С сожалением подумал, что придётся платить штраф, тот всё ещё был окутан голубой аурой очертаний, не считался врагом.
Вскрикнула медсестра, испуганно вскинув руки, когда мой «Людвиг» трижды плюнул в несчастного. Умирающий захрипел в предсмертной агонии.
Жаклин в один прыжок оказалась рядом с девчонкой, сверкнул нож. От вида лезвия та потеряла дар речи, но француженка лишь размашисто стукнула утяжелённым навершием рукояти.
Медсестра рухнула в её объятия, как подкошенная.
– Дальше что? – профессор осмелился на вопрос. Глядел на накрытого тряпицей генерала. А вот его уже боевое зрение воспринимало как врага.
Скинул тело с носилок, выпустил в него остатки магазина, контрольный в голову.
У Жаклин вертелся на языке вопрос «зачем», но она умела держать подобное в себе. А вот профессор похолодел от ужаса, когда я сделал шаг в его направлении.
– Это необходимость, док. Не обессудь.
Он не успел сказать и слова, как я его оглушил. Закинул на носилки, Жаклин без лишних разговоров укрыла простынёй. Ждать смысла не было. Распахнул дверь пинком, та обиженно заскрипела, а мы, подхватив носилки, рванули вперёд.
Помню, как ходил на фильм ужасов. Ожившие мертвецы, распахивая влажную землю холодными костлявыми ладонями, выбирались прочь. И, пугая живых, тянули к ним загребущие лапы со всех сторон, их вела то ли простая жажда убийств, то ли неизбывный голод…
Здесь оказалось похоже. Вертолёт произвёл на выживший мирняк эффект разорвавшейся бомбы. В каждом слепая вера с надеждой, что если успеть к посадочной площадке, растолкать, распихать всех остальных, получишь право на жизнь.
Они тянули к нам грязные растопыренные пятерни в тщетных попытках зацепиться, ухватить за край одежды. Резкие окрики солдатни, глухие удары прикладов надежду выбивали из них силой.
На втором этаже было легко, а вот едва оказались на лестнице эскалатора…
Повстанцев подминали, испуганные вусмерть бойцы направили в сторону людей стволы автоматов. А тех больше не пугала возможная боль, страх иссяк ещё на первом авианалёте.
Беспорядочная стрельба в потолок, тщетные попытки образумить разбушевавшуюся толпу. Нам проделали коридор, каждый повстанец считал честью умереть за лидера. Даже как-то жаль их расстраивать.
У на улице начались самые настоящие боевые действия. Бронетранспортёр метил жалом ствола в мятежный, жаждущий спасения мирняк, и лишь вид грозной боевой машины приводил их в какое-то подобие здравого смысла.
Нас ждали, а вот теперь уже гунгнировцы. Неладное они начали подозревать, едва завидев нас, но делать ничего не спешили. Выпрыгнули двое с твёрдым намерением отобрать носилки. Сами загрузят, сами рванут в воздух, только их и видели.
Перезаряженный «Людвиг» держал за пазухой. А вот такого фокуса эти ребята от нас не ожидали. Стрелял прямиком в лицо, в жёлтые линзы инфовизоров. Не успев даже испугаться, парочка была убита. Сидевший офицер нахмурился, вскидывая автомат. Ага, как же! Француженка отпустила рукояти носилок, натруженные руки схватились за метательный нож. Тот вонзился в кисть, пробил ту насквозь. Офицер дёрнулся, согнулся в три погибели, ударом в прыжке я выбил его прочь из вертолёта. Пилот обернулся на шум, но увидел перед собой лишь дуло пистолета. Штурвала не отпустил, но глупостей делать не стал.
Сорвав со спины пистолет-пулемёт, Жаклин добила офицера, высадив в него половину магазина. Броня на нём была хорошая, но даже ей не выдержать очередь в упор.
Пыхтя и отдуваясь, закинула тушу профессора в вертолёт, я кивком дал сигнал на взлёт. Жаклин хлопнула задвижкой дверей, те грохнулись с обеих сторон. Теперь можно было расслабиться.
– Нас собьют, если не полетим куда надо. Аэродром в Панеке, мы должны были сесть там, – честно проговорил пилот. Его было прекрасно слышно, кабина была обита шумоподавляющим материалом.
– Это буквально тыл повстанцев! – воскликнула француженка. – И на сколько у тебя хватит топлива?
– Там должен был сесть на дозаправку!
Нам вслед счетверённой пушкой смотрела зенитка. Словно если что-то пойдёт не так, она быстро опустит нас наземь. Неужели их не смутили трупы экипажа? Чуял, дело в приказе любой ценой сохранить генерала…
– Тогда на полпути отклонишься и полетишь в сторону Палестины.
– У нас там нет воздушного коридора, а русские им недавно поставили новое ПВО! – голос лётчика становился отчаянней с каждым криком. Я переглянулся с Жаклин, может, у неё были какие-то предложения? Словно назло ничего не шло на ум. Француженка лишь растерянно кусала губы, отводя взгляд.
– Тогда давай сделаем проще: летим низко, чтобы локаторы нас не засекли, – я отчаянно вспоминал, насколько хорошо тогда работали системы обнаружения. Это-то уже после изобретения маленьких и юрких дронов, способных пройти почти где угодно.
– А дальше?
– Сигнализируем, что мы – гражданский борт на ближайшие аэродромы. Ну и не в сторону правительственных войск лети. Давай только ты не будешь мне загонять, что у тебя нигде карты их расположения нет, идёт?
Пилот хотел возразить, но промолчал, видимо, я оказался прав.
Я его разоружил, под дулом он едва ли не сам спешно расстегнул портупею, избавился от кобуры с пистолетом. Особого снаряжения при нём не оказалось, хотя Жаклин и тщательно его проверила. Отчего-то ей казалось, что у него должен был быть где-то припрятан нож. Ошибка отразилась на её лице разочарованием.
Уставшая и злая она бухнулась на жёсткую обивку кресла. Вертолёт не был предназначен для пассажирских перелётов, в каждом контуре сквозили суровые военные мотивы. Оно и понятно, подобных птичек собирали для экстренной переброски немногочисленного десанта и пытались сделать как можно легче.
– Знаешь, я думала, нам уже конец.
– С чего бы?
– Со второго этажа? С носилками без возможности отстреливаться? Нас могли распознать, заподозрить в любой момент.
– Им попросту было не до того, – ответил ей, не спуская с лётчика глаз. Сел напротив него, знал, что подобные ему ребята горазды на всяческие выкрутасы. Лучше перебдеть, чем после оказаться в могиле.
Мозг противился, это ведь конец миссии, значит, и сессии скоро конец! Время вот-вот возьмёт третью сверхзвуковую и побежит вперёд. А опыт говорил, что расслабляться рано.
– А ты молодец, – похвалила меня.
– Да? И чем же?
– Там, как только мы приехали, когда к нам потянулись толпы беженцев, мне на краткий миг показалось, что ты сломаешься и прихватишь с собой чьего-нибудь спиногрыза.
Последнее слово она почти выплюнула. Ясно, значит, детей она не очень жалует. Я пожал плечами. Обычная солдатская практика – гуманизм существует где-то там, за пределами выполнения боевой задачи. И лучше его оставить для красивых репортажей.
– Ты тоже прекрасно с этим справилась. Частенько приходилось смотреть в глаза отчаявшимся, готовым на всё людям?
– Случалось, – теперь она уже выдохнула. – Не будем об этом, хорошо? Как там наш доктор?
Альберт не спешил приходить в себя. Где-то в глубине души потирал ручонки зловещий страх, что я и в этот раз не рассчитал силы. Какой от него толк, если он на десятилетие впадёт в кому? Я попытался успокоить себя тем, что это же всего лишь игра, а у неё есть сюжет, который обязан развиваться. Ведь главную-то задачу мы выполнили, а значит, он обязан был проснуться!
Вспоминать про охранницу с вокзала не хотелось.
Жаклин устроилась на полу отсека ревущей машины, подтащила профессора к себе, похлопала его по щекам, пытаясь привести в чувство. Удивительно, но это сработало! Наша «спящая красавица» начал приходить в себя, открыл глаза, вдохнул воздух в грудь, как после жутчайшего кошмара, а у меня отлегло от сердца…
Лётчика убили сразу же по приземлении. Полдня на попутках, мимо несущихся в сторону Фраколии военных колон. Беженцы оккупировали вокзалы железнодорожные и не очень. Мы же рвались в Израиль.
Страна священного народа приняла нас неохотно в числе остальных. Сняли биометрию, отправили с остальными в зал ожидания.
Мне казалось, мы семейная пара на выезде, а док – наш ребёнок. Вёл он себя точно также: крикливо, капризно, настырно. Мне удавалось его урезонить, но через пару-тройку часов он затягивал ту же песню по-новой.
Словно поганец решил испытать, насколько тверды наши нервы.
В Израиле уже достигли конспиративной квартиры. Ключи с адресом по коду в камере хранения. Двухэтажный протяжный кооператив, окна на улицу предлагали зреть лишь мимо проносящиеся тягачи да фургоны.
Зато здесь были чистые простыни, горячая вода и еда.
А ещё куча пыли. Запущенный нами робот-пылесос старательно кушал копившийся месяцами серый слой, не давился разве что чудом.
Доктор жаловался по-новой. Обещал подать в суд за грубость, за то, что оглушили его, тащили, словно куклу. И что ему немедля нужен врач. А вдруг его досточтимый ум пострадал от удара наших грязных лап. Я же не мог дождаться момента, когда сдам его полковнику, и, надеюсь, тогда сессия наконец завершится.
Раздобыть документы по связям «Пустельги» оказалось плёвым делом, занялись этим сразу же, как только проспались на следующий день. Спать во сне… – А могут ли быть игровые сны внутри игрового сна? Рекурсия какая-то…
Для меня это выглядело провалом. Закрыл глаза и тут же открыл, усталость словно рукой сняло, но вместо себя оставила тяжкую головную боль. Ничего, перетерпел.
Дальше уже оказалось проще: снова самолёт, снова Жаклин рядом, даже сумевший привести себя в порядок профессор урезонился.
– Прекрасная работа, – сообщил полковник после нашего доклада. Выглядел так, словно собирался аплодировать, но не стал. Глеба в конторе по-прежнему было не видно, шастает где-то на базе?
Альберт выглядел сам не свой. Словно капризный ребёнок не знал, радоваться или плакать? Вместо свободы, к которой он бежал, вновь оказался в лапах правительственной организации.
Глядел ему в глаза и видел, он смирился с своим положением вечного заложника. Полковник был с ним дружелюбен, словно со старым другом, профессор неохотно принимал его гостеприимство.