– Есть и четвёртый вариант, правда?
– Было бы любопытно услышать.
– Крот. Предатель внутри самой организации. Пока он здесь, он добывает информацию изнутри. Знает всё, что знаем мы, передаёт планы, говорит, кто когда и на каком самолёте полетит.
Миллер постоял, ожидая, чего скажу ещё. Спросил, так и не дождавшись.
– Подозреваете кого-то, Алексей?
– Кого я могу подозревать? – пожал плечами. – Я человек в организации новый и внештатный. Так, просто мысли вслух.
– Интересные мысли, Алексей. И опасные. Отдыхайте, в скором времени вы будете нам нужны.
Он вышел. Мир задребезжал, пошёл рябью волн. Что ещё за чертовщина? Юшка поспешила с ответом.
– Сеанс в скором времени будет завершён.
– Такого же раньше не было. Что за помехи?
– Вероятно, физическое воздействие. Не могу сказать точно. Сохраняйте спокойствие, в скором времени я завершу сессию как подобает.
Обычно просьба сохранять спокойствие – одна из причин для волнений. Ладно, в «Майнд-тек» работают люди, что своё дело знают.
Решил отвлечься, вновь посмотрел на мятый лист газеты. Взор привлекла врезка, едва заметная на фоне громких заголовков статья. Женщина-охранница с вокзала, что угодила под мою горячую руку, так и не пришла в себя. Вероятны годы комы. Родственники несчастной объявили сбор средств.
– Ну что, – насмешливо спросила совесть, – доволен? Твоих рук дело. Неужели не мог лучше рассчитать силу удара?
Она всего лишь дримейдж, заверил самого себя. Не жалко же мне ни Фабиана, ни Митча, ни Нильса. Никого из тех, кого убил.
А вот её всё равно не стоило, хоть локти грызи. Совесть облизывалась, обещая вонзить клыки стыда уже этим вечером.
Ответить самому себе ничего не успел, сеанс завершился…
Глава 25
Ждал приключений.
Словно самый мерзкий в мире сюрприз они притаились, решили не показываться на глаза. Мне же лучше.
Тихо выполз из своей камеры, тихо забрёл в душ, переоделся в чистое. Казалось, на руках до сих пор собственная кровь. Боль решила не оставаться в пределах гибернационной капсулы, словно говорила, что это внутри неё меня во сне накачали каким-то чудодейственным президентским пойлом. А уж здесь и сейчас она возьмётся за меня всерьёз.
Перехватило в груди, когда стоял под горячими хлещущими струями душа, наслаждался мгновениями спокойствия.
Поймал на себе пристальный взгляд. Мелкий проныра, тот самый, что провожал меня тогда до кабинета Максима, не сводил с меня глаз, когда выполз из раздевалки. Ну вот, ухмыльнулся самому себе, а жаловался, что ни одного знакомого лица.
А после призадумался, с чего вдруг такое неуёмное внимание к моей персоне. Я двинул к нему спросить, хотя бы поприветствовать. Секунды не прошло, как ему вдруг стало не до меня. Зазвонил телефон в кармане. Так это он что же, звонка ждал? Приложив смартфон к уху, парень залебезил перед собеседником. Жена что ли? Ну и подкаблучник!
Словно кто намазал ему зад скипидаром, он рванул прочь на третьей космической и к лестнице. Стало даже интересно, он что же, быстрее лифта добежит?
Я не спешил. Вызвал лифт, тот распахнул передо мной свои объятия. Внутри играла успокаивающая музыка, я поморщился. – Прямо как в том треклятом отсеке для пыток, – в голове крутилось на репите. Лишь в самом низу понял, что мелодия совершенно другая. Рассказать бы об этом Нине или Маше, вот же превратности мозга…
Мозг пытался абстрагироваться. Полковника нет, Глеба нет, Денверса с Герхардом совсем-совсем больше нет.
Как дримейджи понимают концепцию смерти? Испытывают ли горе, печаль? Не шла из головы заметка, что помещённая в больницу служительница вокзала так и не пришла в себя. Эксперты игрового мира пророчили её родственникам жуткое: года, если не десятилетия комы.
Её не существует, как и остальных. Но кто-то же про это написал? Зачем-то, почему-то…
Хотелось дать самому себе зарок съездить и проверить в следующий раз. Как игровой сон отреагирует на подобное?
До дома добрался, плавая в мечтах об ужине и кровати. Кому скажи, что всю неделю спал на работе, а вымотался, как распоследний чёрт, так ведь не поверят, поднимут на смех.
На улице встретил дядю Юру, снова была его смена.
– Ты поздно сегодня, Лёшка. Всё работаешь?
Кивнул в ответ, хотел было спрятаться от досужести разговоров в недрах подъезда, но остановился в последний момент. Обещал же старику заглянуть на огонёк.
Он данное мной слово прекрасно помнил, но развёл руками, жди, мол, когда смена закончится. А хочешь в каморке посиди со мной. Тепло, чай, бутылочка мутненькой…
Решил, что лучше зайду к нему домой, а сейчас проверю, что там у Оксанки. Краем глаза, будто надеясь на страшное, поднял взгляд, посмотрел в сторону своего окна. Не спалила ли квартиру?
Почуял себя глупым паникёром.
Дома всё было в порядке. Тучка, успевшая немного пообвыкнуться, выскочила мне навстречу. Котёнок тут же пометила меня, принявшись ерзать шерстью вдоль ноги. Почуял непреодолимое желание погладить ей спину, почесать за ушком.
Ответом мне было благодарное мурчание.
– Ничего не приключилось? – спросил, скидывая ботинки. Усталость взялась за меня с новой силой, клянусь, слышал скрипучую призывную песнь старого дивана.
Не поддался. Оксанка на мой вопрос пожала плечами, будто вопрошая, а что, должно было?
Раздумывал, стоит ли взять её с собой в гости к дяде Юре? Представил и понял, что тогда всё обратится в вереницу докучливых расспросов: – А девочка-то, Лёшка, у тебя откуда? И ни слова про Мироновскую…
Лучше как-нибудь в следующий раз.
Дядя Юра встретил меня как самого лучшего гостя. Его жена меня не любила, но высказать недовольство не смела, нелегко быть женой отставного солдата.
Пить при избраннице жизни старик побоялся, может, он и хозяин дома, но любой власти есть предел. Впрочем, что-то мне подсказывало, что за спинкой его кресла есть жидкая заначка…
Он показал мне медали, по ним и фотографиям отслеживался его боевой путь. На старой цветной фотографии в рамке вихрастый, улыбчивый юнец. Два карабина в руках, пулемётная лента через плечо. Беззаботность, внушённая интернет-изданиями сквозила во всём: выражение лица, поза, так и кричащий взгляд: – Сейчас мы навалимся скопом и закидаем шашками!
Я глянул на дядю Юру, пытаясь по лицу старика понять, гордится он ей или стыдится? Но так ничего и не прочёл.
Жена отставного солдата хлопотала на кухне, не решаясь показываться на глаза. Старик сам предложил чай, сам принёс крепкий терпкий напиток. Без сахара, чтобы аж горчило…
Фотоальбом хранил в себе сагу взросления. Глядя на каждую фотографию, узнавал себя. Дядя Юра извиняюще развёл руками.
– Мои-то, кто ещё живой, фотографии эти на всяких планшетах смотрят. Вон и мне Пашка, ну ты его не знаешь, короче, прислал. Видишь стоит? У него-то коллекция фото побольшее моей станется, он их туда загрузил. Хочешь, через неё гляди.
– А вы не пользуетесь?
– Пробовал. Фигня какая-то. Словно жизнь по телефону хочу разглядеть, пропади он пропадом. Я по-старинке как-то больше привык. Мать фотографом была, дома всегда картоном и блистером пахло. А ещё этой дрянью, ну, с которой проявляют. Хобби у неё такое. Вот как альбом в руки возьму, так будто мне снова десять, смекаешь?
Я понимающе кивнул в ответ. Фото после первого боя. Война успела слизнуть с лица солдата домашний лоск, познакомила с первыми потерями. На другой – первое ранение, улыбчивый врач, с которым в обнимку и как будто на прощание. Усталые, невыспавшиеся медсёстры пытались оставить на лицах хоть каплю женственной нежности. Краткий миг передышки – и снова умчат в лазарет.
Украина, Польша, Латвия… Путь до Франции был непрост и полон тягот. Снимавший лукавил, оставляя за кадром цветастых картин злую истину войны. Голод, окопных мышей, вернувшиеся в строй почти через сотню лет газовые атаки…
Словно поняв о чём думаю, старик застегнул крайнюю пуговицу ворота, пряча химический ожог на груди.
– Дядь Юр, а тебе когда-нибудь попадалось что-то похожее? – как на грех под рукой оказалась ручка. На газетном листе, где по десятому разу решены судоку, начертил подобие наконечника копья. Лучше всего дались окружающие его ленты.
Старик как будто похолодел лицом, нахмурился. Ощутил, как только что простым рисунком ударил по хрупкому домашнему уюту. Глядя на то, как меняется выражение ветерана понял, сейчас выгонит.
Не выгнал. Привстал, а после сел обратно в кресло, отвёл взгляд да выдохнул.
– Ты где эту кракозябру видел? Гунгнир это.
– Так вы знаете?
Он махнул рукой.
– Так. Слухами только. Вроде как не было их, а ребята с такими шевронами попадались. Вот точь в точь, как ты накалякал. И вот ведь странное, представь, берём мы высотку, штурмуем. Ну штаб там радиолокационный, да дроновая глушня. Нам до зарезу надо было его взять, иначе парни в обороне без прикрытия останутся. Чего тебе рассказывать, сам, поди, слышал, как визжат эти ихние «Амуры» да «Триатлонцы».
Сложно было не согласиться, похлеще, чем бомбы во второй мировой. А уж как по ушам бьют и на мозг действуют… У многих после ночами панические атаки от любого шороха случались. Шутки даже были: «Не убьют, так сведут с ума».
– Ну вот, а там эти и торчали. С такими же шевронами. Они в нас, мы в них. Взяли, конечно, иначе б тут не сидел. Но бились там французы тоже – дай боже. Зубами в высотку вгрызлись, ни один лягушатник в плен не сдался, хотя и могли. Ну мы их и перебили, а к нам потом офицерьё понаехало. В сопровождении ребят с такими же шевронами, только чуть другими, ага. Был там среди нас под викинга косящий, сказал, что на копьё Одина похож. Гунгнир по-ихнему. Вот мы их так и звали.
Интере-е-есная история! Хотел спросить про «Пустельгу», да только вспомнил, что они в послевоенное время пришли, мне же Глеб говорил. А дядя Юра после службы в рабочие подался, восстанавливать было много чего и много где…