– Знаю, – подавился горьким спазмом. Среди взрослых-то мужиков, даже наёмников, находилась пара-другая сентиментальных раздолбаев. Вешались после письма из дома, как мальчишки…
Захотелось обнять Миру. Она верно истолковала мои помыслы, но, покачав головой, дала понять, что не жаждет близости. Наоборот, хочет побыть с собой и в себе, главное, чтобы кто-нибудь был рядом.
– Я ведь тогда почти шагнула. Ну, знаешь, как оно кажется? Что вот за одним шагом решение всех проблем. Умру, а он пусть плачет на могилке. Глупо ведь, да?
– Да, – не сказал ей ничего такого, чего уже не говорил Оксане. Неужели они в самом деле настолько похожи?
– Нет, – проговорил в моей голове голос Нины насмешливо и весело, как всегда. – Не они похожи, просто отчаяние плывёт на одних и тех же волнах.
– Максим остановил. Представляешь, полез за мной, когда остальные стояли и смотрели.
– И какой чёрт занёс его в Петербург?
Девушка пожала плечами, слабо улыбнулась.
– Кто знает. Может, судьба. А может, просто пробегал мимо.
Интересно. Вспомнил всё, что рассказывала на эту тему Светлана. Куратор, словно чёртик из табакерки, спешил оказаться повсюду. Утешитель, спаситель, герой…
А может, игровые сны могут проверять только окончательно отчаявшиеся люди? Или стоящие по одну из граней сознания? В каком состоянии я был тогда, когда он впихнул мне визитку с платком? Хмель стёр воспоминания, оставив лишь жалкие огрызки. Помнил толстяка, помнил такси, помнил обещание решить проблемы как будто бы даже все и разом…
– И ты после этого считаешь себя достойной всех этих ужасов? Призрачные поезда посреди спального района, гигантские кошачьи головы, верещащие девицы с крыш…
Она как будто даже мечтательно закатила глаза, едва сказал об этом. Пожала плечами.
– Нет. Просто во всём обязателен баланс. Я изменила подход к жизни, стала видеть больше плюсов. Ну, что вокруг столько всего, чего нужно попробовать, а я сама хотела себя этого лишить.
Да уж, тут без помощи психолога точно не обошлось. Уверен, Нина наворотила ей кошмаров в отместку, наверняка возилась с ней месяцами.
– Сны… ну, эти самые, напоминают мне о том, что мир по-прежнему ужасен, а кошмарным может быть всё. Даже самое привычное.
– Ты только поэтому не спешишь на работу?
Улыбка на её лице была красивой и женственной, Миру забавляло то, как понимаю её проблемы.
– Отчасти, наверно. В большей степени потому, что хочу лениться. Лежать на кровати и не вставать… Представь глупое осознание того, что тебе надо проснуться и проделать весь путь до работы только для того, чтобы снова уснуть?
Впервые и только после её слов задумался о бессмысленности данных действий. Тоже захотелось завтра не идти в офис «Майнд-тек».
– И тебе никогда не снятся кошмары? Ну, после всего увиденного, пережитого?
– А тебе?
Торопиться с ответом не стал. Мне снились прошлые войсковые операции, а иногда в царство Морфея вклинивалась вереница лиц, событий, холодящих до мурашек ужасов. Но всегда вперемешку…
Ни разу мне не снилась Жаклин, Крошка или тот же Глеб. Мира, кажется, знала чем объяснить.
– Сон в гибернационной капсуле отличается от простого сна.
– Тем, что в ней можно «отыграть» особый сон? С заданными параметрами?
Она замотала головой в ответ.
– Нет, но мыслишь ты правильно. Просто это не твой сон на самом деле; в мозг лишь посылается информация, на которую он вынужден реагировать. Тебе ведь часто снятся и походы, и стрельба, и приключения… драки, – Мира говорила с придыханием, будто обо всём том, с чем ей приходится иметь дело по ночам. Я неоднозначно кивнул, подтверждая её слова, а она продолжила: – Ты же при этом просыпаешься в постели, а не где-то посреди побоища.
Едва удержался, чтобы не сказать «когда как». Приходилось прыгать из царства кошмаров в не менее кошмарную действительность под артиллерийский обстрел, во вражеский штурм. До сих пор перед глазами, когда взрывной дрон влетел прямиком в стрелковую щель нашей позиции, я единственный, кто успел закрыться от осколков матрасом. Спасло мало…
– Когда мы в капсуле, мы как будто спим и не спим одновременно. Потому-то для нашего усыпления используется нервнопаралитический газ.
– Да? – впервые об этом узнал. Захотелось выдвинуть Максиму претензии, да здравый смысл подсказывал, что в подписанном мной договоре притаился бес мелкого шрифта. Мира же кивнула в ответ.
– Это для того, чтобы тело не отвечало на посылаемые в мозг сигналы к действию. Подавление сомнамбулических симптомов или как-то так.
– Далеко же мы ушли от обсуждения твоих кошмаров! – вдруг усмехнулся. Она ответила тем же самым.
– Да уж! Знаешь что, Лёш? Спасибо.
– Да не за что, – ответил чисто автоматически, знать бы ещё, за что благодарит, ну да за этим дело не станет.
Я оказался прав.
– Есть за что. С тобой можно поговорить по душам, ты не одержим своим игровым сном, ты в нём работу видишь, а не возможность спрятаться от своих проблем.
На миг задумался. А променял ли бы я опасное расследование и бунт едва ставшей совершеннолетней девочки-подростка на постоянный риск в «Пустельге», существуй та на самом деле?
Остатки здравого смысла возмущённо кричали «Нет!», будто желали соответствовать чьим-то представлениям о правильности. Но глубоко сидящий внутри меня зверь требовал признать последнее.
Война ближе.
Война проще.
Война понятней…
Мира потащила меня за собой прямо как там, в глубине её кошмарного сна. У неё маленькая, почти детская ладошка. Казалась кукольной в моей здоровенной лапище.
Захотелось обратиться мальчишкой, ничего не понимающим двенадцатилетним оболтусом, на уме которого футбол и желание прогулять контрольную по алгебре. А ещё нежелание возвращаться домой. Там или очередной скандал, или ремень.
А под ногами бесконечность манящей, обдувающей зябким ветром улицы.
Она прижалась ко мне у порога своего дома, едва оказались внутри подъезда.
– Безобразие! – мегерина сестрица по работе рукоплескала в негодовании. Отвращение её лицу давалось с трудом, только зависть.
Наши с Мирой руки сплелись. Поймал себя на ощущении, словно наши нейронные связи стали единым целым.
Глава 17
Стало стыдно. Следовало позвонить Оксанке, сказать, что задержусь. Будет волноваться, прятать глаза, выискивать фальшь в моих словах.
И обязательно находить, потому что тот кто ищет – всегда найдёт.
Снег хрустел под ногами, тело стонало от приятной ломоты. Всё ещё помнил тёплые руки Миры, что обняли, затащили в одинокую беседку. С одеждой она расставалась точно также, как с проблемами, беззаботно, безропотно, нетерпеливо. Готов был поставить всю месячную зарплату, с девственностью она распрощалась также: бегло, шустро, наскоком на кого-нибудь бедолагу.
Или счастливчика, тут уж как посмотреть…
Стыд трепал нервы, колошматил кулаком по свершившемуся. Находил странное удовольствие повторять, что Мира не так далеко ушла от Оксанки по возрасту и годится мне в дочери. Мегериным голосом скрипела прямо на ухо, обзывая то извращенцем, то старым развратником. Отмахивался как мог и как умел.
Ничего не хотелось делать. Воображение нашло спасение, представляя, как сейчас приду домой, рухну в кресло, закрою глаза. С кухни понесётся уютный запах только что приготовленного ужина. Было особое удовольствие воображать вкус Оксанкиной еды на языке.
Мимо Мегеры проскочил, словно тень. В подъезде оказалось шумно, её добычей сегодня стал подросток. Красная полоса из баллончика на зелёной стене уродовала вид подъезда, на полу валялся уксаглассиевый баллончик. Эту дрянь просто так не отмоешь. И как только она смогла пропустить этого поганца?
Поймал себя на том, что без пристального надзора консьержки наш подъезд мог бы обратиться в один из тех, что попадались мне в злачных районах и заброшках. Ощутил к ней немую благодарность, но предпочёл прошмыгнуть мимо. Участи паренька не завидую, а привлечь её внимание на себя не хочу…
Дверь квартиры открывал, словно в рай.
Тучка бросилась на меня, стоило открыть дверь, едва ли не с прытью вурдалака. Тёмный комочек шерсти бы до бескрайнего счастлив тому, что пришёл домой. Вместо яркого света огней домашнего уюта меня встречала пустая безглазая тьма. Заглядывала в самые отдалённые уголки сознания, смеялась, сыпала неуместными шутками и вопрошала, сколько ещё раз можно простить ложь пусть своей, но в одночасье ставшей непутёвой дочери.
А потом вдруг почуял апатию. Ту самую, которая бывает, когда попросту не знаешь, как жить дальше. Над головой умный дом крутит вентилятор невесть кем включённого в январе кондея. Лопасти медленно мешали вязкий застоявшийся воздух; словно приютив в себе всех бесов ада, едва ли не раскалившись докрасна, жарила батарея.
Сел в кресло, опустил руки.
Сегодня был до чудовищного тяжёлый и непростой день. Думал, что после вчерашнего разговора у Оксанки в голове хоть что-нибудь, да прояснится, ан нет. Словно кто-то ей шепнул на ухо, что среда обязана стать для меня самым паршивым днём в этом году, и ей невтерпёж было добавить ко всему ещё вишенку.
Эта неделя началась отвратно с самого начала, с того момента как в понедельник взошло утреннее, по зимнему позднее солнце. Но тогда у меня ещё были силы хоть на что-то.
Вспомнил, что ещё в воскресенье сжимал в руках пистолет, осознавая что способен на глупость. Сейчас действо казалось не таким уж плохим решением всех проблем. Кто меня тогда остановил? Кажется, она. Сегодня было некому…
– Мяу! Мяу, мя-а-а-а-ау! – Тучка, словно заподозрив неладное, вихрастым бесёнком запрыгнула на колени, вцепилась крохотными коготками в штанины. Опять хочет жрать, опять её миска пуста. Взял котёнка за шкирку, стащил на пол и встал, зашагав к кухне.
Закусил губу, неправота хлестанула по шее, словно кнут. Почуял, как тело утопает в холодном поту.
Кошачья миска была наполнена, а значит, девочка была дома. Разум заговорил голосом Романа. Захотелось сплюнуть, прогнать из себя непрошенного гостя-всезнайку, да было не до того. Может, она вышла на вечернюю прогулку, а я сам себя накрутил? В холодильнике стояло нечто похожее на ужин. Записка, набросанная девичьей рукой, велела поставить в микроволновку на пять минут и разогреть.