Ничего, обойдётся.
– Ты не виновата.
– Да? – настала её очередь играть в односложные ответы.
Я попытался найти слова оправдания: ей себе, всему миру разом, а на язык ложилась сплошная бесформенная чушь. «Все будет хорошо» и «скоро всё наладится» редко когда помогают прогнать всю ту свору тревог, что уже кружила над Оксанкой. Нужно было что-то иное, полное уверенности.
– Да. Не виновата. Знаешь, мы все бегаем от худшего к ужасному. Потом оглядываемся и думаем, что могли бы сделать иначе. Лучше, краше, надёжней. Что вот если бы знали, где упасть – обязательно бы приволокли тюк соломы, да потолще. Но ведь ни у кого не получается – сделать краше, лучше, надёжней. Делаем как делаем…
– …И будь что будет?
Я похолодел, прищурился. Оксанка закусила нижнюю губу и пожала плечами, устало расправила волосы. Объяснилась.
– Бабушка Тоня так говорила. Ну, всё то время, что я у неё жила. Знаешь, вы с ней очень даже похожи, пап.
Я чуть не поперхнулся односложным «да?». Девчонка продолжила, почему-то отвернувшись и глядя в окно. Будто за толщей стекла, в ночной мгле притаилась надежда на светлое будущее.
– У неё такой же своеобразный взгляд на жизнь. Что не стоит оглядываться, а шагать только вперёд: потому что иначе можно до конца жизни топтаться на месте.
– Это когда она тебе такое сказала? – попытался вспомнить все свои прежние встречи с тёткой. В одном Оксана права – так говорить умела только она. И когда я был мальчишкой, она умудрялась выудить из закромов собственной заботы немного нежности почти для чужого, впрочем-то, ей мальчишки…
– Когда я спрашивала, стоит ли ехать к тебе сюда. Ну, знаешь – сомневалась. Не каждый день ведь срывалась вот так с места, чтобы нырнуть в неизвестное. Тогда ещё подумывала: а может… может вернуться? Сделать вид, что ничего не случилось? Мать будет ехидничать, высыпет на голову с десяток непрощёных обид, но любую мерзость можно перетерпеть. Или сделать вид, что перетерпела…
Захотелось её обнять: сидя здесь, передо мной, за столом – виноватая и плавающая в океане собственного раскаяния, она всё больше и больше напоминала мне плюшевого медвежонка. Или маленького ребёнка, что успел обидеться на жизнь.
Словно грохот пулемётной очереди, по ушам грянул дверной звонок. Дёрнулся, вскочил на ноги – готовый к действию и драке, пока не вспомнил, что торчу не на поле боя. Оксанка хлопала ресницами, а вокруг родная, до блеска вычищенная кухня.
– Я сейчас, – словно в оправдание буркнул ей, чуя как душу скребут мрачные предчувствия. В такой час счастье заглядывает редко…
Его улыбкой да пугать детей.
Едва глянув в глазок, сделал шаг к тайнику с пистолетом, но заметил в отражении зеркала бледное Оксанкино лицо. Только что я выдернул её из кошмара, который породил сам, а вот сейчас вновь жаждал окунуть в самые пучины.
Понял, что если она увидит чёрный корпус оружия, не простит никогда.
– Пап? – позвала с кухни. Звонок в очередной раз грянул протяжно и требовательно, пиджак по ту сторону двери терял остатки терпения.
Зажмурился, выдохнул, запрокинул голову. Герои прошлого шагали на смерть молча и гордо. Пришла очередь мне взять с них пример.
Отчеканил на панели отпирающий код, потянул за «сапожок» замка. «Дёрни за верёвочку, дверь и откроется…»
Игорь – само воплощение зла. Пусти его на сцену, чистый Вельзевул и Мефистофель, ни огня, ни дыма не надо.
Разве что вилы.
– Ал-лек-сей, – он проговорил моё имя, будто собираясь его проглотить. В глубине глаз плясали озорные бесы, будто куратор из «Айм-мита» кушать не мог, как жаждал совершить глупость.
– Это по работе, Оксан, – крикнул через спину.
– Да-да, именно, Алексей. По работе. Вчера у нас возникли разногласия относительно игрового подхода прошлого сна. Есть желание обсудить глубину контраста происходящего в зерновом поле идей.
Что за чертовщину он несёт? Сменив улыбку, Вениаминович хитро подмигнул, а я только сейчас понял, говорил не своим голосом. Оксана если и хотела выглянуть, посмотреть на гостя, Тучка пришла мне на выручку, запрыгнув ей на колени.
Всяк знает, что тот, кому кошка запрыгнула на колени, обречён сидеть, пока той не надоест.
– Может быть, пустишь гостя в дом? – недовольно отозвалась она. – На пороге держишь. Невежливо.
– Оксана? Ваша дочь? Ваш отец про вас много рассказывал. Не стоит беспокойства, разговоры подобного толка, увы, лучше вести с глазу на глаз. Не выгонять же вас с кухни… – его учтивостью можно было затопить половину суши.
Вышел с ним на лестничную клетку, к лифту. Вениаминович с отвращением глянул на недокуренные бычки, агрессивно-красным моргнул имплант в глазу. Стоило догадаться, что кураторы крупных корпораций не совсем люди.
Если вообще люди, а не ожившие машины.
Отдал ему должное, Оксана так и не увидела гостя.
– Спустимся на пару этажей ниже, – предложил он.
– Там ваши амбалы?
– Грубо, Алексей, – он хрустнул костяшками пальцев, будто намекая, захочет убить, сделает без посторонней помощи. – Не стоит недооценивать любопытство вашей дочери. А оно ведь может привести её к печальным последствиям. Слышал, у вас с ней недавно были… разногласия.
– От кого?
– А это важно?
Прав, бестия. Абсолютно всё равно.
Лестница показалась бесконечной. Шаги по ступенькам глухо разносились, отдавались в ушах. Пыхтящая фигура вылетела нам навстречу. Отчаяние заставило увидеть в ней Максима. Куратор, в первую неделю готовый висеть у меня на хвосте, потерял ко мне всякий интерес.
Нашёл новую игрушку?
Это был не Максим. От дяди Юры, невесть что забывшего в столь поздний час, пахло усталостью и тайкой. На какие барыши гулял?
– Лёшка, ты? Давненько тебя не видал. Ты чего это раздетый? Курить, что ли?
Вениаминовича он будто не видел. Будто и не было его за моей спиной. Тот же терпеливо ждал, когда наболтаюсь со стариком.
– Да вот забыл в машине документы с работы, – потеребил затылок, кивнув на Игоря. – А начальство без них, как без кислороду.
– Ну, умеешь ты воздух перекрыть! А вы с ним давайте построже! Пусть не балует, не один он, девка при нём теперича!
– Учту, – кивнул Вениаминович, пропуская старого ветерана. На дядю Юру сложно было сердиться, видел во мне свою впустую растраченную юность и не желал повторения мною своих ошибок.
Спустились. То самое окно, выбравшись через которое на ступень крыши, курили вместе с Сашкой. Сколько там времени с того момента, неделя, полторы? Теперь уже неважно.
– А вас тут любят, Алексей. Соседи.
– Да?
– Полубезумная старуха не хотела пускать к вам, а мне казалось, что костюм и добрая улыбка способны утихомирить любую мегеру.
Пробрало холодом, посмотрел прямо ему в глаза. Если он что-то сделал с консьержкой…
Даже не знал, почему меня вдруг озаботила её судьба.
– С ней всё в порядке, не беспокойтесь. Не в этом суть. Поговорим? Алексей, мне нужны результаты.
– Будут.
– Знаете, как часто меня пытаются накормить подобными обещаниями? И как часто это плохо заканчивается для тех, кто думает, что моё терпение безгранично.
Я промолчал, а он, не дождавшись моего ответа, продолжил.
– Видите ли, у каждого из нас есть начальство. Строгое, требовательное, сидящее не здесь, почти небожители. Офисы, башни, небоскрёбы, рабочие обстановки – это всё корпоратская роскошь, служащая для отвода глаз.
– А на самом деле?
– А на самом деле они нужны лишь для того, чтобы комиссиям по охране труда, пожарной безопасности и налоговой отчётности было чем заняться. Выписывать незначительные штрафы, делать вид, что играют важную роль. На самом деле те, кто действительно что-то значит, начинают спрашивать с меня результат работы, а я… – он вздохнул, словно все сироты мира разом развёл ладонями, – опять являюсь к ним с пустыми руками. Со всяким можно договориться, Алексей. Это основы дипломатии. А что бывает, когда дипломаты исчерпали возможности слов?
– За них говорят пушки.
– Смело, но глупо. Пушки несут убытки, кровавые бани смертельны для бизнеса: привлекают много ненужного внимания, перегружают рабочие системы бестолковой вознёй и спешкой в никуда. Когда дипломатия заканчивается, наступает время хирургического вмешательства. Того принудить, этого запугать, третьему сломать пару рёбер.
Я прищурился, вспоминая слова Сашки.
«Это „Айм-мит“ убил Тоху. Чтобы на тебя воздействовать, чтобы было чем купить, на чём играть. Отдай то, чего они хотят, расследование лишь намёк».
И бестолковые поиски Дедова вместе с Романом, увенчавшиеся очередным обещанием позвонить…
Вениаминович терпеливо ждал, пока переварю всё услышанное. Захотелось дать ему в морду.
Сегодня Тоха, завтра я. А твоя девочка из ниоткуда? Был бы ты с ней поосторожней, слишком уж рьяно она прыгает из детской наивности в пучины разочарования. У «Айм-мит» много кукол…
– Ваша дочь – это сокровище, Алексей. Будет жалко, если вы её потеряете.
Он расплылся в улыбке самодовольного, собственнолапно поймавшего обнаглевшую мышь кота. И ждал реакции. Что схвачу за грудки, тряхну, и вот уже тогда он покажет мне, что с ним такие фокусы не пройдут.
Жаль его разочаровывать, но со мной тоже.
Я набрал побольше воздуха в грудь, выдохнул и… ничего не сделал. Вениаминович, кажется, расстроился.
– В прошлую пятницу мне удалось перенаправить сборщик информации на другой носитель.
– Хитро. И как же?
– Все, кто работает на вас, обязаны делиться секретами?
– Не обязательно.
– Тогда мой останется при мне. Мне понадобится немного вашей помощи.
– И что же на этот раз? – будто я успел завалить его просьбами до этого.
– Бейджик техника «Майнд-тек» и спецовка.
Он смотрел на меня, сверлил взглядом, будто вопрошая, неужели я сам не в состоянии всего этого разыскать? Я не отводил глаз. Долго в гляделки играть не пришлось, он выдохнул.