После одной из этих встреч Папы со старыми почитателями я вернулся к нему, сел рядом с ним и, воскрешая в памяти то, что узнал о его делах в былые времена, словно увидел в нем совершенно нового человека. Будто читая мои мысли, Папа взглянул на меня сверху со своего стула и спросил: «О чем ты думаешь? Что, у Рамдаса что-то не так? У него что – выросли рога или слоновьи уши, или что-нибудь в этом роде?» И Папа беззаботно рассмеялся. Когда я осмелился сказать ему, что узнал о нем такие вещи, о которых раньше никогда не знал, Папа ушел от ответа, сказав: «Взгляни на него. Разве есть в нем что-то новое? Он одевается, как ты, моется, как ты, ест, как ты, он, знаешь ли, вовсе не живет одним воздухом, так что же в нем такого особенного? Разве он не такой же обычный парень, как все?» Как бы мне хотелось, чтобы я знал этого «обычного парня» в ту раннюю пору его необычайных деяний!
Возвращаясь к тем далеким дням его странствий, Папа иной раз замечал: «Все вы должны радоваться, что Рамдас «остепенился» под влиянием Матаджи. В те дни он был таким неугомонным, что людям трудно было угнаться за ним. Тогда он совершенно не терпел никакого лицемерия, – теперь же он говорит более осторожно, чтобы не оскорбить чьих-либо чувств. А тогда он был словно шаровая молния. Он мог бегом подниматься в горы, скрывался в дремучих лесах или на кладбищах, вдали от людского жилища, чтобы ночи напролет воспевать имя Рама. Он голодал по несколько дней подряд, игнорируя любые призывы прервать пост. Он никогда не принимал участия в каких-либо разговорах, кроме разговоров о Раме. Глядя на этого веселого человека, отпускающего шутки, можно ли узнать в нем былого Рамдаса? Тогда он был подобен реке, по причудливому руслу стремящейся к океану, теперь же океан и река стали едины, но река продолжает течь, не отделимая от океана, радуясь своим единством с ним».
Глава 16Божественный хозяин
Никого в ашраме не было счастливее нашего Возлюбленного Папы, когда кто-то из почитателей сообщал, что едет в ашрам. Папа проявлял такой огромный интерес к своим «детям», приезжавшим отовсюду, что тут же отмечал дату в календаре, который лежал на тумбочке у его стула. Если почитатель просил, чтобы заранее заказали рикшу или такси, которое «подхватит» его у станции, Папа принимал личное участие в этом мирском деле, иногда даже сам звонил по телефону в город, чтобы узнать, подъедет ли такси вовремя к вокзалу. На лице Папы появлялось такое нетерпение, когда приближалось время прибытия почитателя!
То и дело Папа заговаривал об ожидаемом госте, и когда наступало время прибытия поезда на станцию, он брал часы с тумбочки и, глядя на них, говорил с радостным предвкушением: «Ага, он (Папа называл имя почитателя), должно быть, уже приехал, через 15 минут он будет здесь!» И тогда Папа выходил из своей комнаты к дверям бхаджан-холла и смотрел за ворота ашрама, на дорогу, – не видно ли там такси, сворачивающего на аллею. Отдаленный сигнал машины означал, что почитатель наконец подъезжает. Тогда Папа надевал свои сандалии, брал трость и, будь то яркое солнце или дождь, выходил за ворота, чтобы приветствовать вновь прибывшего. Когда Папино здоровье уже не позволяло ему двигаться с такой же живостью, как раньше, он ждал прибытия почитателя в бхаджан-холле. Встреча была такой теплой! Папа протягивал к нему руки, ласково гладил по плечу, помогая ему подняться после того как тот простирался перед ним ниц, и, озаряя его взглядом, полным любви, заботливо настаивал, чтобы он пошел помыться и выпить чаю с дороги. И если почитатель, столь же счастливый видеть Папу, тут же начинал свой пространный рассказ, Папа обычно говорил ему: «Сначала неотложные дела! Поговорить мы сможем потом, столько, сколько нам захочется. А пока что тебе нужно пойти выпить чаю». Радость Папы не знала границ. Если Матаджи была в это время в ашраме, он звал ее: «Кришнабаи, иди сюда, он приехал!» Когда случалось, что поезд опаздывал или по какой-то причине приезд почитателя задерживался, никто так не волновался, как наш возлюбленный Папа. Он просил Свами Сатчидананду или кого-то другого, находящегося в это время в его комнате, позвонить и выяснить, почему запаздывает поезд и когда он прибудет. А когда почитатель наконец приезжал, Папа встречал его неизменными словами: «Наконец-то ты приехал!»
Если незабываем был радушный прием, оказываемый нам Папой, еще с большей радостью вспоминаются проводы, которые устраивал он, когда наше пребывание в ашраме заканчивалось и наступало время собирать вещи и отправляться домой. Любовь Матаджи была так велика, что она буквально «обрушивала» на почитателя самые лучшие плоды из садов ашрама, чтобы он увез их с собой. Она даже присутствовала при упаковке его багажа, следя, чтобы он взял с собой максимум груза, разрешенного к перевозке.
Папа был при этом заинтересованным наблюдателем, он добродушно подтрунивал над почитателем и Матаджи, спрашивая ее, не собирается ли она отдать весь ашрам! «Ты бы и отдала, если могла», – говорил Папа, смеясь, и Матаджи беззаботно смеялась в ответ. Если багаж оказывался слишком тяжелым, Папа говорил Матаджи умоляющим голосом: «Ну пожалей его, пожалуйста! Зачем тебе так его нагружать?» На что Матаджи, разумеется, отвечала: «Я не принуждаю его, Папа, он хочет этого сам». И Папа снова смеялся и спрашивал почитателя, правда ли это.
Если уезжавший гость, стремясь не упустить ни единой минуты общения с Папой, входил в его комнату и садился рядом с ним, Папа торопил его и выспрашивал, уложил ли он уже свои вещи, поел ли, достаточно ли взял еды в дорогу. А Матаджи говорила Папе: «У него еще полно времени. Зачем ты его так торопишь?» Папа, наш любящий Папа, на это отвечал: «Если он будет слушать тебя, то его поезд успеет прибыть в Канангад и уйти оттуда». Почитатель, со своей стороны, желал бы, чтобы стрелки часов остановились, позволив ему как можно дольше побыть с Папой и Матаджи – ведь его счастливейшими минутами были именно те, что он проводил вместе с ними, сидя в бхаджан-холле, пока заказанное для него такси было на пути к ашраму.
Я помню один такой случай, когда я сам собирался уезжать. Папа в тот день прервал свой дневной отдых, чтобы присутствовать при моем отъезде. Такова была любовь Папы к своим детям. Он поинтересовался, упаковал ли я уже свои пожитки, и когда я ответил утвердительно, лукаво спросил: «Преуспела ли Матаджи в том, чтобы нагрузить тебя в свое удовольствие?» «О Папа, ведь это такая радость – увозить с собой все, что дает Матаджи». Но Папа не успокаивался: «А разве ты обрадуешься, – спросил он с тем же веселым огоньком в глазах, – когда контролер остановит тебя и спросит, сколько весит твой багаж?» «Да, Папа», – сказал я. Он повернулся к другим почитателям, которые сидели тут же, и сказал: «Если вам захочется узнать, как счастлив тот, кто отдает, нужно увидеть за этим занятием Матаджи. Она не просто дает, она обрушивает на вас целый поток, и не одной рукой, а обеими руками! И она не знает здесь удержу. Чем больше она дает, тем она счастливее. Попроси у нее кто-то что-нибудь из одежды, и она отдаст ему весь гардероб, – сари для женщин, рубашки и штаны для мужчин, кучу одежды для детей и еще всем в придачу – махровые полотенца. Отдав все это, она непременно спросит, не забыла ли чего. Вот почему ее считают лучшим «покупателем» в местном универмаге. Продавцы просто прыгают от счастья, когда она является туда. Бывают дни, когда из-за слабого здоровья она не может много ходить, и Рамдас настаивает, чтобы она оставалась в ашраме и как следует отдохнула. Но это ее не останавливает. Она посылает в универмаг заказ и скупает товар оптом! Когда дело сделано, она приходит к Рамдасу и говорит ему: "Папа, я купила кучу одежды". Что остается Рамдасу? Лишь беспомощно развести руками (тут Папа комично показывает, как он разводит руками, почитатели при этом покатываются со смеху, и Папа охотно к ним присоединяется) и сказать ей: "Ты – мать, а Рамдас всего лишь твое дитя".
Когда Матаджи уехала в Мумбаи лечить зубы, Рамдас, оставшийся в ашраме, узнал, что она пожертвовала несколько тысяч рупий. И что же она делает, когда возвращается в ашрам? Она отдает Рамдасу все, что у нее осталось. И вы думаете – сколько?»
Папа, искусный рассказчик, делает здесь паузу, и когда мы тянем шеи, чтобы услышать, говорит театральным шепотом: «Двести девяносто пять рупий! Это все, что у нее осталось. И что, вы думаете, ей сказал Рамдас?» Здесь он опять выдерживает паузу. «Он сказал ей, что считает для себя большой удачей получить хотя бы такую сумму». Следующие слова Рамдаса потонули в громком смехе, к которому присоединилась Матаджи, как раз в этот момент вошедшая в бхаджан-холл. «Вот она, – сказал Рамдас, указывая на нее пальцем, – вот она, матерь всех. Спросите ее, разве это не так?» «Папа, – произнесла Матаджи невозмутимо, – кто, как не ты, учил меня отдавать? Это ты – мастер отдавать, а я лишь твое дитя». Мы притихли, пока Папа слушал Матаджи, а потом он ответил ей: «Вот так-то. Все свалила на Рамдаса».
Снова обернувшись к нам, Папа сказал: «Как уже говорил Рамдас, если вам захочется изведать истинную радость отдачи, смотрите на Матаджи, когда она занята этим. Однажды к Матаджи пришел бедный человек и сказал, что дошел до крайней нужды и не знает, как заработать на жизнь. Ему нечем кормить жену и детей. Матаджи сказала: "Я дам тебе дойную корову с теленком". И она пошла в коровник ашрама и выбрала лучшую корову, которая давала больше всего молока и привела ее, вместе с теленком, к этому человеку.
Тогда он спросил: "Где же мне держать ее? У меня нет даже сарая".
Матаджи ответила: "Я велю построить для тебя сарай". Сарай был построен, и туда поместили корову.
После этого человек спросил: "Откуда мне взять денег, чтобы прокормить корову?"
Матаджи сказала: "Не тревожься, – я пошлю тебе сена". И она послала ему сена.
Тогда он спросил: "А масляные лепешки?"
"Я снабжу тебя и ими", – ответила Матаджи. И позаботилась, чтобы это было сделано.
Через несколько дней этот человек опять пришел и пожаловался: "Корова дает очень много молока, матушка. Но на базаре молоко стоит совсем дешево. Что мне делать?"