Когда за зарешеченным окошком операционной пышнотелую луну вытеснил предрассветный рваный сумрак, Барон открыл глаза. Какое-то время он невидяще пялился в потолок, а после, учуяв в непосредственной близости некое постороннее дыхание, осторожно поворотил голову. Возле его каталки, склонив голову на грудь и умудрившись закемарить на табурете, сидела взрослая копия Клавдии. В белом медицинском халате. Для этих стен подобное зрелище было настолько невероятным, диким и нелепым, что Барон зажмурился, прогоняя то ли морок, то ли вызванную болью во всем теле галлюцинацию. Но когда он снова распахнул глаза, женщина в белом никуда не делась.
– Клавдия? – неуверенно позвал Барон.
– А? Что?! Ох, слава богу, очухался.
– Это правда ты? Не наваждение, не сон?
– Это правда я. Не сон. – Клавдия тихонечко взяла Юрия за руку. – Убедился?
– Теперь да.
– А вот кто ты, Василий? У меня голова кругом идет. Юрий Алексеев… Барон… Положенец… Поножовщина… Как же так? Почему? Ты – и вдруг убийца?!
– Ты немного сгущаешь краски, Клавдия.
– Я читала твою учетную карточку.
– Да, грех смертоубийства в моем послужном списке в самом деле имеется. Вот только…
– И кого же ты? – не дала докончить Клавдия. – За что?
– Так, одно жЫвотное. Между прочим, некогда ты его неплохо знала.
– Ты это о ком?
– То, Клавдия, история долгая. А мне сейчас малость некомфортно… языком ворочать.
– Понимаю. Но после, потом расскажешь?
– А куда я денусь? Я правильно понимаю, что ты в этих стенах вроде как банкуешь?
– Вроде того.
– Значит, еще наговоримся, гражданин начальник.
– Кабы не твое нынешнее состояние – сейчас ка-ак стукнула бы тебя по лбу. Или по заднице как маленького. Ваську-шкоду.
– Не надо. Меня давеча уже достаточно обстучали.
– Это точно.
– Поэтому ты лучше меня поцелуй. Как большого. Ваську-шкоду.
– Экий вы прыткий, больной. Только-только в беспамятстве валялся… Ладно, исключительно в целях посттравматической профилактики. – Клавдия чмокнула Юрку в лоб. – Ну, здравствуй, однополчанин. Вот не думала-не гадала, что когда-нибудь свидимся. Да еще ТАК свидимся.
– Не-ет, ты меня по-другому поцелуй. Как тогда, в 42-м. Помнишь?
Разумеется, она помнила. Ибо то было воспоминание из разряда тех, что не забываются всю оставшуюся жизнь.
Анисимова молча, изучающе всмотрелась в некогда родное лицо – лицо первого в ее жизни мужчины, отца ее ребенка. А затем, дежурно оглянувшись на дверь, склонилась и впилась в губы вора-рецидивиста…
Рассказывает Григорий Анденко
Воскресенье выдалось на редкость суматошным.
Потолковав с Вавилой и снабдив его подробными инструкциями в части завтрашних телодвижений, я поехал домой, теша себя мыслью провести остаток дня в активном ничегонеделании. Благо ситуация позволяла – жена с сыном укатили на дачу к родителям. Которые и не подозревали, что их пустующая квартира отныне превращена в мышеловку, заряженную на крупного зверя. Но – увы мне. Едва лишь я комфортно расположился на диване, с откупоренной бутылкой пива и со свеженьким номером «Крокодила», на тумбочке в прихожей заголосил телефон. Настойчиво, я бы даже сказал, нагло заголосил. Так что и не захочешь – подойдешь.
Основания у наглости имелись. Звонил дежурный по отделу, и, как выяснилось, далеко не в первый раз. А всё затем, чтобы порадовать сообщением, что наш дорогой Накефирыч взалкал личной встречи. Причем бегом. Все ясно, прослышал о нашем воскреснике и возжелал изустных подробностей.
Ничего не поделаешь – пришлось поехать, уважить…
– …Значит, говоришь, случилась поклёвочка? – переспросил Иван Никифорович, задумчиво почесывая щетинистый подбородок.
– Еще какая! Осталось дождаться завтрашнего утра, когда клиент контрольно оближет червячка. И тогда будем готовить сачок. Для рыбины крученой.
– Ну-ну. Дай бог нашему теляти волка заломати. Кстати, с чего вдруг такая убежденность, что на этот ваш постановочный скок Хрящ пойдет именно с Бароном? О последнем, я так понимаю, неделю ни слуху ни духу? Вот и наружка подтверждает: ничего, даже отдаленно похожего, в контактах ни Хряща, ни Любы не зафиксировано.
– Да вашей наружке верить – себе дороже! Они вон, с утра Хряща потеряли. А в сводке на голубом глазу отписались: «В силу активных проверочных действий объекта наблюдение было прекращено». А какие могут быть активные, если он всю ночь у Вальки Гуманистки керосинил? В таком состоянии не до проверочных, лишь бы до дому доползти да спать завалиться. Работать надо лучше, а не липу сочинять.
– Ах, так это, оказывается, МОЯ наружка? Прелестно. А кто, стесняюсь спросить, здесь, в этом самом кабинете, на коленях стоял? Умоляя пробить ноги вне очереди?
Допустим, в подобной пикантной позе я доселе замечен не был. Но, теша самолюбие начальства, отчего бы и не подыграть?
– Виноват, в самом деле зарапортовался. Но так ведь я ничего такого и не говорю. Разумеется, лишний пригляд не помешает.
– Во-во. Это он для тебя, Анденко, лишний. А для других служб в эту самую минуту, быть может, жизненно необходимый. И вообще, вам-то с Захаровым на коврах не стоять. Тогда как лично я уже на пупе перед руководством извертелся. Изобретая основания для продолжения наблюдения одновременно за двумя объектами в рамках одного, да и то надуманного, дела предварительной оперативной проверки.
Я мысленно представил Накефирыча, исполняющего акробатический этюд «верчение на пупе», и с трудом подавил смешок.
– Мы ценим, Иван Никифорович. Честное слово!
– Спасибо, родной, утешил. Ты бы лучше подсчитал на досуге, во сколько обходится этот ваш гостевой прием? В силах и средствах? И без того у меня такое ощущение, что всю неделю целая бригада работала только на вашу художественную самодеятельность. Барон – это прелестно. Но, если память не изменяет, у вас с Захаровым по парочке нераскрытых дел на брата.
– Если вы на кражу из квартиры замдиректора Кузнечного рынка намекаете, у Захарова по этой теме наметились очень серьезные подвижки.
– Как раз сей рыночный фрукт меня интересует меньше. Как выясняется, по нему давно ОБХСС плачет. Я сейчас имею в виду кражу на канале Грибоедова. Мне по поводу этого Амелина кто только не позвонил. Причем с самого высока, и каждый – с настоятельной просьбой уделить особое внимание и держать в курсе. И думается мне, не могла молва так быстро разлететься. Без самого Амелина всяко тут никак не обошлось. Подключил, сукин кот, нужных людей.
– С ограблением на канале пока хуже. Бельдюга – в несознанке. Да и не станет он колоться. О чем, между прочим, я сразу предупреждал.
– Согласен, погорячился Чесноков с этим задержанием. Ну так что теперь? Сиднем, лапки на мудях сложивши, сидеть?
– А никто и не сидит. Лично я уверен, что Барон причастен к краже в квартире Амелина. Вот как возьмем его, глядишь, и сдвинется дело с мертвой точки.
– А мне, Анденко, не уверенность, не классовое чутье твое, а факты, доказательства нужны.
– Будут, Иван Никифорович. И факты, и доказательства.
– Когда?
– Крайний срок – 25-е. Но, возможно, и быстрее.
В выражении лица майора Грабко читалось сомнение, граничащее с недоверием, так что старика требовалось спешно дожимать.
– Иван Никифорович! Благодетель! Не губите операцию! Нераскрытые мы отработаем, но сейчас главное – Барон. Тем более вся основная работа проделана – капкан изготовлен, заряжен, зверь приманку учуял. Осталось набраться терпения и дождаться, когда он защелкнется.
– «Терпение, Штюбинг, терпение, и ваша щетина превратится в золото», – с издевочкой спародировал артиста Кадочникова Накефирыч. – А почему крайний 25-го?
– До Хряща доведено, что мнимые хозяева квартиры возвращаются в четверг. Так что, либо в ближайшие три дня они решатся и вломятся, либо… Факир Анденко был пьян, и фокус не удался.
– За «не удался» мне особенно понравилось. Учти, я в одиночку за ваши с Захаровым художества отвечать не собираюсь. Если что – вместе, паровозом пойдем.
– Само собой.
– Само собой только кошки родятся.
И от этой начальственной, с во-от такенной бородой хохмочки, меня буквально подбросило. Черт! Как же это я про кошку-то забыл? Вот ведь как, все утро шпынял Мыколу за невнимание к мелочам, а сам едва не упустил такую важную деталь.
– Хорошо, Григорий, три дня я вам даю. Но не больше. Сколько человек планируешь привлечь к операции по захвату?
– Думаю, квартета рыл, включая нас с Захаровым, за глаза и за уши…
В данном случае я умолчал про пятого штыка, которого мы с Захаровым вынужденно привлекли к операции. Штыка звали Анюта Маркина. Была она студенткой 5-го курса юрфака и в настоящее время проходила у нас в отделе производственную практику. Девушка грезила оперативной работой, мечтала о раскрытиях тягчайших преступлений, о погонях и задержаниях. Причем непременно чтоб со стрельбой. Но вместо этого она второй месяц сидела в канцелярии и занималась скучнейшей писаниной – от составления статотчетов до оформления стенпечати. Вот мы с Мыколой и решили привлечь бедолагу к реальному делу. Резонно рассудив, что Хрящ, обнюхивая квартиру, захочет убедиться в реальности домработницы. А коли так, в ближайшие три дня некая особа женского пола должна приходить в адрес на Марата, проводить там около часа, после чего отправляться на Финляндский вокзал и садиться в электричку сестрорецкого направления. Работа вроде и несложная, но у нас в отделе не так уж много бабья. А то, которое имеется, подбить на подобную авантюру представлялось делом решительно невозможным. Так что практикантка Маркина пришлась очень кстати.
Надо ли говорить, что наше предложение Анюта приняла с зашкаливающим восторгом? Хотя и немного огорчилась, узнав, что домработнице служебное оружие по роли не полагается.
– Квартет, говоришь? А не маловато? Впрочем, с учетом допштыков из дежурной смены закрытого поста наружки – да, согласен. Иное дело, еще бы понимать, где этот закрытый пост организовывать? Не на соседнюю же крышу их сажать.