— Плохо.
— Очень. Его к докторам надо и как можно скорее. Иначе, боюсь, помрёт.
— Я посмотрю? — спросил Максим.
— Понимаешь в ранениях, лейтенант?
— Кое-что понимаю. Но я не настоящий врач. Так, первая помощь. Посмотрю его, потом вашу ногу.
— Ладно, — согласился Михеев. — Хуже все равно не будет.
— Только пусть кто-нибудь кабаном займётся, — сказал Максим и повернулся к бойцам. — Товарищи красноармейцы, кто знает, как приготовить кабанятину на углях?
— Можно пожарить, — предложил Савченко. — Как шашлык.
— Шампуров нет, — сказал Максим. — Разве что на свежесрезанных ветках…
— А штыки на что? — спросил Савченко. Было ему на вид далеко за сорок, в усах и недельной щетине блестела густая седина. — Мы в германскую на штыках свинину жарили, отлично получалось. Хорошо бы соли, конечно. Но можно и без неё.
— Соли немного есть, — сказал Максим. — И даже три луковицы.
— Так это вообще прекрасно, — оживился Савченко. — Давайте, я всё сделаю.
— Отлично, Савченко. На штыках куски мяса сейчас нам всем поесть, а остальное можно запечь в глине. Глину на берегу взять. Сумеете?
— Обижаете, товарищ лейтенант.
Максим достал соль в спичечном коробке, три луковицы, передал бойцу:
— Держите. Остальные помогите Савченко, кто чем может, — он посмотрел на комиссара госбезопасности, который сел возле с костра на плащ-палатку, вытянув раненную ногу. — Ничего, что я раскомандовался, товарищ комиссар?
— Всё нормально, — ответил тот и достал из кармана коробку папирос «Казбек». — Последняя коробка, — сообщил. — Берёг, берёг, пришла пора открыть, — открыл, протянул Максиму. — Закуривай, лейтенант.
Максим хотел ответить, что не курит, но передумал. Почему-то захотелось взять папиросу у этого, несомненно, облечённого большой властью человека.
— Спасибо, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, — ответил он. — С удовольствием. Но сначала дело. Раны.
— Тоже верно, — кивнул Михеев. — Займись, потом закурим. И брось ты уже этого товарища комиссара госбезопасности третьего ранга. Просто «товарищ комиссар» достаточно. А когда вдвоём, то и вовсе можно Толей звать, — он подмигнул. — Ты какого года, Коля?
— Двадцатого.
— Вот, а я одиннадцатого. Третьего июня тридцатник стукнул, а через девятнадцать дней война началась, — Михеев вздохнул, вспоминая.
— Понял, товарищ комиссар, — сказал Максим и добавил тихо, оглянувшись на красноармейцев, которые возились с кабаньей тушей. — Толя.
Михеев усмехнулся, поощрительно закрыл и открыл глаза, чем нимало не обманул Максима, — тот видел, что товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга собран и внимательно за ним следит. Что ж, пусть следит.
Максим сбил воспалительный процесс у генерала Потапова. Влил ему немного жизненных сил. Кардинально это проблему не решало, но несколько дополнительных дней генерал получал. Он даже пришёл в себя, открыл глаза и попытался встать.
— Тихо-тихо, — остановил его Максим. — Вам лежать надо, товарищ генерал. Ранение тяжёлое.
— Вы кто? — спросил Потапов, нахмурившись.
Максим представился.
— Всё в порядке, товарищ генерал, — сообщил комиссар, усаживаясь рядом с носилками. — Мы на левом берегу реки Псёл. Пытаемся выйти к нашим. Держитесь, недолго осталось.
— Михеев?
— Я.
— Кто ещё выжил?
— Вы, я и с нами четверо бойцов. Может быть, ещё кто-то прорвался, не знаю.
— Командующий фронтом?
— Погиб. Что вы помните?
Потапов нахмурился, вспоминая.
— Нас зажали в роще, возле хутора. Как его…
— Дрюковщина, — подсказал Михеев. — Хутор Дрюковщина.
— Точно, — Потапов закрыл и открыл глаза. — Танки и пехота. Мы отошли в рощу. Там ещё был овраг, по его краю заняли оборону и приняли бой. Немцы навалились с трёх сторон. Я поднял бойцов в контратаку… Потом удар в грудь и голову, дальше не помню. Ну, почти. Помню, несли меня куда-то, небо над головой… Говоришь, Кирпонос погиб?
— На моих глазах, — ответил Михеев. — Героически. Мы его похоронили там же, в роще.
— Героически, — повторил Потапов. — А ты, комиссар, на него докладную писал. Ведь писал, а? Признайся.
— Это моя работа, — пожал плечами Михеев. — И вы, товарищ генерал, отлично об этом знаете. Товарищ Кирпонос погиб героем, и я, если останусь жив, доложу об этом, куда следует. Но то, что он общался с троцкистом Крапивянским [1], а его жена польская националистка — установленный факт.
— Ну да, ну да, — слабо усмехнулся Потапов. — Как там говаривал Феликс Эдмундович? То, что вы на свободе, не ваша заслуга, а наша недоработка?
— И он был прав, — сжал губы Михеев. — В определённой мере, конечно.
— Конечно, — сказал Потапов. — Ладно, ерунда это, извини, комиссар. Но встать мне всё равно надо. Пусть бойцы помогут. Кто там, позовите.
— Вам нельзя… — начал было Михеев.
— Ничего, — сказал Максим, догадавшись, что нужно генералу. — Я помогу дойти до кустиков.
— Очень меня обяжешь, лейтенант, — Потапов с благодарностью посмотрел на Максима.
Когда они вернулись, и Максим уложил генерала на носилки, первая порция шашлыка была готова.
Максим разломил оставшийся хлеб, и все поели. Жареной кабанятине, возможно, не хватало соли и специй, но пошла она «на ура» — аж за ушами у всех трещало.
— Ух, — сообщил Михеев, проглотив третий кусок. — Кажется, что ничего вкуснее в жизни не едал.
— Как бывший беспризорник, подтверждаю, — сказал Максим, уплетая очередной кусок кабанятины. — Поздравляю вас, товарищ Савченко, — обратился он к бойцу. — Вам удалось невероятное — приготовить отличный шашлык, не имея для этого практически ничего.
— Тут, главное, не пережарить, — улыбнулся в усы старый солдат, явно довольный похвалой.
— Ты бывший беспризорник? — спросил Михеев.
— Ну да. Позже воспитанник коммуны имени товарища Дзержинского. Слыхали о такой?
— А как же, — кивнул комиссар. Товарищ Макаренко?
— Он самый. Антон Семёнович. Потом Чугуевское военное авиационное училище лётчиков, выпуск, война, фронт. Сбили в Житомирской области, партизанил, попал в плен, угнал немецкий самолёт, снова летал, снова сбили. Попал в сорок вторую дивизию двадцать первой армии, с ними из окружения выходил. Был ранен, оставили меня у одной крестьянки в селе Петросёловка. Она меня на ноги поставила. Теперь, вот, вас встретил. Это если вкратце. На самом деле история гораздо длиннее.
— Расскажешь, — сказал Михеев.
— Обязательно, — ответил Максим.
Запили еду водой. Генерал Потапов уснул на своих носилках. Солдаты почистили штыки и занимались приготовлением остального мяса.
Михеев снова достал «Казбек». Закурили. Молчали.
Максим курил не в затяжку, просто набирал дым в рот и выпускал его. Но даже этого хватило, чтобы голова немного закружилась. Чёрт его знает, что люди находят в курении.
— КИР, — позвал он мысленно.
— Здесь.
— Как никотин влияет на мозг?
— Никотин — это наркотик, — ответил всезнающий КИР. — Как только он попадает в мозг, то подменяет собой ацетилхолин — естественный нейромедиатор, который отвечает за передачу нервных сигналов. Никотин похож на него, поэтому стимулирует принимающие рецепторы ацетилхолина. Как следствие — концентрация внимания и память после курения ненадолго улучшается. Кроме этого никотин стимулирует выработку дофамина и серотонина. Дофамин — нейромедиатор, который отвечает за чувство удовлетворения и удовольствия. А серотонин помогает снизить уровень стресса и тревоги, расслабляет.
— Понял, дальше можешь не рассказывать. Мозг начинает снижать естественную выработку всех этих нейромедиаторов, увеличивает количество принимающих рецепторов, и человек попадает в замкнутый круг наркозависимости.
— Именно так, — ответил КИР.
Максим загасил окурок о валёжину, бросил в костёр.
— Вот что мне интересно знать, Коля, — сказал Михеев, продолжавший внимательно наблюдать за Максимом. — Как ты услышал, что мы говорим, находясь на другом берегу реки? Метров сорок расстояние, шум воды, говорили мы шёпотом. А ты услышал, что Савченко обращается ко мне «товарищ комиссар». Как?
[1] Николай Григорьевич Крапивянский — советский военный и государственный деятель, офицер Русской императорской армии, участник Первой мировой и Гражданской войн. В 1937 году репрессирован как троцкист и активный участник контрреволюционной организации.
Глава двадцатая
Максим встретился глазами с Михеевым.
Тёмно-карие с голубыми.
Становилось понятно, как этот человек в тридцать лет дорос до таких карьерных высот. Во взгляде начальника Особого отдела Юго-Западного фронта товарища комиссара госбезопасности третьего ранга читалась железная воля и непреклонное стремление докопаться до самой сути человека, который был ему в данный момент почему-то интересен. Такой не отступит ни перед чем и выполнит любой приказ партии и правительства. При этом честен и одновременно достаточно гибок, чтобы умело лавировать в океане неизбежных интриг.
Крайне опасных в это труднейшее для страны время.
А ещё товарищ комиссар, несомненно, умён. Командовать Особым отделом целого фронта дураку не доверят.
Максим вспомнил как собирался выходить из окружения один.
Ну да, собирался.
Мало ли что он собирался.
Например, он собирался стать первым в мире нуль-звездолётчиком. А стал первым в мире путешественником во времени.
Хотя и нуль-звездолётчиком тоже, учитывая, что «Пионер Валя Котик» перенёсся не только во времени, но и в пространстве.
Обстоятельства. К слову, они уже изменились с его появлением и действиями в этом мире. Командарм Потапов не попал в плен, а комиссар Михеев остался жив. Пока жив. То есть, история слегка изменилась и, возможно, это приблизит Победу хотя бы на несколько часов. Что будет потом — не его дело. Он делает, что может и должен.
— У меня исключительно острый слух, — ответил Максим.
— Насколько исключительный?