцать. Если стрелявшие в самолёт на транспорте, они домчат куда быстрее.
И до меня тоже.
Стянул с головы капюшон. Саднили царапины на руках, плечах и голове, кровавили. Словно привлечённые запахом свежей добычи, над головой закружили тучи надоедливой мошкары. Крем от неё пропал вместе с сумкой. Ничего, перетерпим.
Долго ждать не пришлось. Я успел пройти не больше четырёх сотен метров, как услышал за спиной рёв бензинового двигателя.
Полое изъеденное дерево стало мне укрытием. Нырнул в него, оставив обзор в сторону брошенного парашюта, поудобнее пристроил «Чаквартанну». Кстати пришёлся телескопический приклад, ещё бы сошки – и было совсем хорошо.
Тактический прицел резиновым ободком к глазу, на линзе отразился голографический циферблат с метрикой.
Двое на пит-байках. Не доезжая до парашюта, бросили их на ходу, прокатились по земле. Зашуршали дикие высокие заросли камыша. Хитрые, заразы. Не зря их Глеб нахваливал: едва поняли, что меня рядом с парашютом нет, пришли в боевую готовность, предпочли залечь.
Будь с ними собака, мне были бы уже кранты. Хотя, как знать, если при них тепловизор, сладко мне не придётся.
Если бы сам выслеживал себя, прополз бы в сторону ручья: там можно свалиться за скос, а уже оттуда перебежкой до скалы, трава с холма всё одно скроет.
На лицах защитные фильтрационные маски. Большущая, почти как у противогаза, шайба глушилки вместо рта. Сволочи предпочитали, чтобы их не слышали, общались по переговорникам.
Самое время предупредить своих.
– Цетторах. Промедол, у меня враг в пределах видимости. Ищут, парашют уже видели. У вас?
– Пока глухо. С какой стороны?
– С запада.
– Много их?
– Двое, – на миг мне показалось, что видел мелькнувшую чёрную перчатку сквозь прицел. Коснулся спускового крюка, но противник понял свой промах, лишь зашумела высокая трава.
– Будут ещё. «Рогача» среди них нет?
Рогачами в Мироновскую звали бойцов с переносными зенитно-ракетными. Будто из рогатки сбивали птичек.
– Не успел разглядеть, но, кажется, нет. Что им мешало бросить комплекс?
– Да ничего. Что делать будешь, Сокол?
– Пойду на огневой контакт. Есть возможность прийти на подмогу?
– Постараюсь, – Герхард быстро соображал, но, кажется, получил от Денверса разрешающий кивок. Сам инженер молчал в тряпочку, словно его и не было. Да в сознании ли он вообще?
Рисковать разведка не стала. С разбега взметнулся дрон. Ловко они это придумали: ударь сейчас очередью в место, откуда взлетал, попаду в молоко и открою своё местоположение.
Ничего, мы тоже не лаптем деланы. Диск дрона пошатнулся, словно пробуя воздух на твёрдость, стремительно двинул в мою сторону. Красным вспыхнул светодиод глушилки, уловил сигнал систем вражеской аппаратуры.
Я щёлкнул тумблером, вырубая птичку, поспешил прочь из укрытия. Проклятая нога саднила, кажется, переоценил собственные силы. Винтовку держал наизготовку, сектором обзора избрал холм по правую сторону.
Вспорхнули мирно сидевшие птицы, я выдал очередь. Укрывшийся в листве противник перестал играть в прятки, выкатился, сразу же припал на колено. Над ухом просвистели три одиночных. Будь я чуть медленней, уже лежал бы без головы.
Пот мерзко царапал солью кожу, норовил юркнуть под герметичную оболочку защитных очков. От волнения слезились глаза.
Ярко-красным вспыхнул силуэт залёгшего сразу же после стрельбы противника. Я успел удивиться, не сразу вспомнив о недавно изученном умении. Силуэт сошёл на нет через пять секунд, с каждым мгновением становясь всё более тусклым. Видел, как попытавшийся встать боевик споткнулся.
Его товарищ попытался обойти меня с тыла, но попал в поле зрения. Способности требовалась хотя бы пара мгновений концентрации на противнике, чтобы тотчас же обвести его очертания. А бедолага и не знал, что я прекрасно вижу, как он проскользил по мокрой земле на пятой точке до здоровенного булыжника, припал к нему спиной.
Я сам чуть было не прыгнул с утёса, вспомнил, что бедро станет ругаться, осторожно спустился. Выудил из кармана гранату, отжал сдерживающие кольцо усики, позволил натяжению отстрелить предохранительную скобу.
Бесконечно долгой показалась секунда, сердце пропустило удар, и тогда я, швырнув смертоносный заряд прочь, зажал уши ладонями.
Разрыв взметнул обрывки рыхлой грязной земли, осыпал ими, словно дождём. Я высунулся из укрытия, сдавил спусковой крюк. Прятавшийся за булыжником боец, спасаясь от взрыва, метнулся прочь из укрытия, оказался как на ладони. Заметил меня почти сразу же, бликанули на солнце защитные очки, успел вскинуть автомат, но захлебнулся собственной кровью. «Чаквартанна» выбила из него дух, швырнула наземь. Готов, бродяга! Ощутил странный восторг, как от первого убитого противника.
Второй решил отступать, но я уже уловил его силуэт, трава оказалась не в силах спрятать его от меня. Пристрелил до того, как он успел выстрелить. Три очереди: две пристрелочных, одна летальная стали ему лебединой песней. В голове проскочил ворох чужих мыслей: перелом рёбер, кровотечение, травма руки, смерть. Не сразу сообразил, что так проявляется вшитая мне Дитрихом способность. Юшке пришлось подсказывать.
За спиной хрустнула ветвь, я резко развернулся, прыгнул на спину, пытаясь сгруппироваться.
Не будь у Герхарда такого бледного лица, уложил бы там, где стоял. Попросту не узнал. Боевое зрение начало было окрашивать силуэт красным, но одумалось, выдало зелёный.
Друг, союзник, не стрелять…
К убитым даже не стали подходить. Медик тяжко дышал, как будто физуха была для него недостойной внимания шуткой, а потому больше налегал на картофель в столовой.
Ну хоть медик и правда отменный.
Не успел я подняться на ноги, как он рухнул передо мной на колени. Похлопал по плечам руками в странного вида перчатках.