Избавиться от зловония не представлялось возможным. Мы промывали трюм свежей морской водой, но эта операция положения не меняла. На следующее утро все тот же отвратительный запах. Наконец мы заменили балласт, высыпав за борт песок из мешков (ни много ни мало — пятнадцать тонн), а затем под палящим солнцем, наполнив новые, только что купленные мешки свежим песком. Но и это не помогло. Я нашел в городе химиков и обратился за помощью к этим специалистам. Взяв необходимые пробы, они вскоре мне сообщили, что сероводород выделяет проникающая в трюм морская вода. Специалисты добавили, что сероводород опасен для жизни, а вот как избавиться от него, ученые и сами не знали. Я был склонен считать, что сероводород образуется в результате взаимодействия забортной воды с растительным маслом, которым мы обработали днище трюма, чтобы предотвратить порчу стежков. Прибегать к сильно действующему моющему средству я не решался, опасаясь, что оно смоет масло или, что еще хуже, повредит стежки днища, что чревато губительными последствиями.
Впрочем, Мухаммед мне сказал, что зловоние на корабле — обычное дело. Да и сам я где-то читал, что деревянные военные корабли XVIII столетия славились своим отвратительным запахом и их капитаны время от времени посылали юнгу пройтись с серебряной ложкой по нижней палубе. Если ложка тускнела, корабль драили. Это воспоминание несколько утешало: «Сохар» хотя бы своим зловонием схож с кораблями XVIII столетия. И все же я нервничал. На корабле пахло гнилью, и я представлял себе ужасающую картину: тросы, которыми сшиты доски, гниют, истлевают и, наконец, разрываются, в результате чего корабль трещит и лопается, как перезревший вздутый стручок. Преследуемый этой ужасной картиной, я ежедневно потихоньку спускался в трюм и тыкал жестким концом марлиня[22] в стежки, чтобы проверить их прочность.
В те дни, когда «Сохар» стоял в гавани, готовясь к отплытию, между судном и берегом постоянно сновали две надувные лодки, доставлявшие на корабль самые разнообразные грузы, необходимые в длительном путешествии, и вскоре форпик[23] «Сохара» стал походить на склад. Там нашли себе место бухты и связки различных тросов, от тонких шпагатов до восьмидюймовых фалов[24]. Там же были сложены деревянные блоки[25] с вертящимся колесиком-шкивом внутри, сделанные из цельного куска дерева, — шедевры плотницкого искусства, изготовленные моими рабочими, которые по праву гордились этой работой. Там же хранились мешки с известью, предназначенной для повторной обработки подводной части «Сохара» составом, предохраняющим судно от древоточцев. Этой работой мы собирались заняться при кренговании корабля в одном из портов, куда я намеревался зайти. В трюм также сложили марлини, мушкели[26], плотницкий инструмент, деревянные брусы, тюки с парусиной, цепи, а также несколько кусков бычьей шкуры, которые я припас, памятуя о происшествии на «Брендане», для изготовления парусных бантов и надежных ремней. Кроме того, мы обзавелись четырьмя якорями, в том числе кошкой, традиционным арабским якорем, который ныряльщики отыскали на дне неподалеку от берега.
На борт было поднято и современное оборудование, включая небольшой генератор, предназначавшийся для зарядки батарей рации и питания навигационных огней. Правда, я сомневался в том, что генератор прослужит все плавание, и потому запасся карманными фонариками и фонарями «молния». Разумеется, я запасся и спасательными средствами: плотами, жилетами, сигнальными ракетами, пайком на случай высадки на плоты и, конечно, огнетушителями, да еще в немалом количестве, ибо постоянно помнил о том, что отправляюсь в дальнее плавание на сшивном деревянном судне, пропитанном маслом. Я не хотел рисковать людьми, хотя в стародавние времена мореходы, отправляясь в дальнее плавание на таком же, как мне представлялось, непрочном судне, шли на известный риск. Мы могли допустить ошибки при строительстве корабля, а при переходе в Китай столкнуться в Малаккском проливе с танкером или стать жертвой тайфуна в Южно-Китайском море, и потому я принял все меры предосторожности, чтобы команда «Сохара» могла спастись в самой критической ситуации.
Естественно, мы запаслись и продуктами, но лишь на первое время. Если бы мы закупили провизию на все время нашего путешествия, ее негде было бы разместить, и потому я решил пополнять наши запасы продовольствия в пути. Я было решил учесть, что часть моего экипажа привыкла к арабской кухне, а другая часть — к европейской, но потом пришел к мысли, что комбинированное питание удовлетворит и тех и других. В результате мы взяли с собой несколько сотен яиц, обмазав их для сохранности жиром и пересыпав опилками, мешки с горохом и рисом, коробки с сухофруктами и орехами, консервы и всевозможные специи. Готовить мы собирались на поддоне с песком, который разогревался на древесном угле. Я также надеялся, если нам повезет, разнообразить наш стол пойманной в море рыбой и помимо прочего запасся большим количеством местных фиников, лучших в мире, по утверждению знатоков. Во времена Синдбада финики считались судовладельцами самым выгодным фрахтом — товаром, который шел нарасхват; финики шли и в пищу матросам, пополняя их рацион. В те времена емкость судна определялась количеством мешков с финиками, которые можно было принять на борт. Я погрузил на «Сохар» тонну этих плодов, послуживших мне первое время еще и балластом. Нам повезло: финики нам поставил Дарамси Ненси, мой давний приятель, поставщик двора его величества султана Омана, и потому во время нашего плавания мы жевали финики того же превосходного качества, что подавали на стол султану.
Впрочем, всего того, что мы взяли на борт, пожалуй, не перечислить, и я только добавлю, что мы запаслись углем для нашей жаровни, а также взяли с собой оманский традиционный кофейник и два подноса к нему (на случай приема гостей в иностранных портах), а также лекарства от оспы, холеры, брюшного тифа и столбняка. Два-три раза в неделю мы, арендовав небольшой грузовик, ездили в аэропорт за заказанными нами товарами, доставлявшимися по воздуху. «Галф Эйр», авиакомпания, принадлежащая Оману, Бахрейну, Катару и Объединенным Арабским Эмиратам, перевозила моих людей и грузы бесплатно — еще один пример необычайной арабской щедрости.
— Ваше путешествие имеет огромное значение для всех стран Аравийского полуострова, — говорил мне Юсуф Ширави, руководитель «Галф Эйр». — Если вы добьетесь успеха, то напомните о нашей славной истории, связанной с мореплаванием. Мне известно, что ваш проект финансируется Оманом, но я уверен, что и другие страны, совладельцы нашей компании, охотно пойдут вам навстречу и предоставят наши услуги бесплатно, и не только вам лично, но и членам вашего экипажа. Разумеется, и транспортировка ваших грузов по воздуху вам не будет ровно ничего стоить.
Выслушав столь великодушное предложение, я вновь посчитал, что мир «Тысячи и одной ночи» все еще существует. Позже, узнав, что отец Юсуфа Ширави был в прошлом капитаном дальнего плавания, я объяснил это великодушие тем, что жители стран Аравийского полуострова, разбогатевшие на экспорте нефти, все еще помнят неукротимый «зов моря».
В странах Аравийского полуострова, современном Клондайке, где благодаря многомиллионным доходам от экспорта нефти выросли города со зданиями из стекла и бетона, а шикарные лимузины стали обычным делом, все еще сохраняется ностальгия по прежней жизни, предшествовавшей ливню из «нефтяных» долларов. Многие арабы старшего поколения полагают, что современное процветание и сопутствующие ему новшества подавили в какой-то мере прежние ценности, вековой привычный уклад. Многие нефтяные магнаты, да и другие арабские бизнесмены — выходцы из семей, члены которых были испокон веку судовладельцами или капитанами торговых судов. В молодости современные арабские бизнесмены и сами ступали на палубу корабля, и, когда я разговаривал с такими людьми, они с удовольствием делились со мной своими воспоминаниями. Столкнувшись с этим феноменом, я не раз задумывался о том, сумеет ли мой смешанный экипаж, состоявший из оманцев и европейцев, воздать должное этой памяти и вызвать ее новую, благотворную вспышку.
Начало поступать на борт нашего корабля и оборудование, предназначенное для проведения научных работ. Когда я разрабатывал свой проект, я посчитал полезным совместить шеститысячемильное путешествие с проведением научных исследований. Придя к этой мысли, я связался с несколькими университетами и научно-исследовательскими институтами, занимающимися морской проблематикой. В результате я свел знакомство с рядом специалистов, вместе с которыми разработал программу предстоящих работ. Исходя из этой программы, я зарезервировал на «Сохаре» для исследователей три места и договорился с учеными, согласившимися принять участие в путешествии, что они присоединятся к моему экипажу в удобном для них порту (из которого выйдем или в котором мы остановимся), чтобы они могли проводить научные изыскания на наиболее интересном для них отрезке нашего перехода.
Самым громоздким предметом из поступавшего на «Сохар» научного оборудования оказалась огромная пустотелая торпеда, присланная биологом, собиравшимся с ее помощью наловить морских уточек[27]. По его первоначальному замыслу нам следовало буксировать эту торпеду, в которую охотно станут набиваться вожделенные ракообразные существа в течение всего плавания. Однако я рассудил, что столь массивный предмет замедлит ход нашего корабля, а морские уточки, если и попадутся, за время нашего плавания подохнут от старости. В результате биологу пришлось пойти на уступку, и мы получили торпеду гораздо меньших размеров. Другим предметом в числе поступившего оборудования оказались салазки (небольшие, по счастью), снабженные всасывающими подушечками, похожими на подгузники. Эти салазки предназначались для сбора нефти с водной поверхности. Ученый, собиравшийся ловить морских змей, захватил с собой упаковку противоядной сыворотки. Всего другого даже не перечислить. На борту оказались рыболовные снасти, плавучие якоря, всевозможные емкости и реторты и многие другие предметы, о назначении которых я узнал только в пути. Глядя на поступавшее оборудование, я вспоминал о том, как проходила подготовка к третьему путешествию Кука. Тогда ученые, отправлявшиеся с ним в дальнее плавание, захватили с собой такое большое количество багажа, что всерьез встал вопрос о постройке на корабле дополнительной верхней палубы. Строить такое сооружение Кук категорически отказался, мотивируя тем, что корабль потеряет остойчивость. Отказ Кука привел людей науки в негодование. Я надеялся, что исследователи, собиравшиес