Бзура. А это еще кто?
Свищ. На диване спал.
Бзура. Документы!
Рахманинов. Это наш друг. Он у нас заночевал…
Бзура. Тебя не спрашивают.
Шаляпин (вкрадчиво). Я певчий, товарищ матрос.
Свищ. Ты вроде на Шаляпина смахиваешь. Он у нас в лазарете выступал.
Бзура. Не говори мне за этого гада. Он перед царем на коленях пел. Попадись мне, зараз душу выну. (Замечает рояль.) Ну-ка, певчий, давай споем. (Рахманинову.) Ты, музыкант, сыграй нам «Амурские волны».
Рахманинов не трогается с места. Шаляпин умоляюще смотрит на него.
Наталья. Нехорошо, товарищ матрос. Детей разбудите.
Бзура. А мы тихесенько. Мы только стреляем громко. Тихесенько споем, тихесенько поиграем. Давай, музыкант, не раздражай революционную власть. Буржуям играл, сыграешь и нам.
Рахманинов садится к роялю.
Рахманинов. Вам в какой тональности?
Бзура. Чего?..
Рахманинов. Я имею в виду — повыше, пониже? Какой у вас голос — тенор или баритон?
Бзура. Ну, а ежели так… (Приладившись, начинает петь.)
Славный Амур свои воды несет…
Рахманинов кивает, начинает аккомпанировать. Бзура пихает Шаляпина в бок, подмаргивает. Шаляпин, спохватившись, вторит. Свищ и молчаливый матрос садятся на диван. Свищ с восторгом глядит на Бзуру. Ему еле сидится: Наталья сидит за столом, опустив глаза. Ее рука механически разглаживает складку на скатерти, неожиданно замирает. На руке кольцо с бриллиантом. Наталья, не поднимая головы, смотрит на матросов, потом незаметно поворачивает бриллиант вовнутрь ладони.
Бзура (Шаляпину). А ты и впрямь — певчий! Хорошо втору держишь. Не хуже самого Шаляпина! (Оборачивается к сидящим на диване.) Свищ, подбодри-ка нам белужки и балычка, примем по баночке и артистов угостим!..
Свищ и молчаливый матрос достают из мешка закуску, бутылку, два грязных граненых стакана. Свищ, разлив спиртное по стаканам, подносит. Бзура и Шаляпин пьют. Бзура опрокинул одним махом стакан, наполнил его снова и протянул Рахманинову. Тот качает головой.
Рахманинов. Спасибо, мне нельзя!..
Шаляпин, Выпей, Сережа, это настоящий самогон, не денатурат!..
Бзура (Шаляпину). А ты с пониманием. Раздавим еще по одной и рванем «Лизавету».
Шаляпин. А я ее не знаю.
Бзура. Научу. (Выпивает и поет.)
Ах, Лизавета,
Мне странно это,
Но почему ты без корсета?
Молчаливый матрос, хватив со Свищем из горла, вдруг кидается на середину комнаты и отбивает матросскую чечетку, припевая надсадно.
Матрос.
Чики, чики,
Щикатурщики!..
Свищ в порыве восторга вытаскивает из кобуры вороненый маузер и стреляет в потолок. Шаляпин втягивает голову в плечи. Рахманинов и Наталья переглядываются. Вбегает Марина.
Марина. Совести у вас нет! Детишек хоть бы пожалели.
Бзура (восхищенно). Это что за кралечка? Тебя где прятали? За утайку народного достояния — к стенке! Ладно, мы сегодня добрые. Теперь, музыкант, сыграй вальсок «Дунайские волны».
Он подхватывает Марину и, сильно прижимая к себе, начинает кружить по комнате. Она тщетно пытается вырваться. Рахманинов мгновение медлит, затем во всю мощь начинает играть. Это гимн старой России «Боже, царя храни!». Бзура, не сразу уловивший мелодию, проходит еще круг-другой.
Шаляпин (Рахманинову). Ты с ума сошел? Нас всех прикончат!
Бзура (перестав вальсировать). Ты что играешь, контра? Братва, слышите царский гимн?
Наталья оцепенела за столом, побледнев. Рахманинов вкладывает всю свою мощь в музыку.
Свищ (стараясь перекричать). Я его зараз кончу.
Дверь распахивается от удара сапога. На пороге — Иван в кожанке, перепоясанный пулеметными лентами. Музыка прерывается. Рахманиновы и Шаляпин оторопело смотрят на вошедшего. Лицо Ивана изможденно, бровь перебита свежим шрамом.
Иван. Бзура, сволочь, опять за свое? Пропиваете революцию? Юнкерье в телефонной засело, а вы?..
Бзура. Не строчись, Седой. Мы тут контру нашли.
Марина, опомнившись, отталкивает Бзуру и кидается к Ивану.
Марина. Он меня хватал, Ваня. Всю грудь измял.
Бзура обалдело смотрит на Ивана и Марину. Иван трясущейся рукой тянет из кобуры револьвер.
Иван. Все, Бзура, отвонялся, падаль.
Бзура опрометью кидается вон, за ним оба матроса. Иван обводит взглядом присутствующих и словно не замечает Рахманинова и Шаляпина.
Иван. Здрасте, Наталья Александровна.
Наталья. Здравствуйте, Ваня. И спасибо тебе.
Марина. Откуда ты взялся?
Иван. Революция. Нынче здесь, а завтра там. Юнкеров перепластаем, приду.
Иван уходит. Марина следует за ним, проводить.
Рахманинов (устало). Вот все и решилось… Надо собираться.
Наталья и Шаляпин удивленно глядят на него.
Рахманинов, Наталья, девочки, одеты по-дорожному, прощаются с Мариной.
Наталья. Присядем на дорогу.
Все садятся. Взрослые пытаются скрыть свою печаль и тревогу, Ирина очень угрюма, по лицу Танечки катятся слезы. Наталья встает, все следуют ее примеру.
Наталья (с улыбкой через силу). Перед смертью не надышишься. Пошли.
Рахманинов берет чемоданы.
Марина (Наталье). Ни о чем не беспокойтесь. Все сохраню в лучшем виде.
Наталья. Деньги мы будем присылать. Но если у тебя возникнут затруднения, продавай все, не раздумывая.
Марина. Еще чего! Я-то не пропаду.
Наталья и девочки целуются с Мариной.
Марина. Барышни, милые, да не плачьте вы так!..
Рахманинов троекратно, с серьезным и печальным лицом, касается губами ее лица.
Марина (из глубины души). Берегите себя, Сергей Васильевич!
Рахманинов хочет что-то сказать, спазм перехватывает ему горло, он молча машет рукой.
Рахманинов спускается по лестнице. Марина смотрит на них сверху. Вначале она видит всех четверых, потом взгляд ее сосредотачивается на Рахманинове. Она видит его слегка сутулую спину, коротко стриженный затылок, большие уши. Лицо Марины освещается светом воспоминания — это счастливый до пронзительности момент.
Это та далекая пора, когда Рахманинова привезли больным. Наталья — над постелью лежащего в беспамятстве Рахманинова. Входит Марина.
Марина. Так и не проснулся?
Наталья. Раз-другой открыл глаза, но без света в них. (Встает.) Тебя сменит Соня.
Дверь притворяется за Натальей. Марина подходит к иконе, озаренной теплым светом лампадки, опускается на колени.
Марина. Господи, пошли исцеление Сергею Васильевичу!.. Господи, яви свою милость, прогони болезнь!..
Рахманинов громко стонет.
Марина (поднимается с колен, подходит к больному). Проснулись, Сергей Васильевич?
Рахманинов не отзывается, голова его перекатывается по подушке. Марина кладет ему руку на лоб.
Марина (певуче). Жалкий вы наш!
Рахманинов. Я слышу… (Голос звучит будто издалека.) Милая, ты пришла… Я так ждал тебя.
Его руки протягиваются к девушке, длинные худые пальцы цепко ухватывают шаль, спущенную с плеч.
Марина. Сергей Васильевич, миленький, да что с вами?
Рахманинов. Я знал, что ты придешь. Все ложь, все не нужно, есть ты и я.
С силой, неожиданной в больном человеке, он притягивает ее к себе. Глаза остаются закрытыми.
Марина (растерянно). Сергей Васильевич, это ж я, Марина… Это не она.
Рахманинов. Любимая… Пойди ко мне. Я так истосковался. Я больше не могу без тебя. Боже мой, как мне было плохо!..
Его руки смыкаются вокруг ее стана, и она оказывается на постели рядом с ним. Он целует ее самозабвенно, и она, едва ли сознавая, что делает, отвечает ему, гладит его влажные спутанные волосы.
Марина смотрит сверху на Рахманинова, который уже достиг двери. Сейчас он скроется. Рахманинов поднимает голову. Их взгляды встречаются.
Пустынная, едва освещенная платформа. Ночной экспресс. «Москва — Петроград». Рахманиновы идут вдоль состава. Близ вагона Рахманиновых нагоняет Соня: маленькая, словно усохшая.
Софья. Думала, не успею. Трамваи не ходят, на каждом шагу патрули. Ну, здравствуйте и прощайте. Бог даст, свидимся.
Она целует племянниц, обнимает сестру, но прощаются они всепонимающими глазами. Наталья и девочки садятся в поезд. Соня берет в обе руки голову Рахманинова и долго смотрит на него.
Софья. Прощай, Сережа… Радость моя, прощай, моя жизнь.
Рахманинов. Перестань. Что ты — как над покойником?
Софья. Господь с тобой! Живи вечно…
Звучит вокзальный колокол. Рахманинов становится на подножку. Поезд трогается. Соня идет за вагоном. Она видит приникшие к окошку родные лица. Девочки расплющили носы о стекло. Угрюм татарский лик Рахманинова. Поезд прибавляет ходу. Соня идет все быстрее и быстрее и останавливается у обрыва платформы.