– Это точно.
– Но я рад, что тебя к нам перевели, Барон. Нам такие, как ты, щас до зарезу нужны. Потому как совсем мало честного ворá у нас здесь осталось.
– А ну как не оправдаю высокого доверия?
– Не скромничай. За тебя ТАКИЕ люди отписались! Чибис, Корчмарь, Сашка цыган, Лапа… Мои бродяги, когда маляву читали, разве что не рыдали.
Заметив зэка, бредущего к ним от соседнего барака, Шаланда как-то резко подобрался и посуровел:
– По ходу, к нам топочет? Интересно, за какой такой надобностью?
– Что за чертила?
– О! Это ты в самый кадык попал. Черт он и есть. Гунька это, в шестерках, правда козырных, ходит. У Клыка.
– А обратно интересуюсь, Клык у нас кто?
– Авторитет автоматчицкий.
– Ты что ли будешь Барон? – поинтересовался подваливший шнырь, демонстративно игнорируя Шаланду.
– Добрый вечер. Прекрасная погода, не правда ли? «Зима недаром злится, прошла ее пора…»
– Ты это… – выпучился Гунька. – Ты не того… Э-э-э-э…
– А нельзя ли сформулировать просьбу поотчетливей?
– Эта-а-а… Пошли, короче. Базар до тебя имеется.
– А у кого, стесняюсь спросить, до меня рыночный интерес?
– У Клыка. Вот у кого!
– Хм… Клык… Клык… Что-то не припоминаю? Да, но раз уж у него интерес к моей скромной персоне имеется, возможно, тогда правильней было бы ему самому подойти?
– Ты чё, никак глумишься? Я ж говорю: сам Клык зовет!
– Ах, САМ? Что ж, это, безусловно, меняет дело. Веди меня, таинственный незнакомец.
Гунька посмотрел на Барона как на идиота (редчайший случай – сейчас Шаланда был с ним полностью солидарен) и почапал обратно к бараку, стараясь ступать след в след. Барон двинулся за ним, но Шаланда придержал его за рукав телогрейки:
– Погодь!
Услышав это, шнырь притормозил, недовольно повернул голову.
– Топай-топай. Он догонит, – крикнул Шаланда, после чего сердито зашипел на Барона. – Совсем на голову отмороженный?! Честному вору в одиночку к сукам в барак суваться?!
– Судя по твоим рассказам, этой встречи все равно не избежать. Так лучше сразу верительными грамотами обменяться. Не переживай, я буду предельно осторожен.
– Хоть ты и Барон, но дура-ак, – неодобрительно покачал головой Шаланда и жестом заправского фокусника сунул в рукавицу новичка заточку. – Спрячь. Пригодится.
Благодарно кивнув, Барон отправился догонять шныря.
А обеспокоенный Шаланда, сделав пару глубоких затяжек, загасил папиросу, спрятал хабарик в карман и подорвался к своим. Как оно далее выяснится – проводить экстренную мобилизацию…
Следуя за провожатым, Барон шел по центральному «продолу» барака антагонистов, ловя на себе недобрые, а то и откровенно враждебные взгляды местных сидельцев. Все правильно, так оно и должно быть. Ведь лагерь – это немытое маленькое зеркало мира. И если что, уж будьте уверены, в вас всмотрятся.
Куст сирени дышит ароматом,
Хотя цвет изрядно поредел,
Эх, судьба, ты сделала солдатом
Жулика, который погорел,—
донеслось откуда-то сбоку и сверху заунывное хрипловатое пение. Этой песни Барон не знал, что немудрено. Классический тюремный песенный фольклор старался обходить стороной тему блатарей-фронтовиков. Ведь об изменниках не слагают песен. А для представителей уголовного мира Страны Советов осужденные и сидельцы, обменявшие свои срокá на передовую, как раз таковыми и считались.
…И теперь в окопе сером, длинном,
К сердцу прижимая автомат,
Вспоминает о своей любимой
Бывший урка, Родины солдат…
Берлога Клыка располагалась в самом дальнем, козырном углу, отделенном от остального пространства свешенными с нар одеялами – эдакая пародия на отдельное поездное купе в СВ. Дойдя до него, Гунька громко кхекнул, а затем угодливо отрапортовал:
– Клык! Тут этот, который Барон. Доставил в лучшем виде.
Уголок одного из одеял приглашающе приподнялся.
– Доставляют бандероль. А я на своих двоих пришел, – пробурчал Барон, наклоняя голову и ныряя под одеяло. Здесь, в импровизированном купе, обнаружились двое – неопределенного возраста, но явно матерый человечище Клык и относительно молодой, лет 28, уркаган с обожженной правой стороной лица. Оба синхронно повернули головы и уставились на гостя с нескрываемым интересом.
Клык был старшим дневальным барака автоматчиков. Здесь, пожалуй, стоит пояснить, что старший дневальный – это начальник. А просто дневальный (как в данном случае Гунька) – всего лишь шнырь и уборщик, часто опущенный. Такая вот пропастная разница между двумя должностями. А еще старший дневальный, как правило, докладывает режиму и оперчасти о ситуации в отряде. Частенько просто стучит, но при этом умудряется лавировать «и нашим и вашим».
Клык попал в лагерь неизвестно как и неизвестно за что. По крайней мере, этим своим сакрально-сокровенным ни с кем не делился, хотя в его деле, естественно, всё было прописано. Поговаривали, что вроде как залетел Клык за некое, уж совсем из ряда вон лютое мародерство, учиненное в ходе боев за освобождение советской Прибалтики. Может, конечно, то и домыслы, но прибалтов и чухонцев Клык и в самом деле на дух не переносил.[14] А вообще, такие типы, как Клык, всегда страшны тем, что преданы власти, куда бы они ни попали. А власть им всегда дают маленькую – сержантскую. Но зато вместе с чином – кусок хозяйственного мыла, большой. Вот они, клыки, и лютуют. Власть это видит, но ей это, до поры до времени, выгодно…
– А я так меркую, Танкист, что куда важнее на своих двоих обратно уйти? – после затянувшейся паузы не то спросил, не то констатировал Клык.
– И желательно, чтоб не ногами вперед, – подтвердил урка с обожженным лицом.
– Хм… веселый разговор.
– Да ты присаживайся. Чую, щас еще веселее будет.
Барон молча уселся на шконку напротив этих двоих.
– Это с чего ж такое, не по летам, погоняло? Из их благородий, нешта?
– Кому куда, но, по мне, максимум на баронёнка тянет, – заключил Танкист. – Да и то, из ублюдочного приплода.
– Происхождения обнакновенного, – пояснил Барон, проглотив до поры «ублюдочного». – Юшка алая, без голубых примесей. А что касается погоняла, за то вам лучше у крестников моих выспросить.
– Про крестников мы наслышаны. Люди авторитетные, слов нет. Вот только, сдается, обмишурился ты, ваш бродь, с выбором родственничков?
– Так ведь родителей не выбирают?
– Оно так, – согласился Клык. – Но вот вагоны, в которых с родителями на побывку к Хозяину едут, всенепременно выбирать надобно. И – с умом. Потому как иначе можно не в ту волость заехать.
– Или ва-аще не доехать, – хмыкнул Танкист.
– Да что ж вы за люди такие?! Не представились, чифиря не предложили – оно-то ладно, перетопчусь. Но с хрена ли вы мне здесь туману напускаете? С порога на ушах повисли и давай кружева плести. Проще изъясняться не пробовали?
– Слышь, Клык, по ходу, он нас манЭрам поучить вздумал?
– Да куды нам? – досадливо сплюнул Барон. – Мы люди простые: родились в лесу, молились колесу… Но и разводить меня на словеса, как фраера дешевого, не надо. Это мы уже жували. Так что, коли предъявить чего собрались – валяйте. А нет – так и разбежались. Нет у меня никакого интересу тута с вами хороводы водить.
– Убедительно излагаешь. Мне даже на секунду показалось… Ну хорошо. Никто тебя за язык не тянул – сам напросился. Угадал, имеется до тебя предъява.
– Излагай.
– А ты не понукай! Короче, есть у нас опасение, что ты, Барон, не по чину себя в козыря´ определил. Тебе на руки одни карты сдали, а ты взял да и смухлевал – масть подменил. Небось, думал, не заметит никто? Однако сыскались люди с глазами – предупредили.
– Хочешь сказать, «стуканули»? Так ведь люди – они человеки. А человеку свойственно ошибаться. Эррарэ хумапум эст.
– Да я тебе щас такую хумапу устрою! – взвился Танкист.
– Осади! Это их благородие на латыни изъясняться изволили… Значит, не признаешь предъявы?
– Да уж, оставьте мне такую возможность. С вами не согласиться.
– Ладно. Гунька, ты здеся?
– Туточки я, – донеслось из-за импровизированной шторки угодливое.
– Кликни Битюга! – приказал Клык и невинно поинтересовался у Барона: – Слыхал за такого?
– А как же. У нас, в Питере, на окраинах, до войны золотари-чухонцы на битюгах бочки с дерьмом вывозили.
– С дерьмом говоришь? Ну-ну…
На пару минут в «купешке» Клыка установилась тишина. Не зловещая, как оно пишут в романах, но нехорошая однозначно. Барон начал было просчитывать возможные варианты дальнейшего развития событий. Но тут же и оставил это занятие, ибо все, на ум лезшее, проходило по разряду «куда ни кинь». Прозвучавшее из уст Клыка погоняло заставило Юрку внутренне содрогнуться. Поверить в случайное совпадение и хотелось бы, но… Неужели и в самом деле жив курилка? Мало того, сейчас действительно находится здесь, в этом чертовом бараке. А если так, прав был Шаланда: не стоило ему, понадеявшись исключительно на былой лагерный фарт, сюда идти. Как некогда наставлял Чибис, «береженого – бог бережет, а не береженого – конвой стережет». Вот только в данном конкретном случае внезапное появление конвоя явилось бы как раз спасительным чудом.
Но чуда не произошло. В тревожном затишье выпростался знакомый хриплый басок и под занавеску занырнул… Он самый! Бывший рядовой боец партизанского отряда имени товарища Сталина по прозвищу Битюг. Настоящее имя которого в отряде знали разве что командир, комиссар да Михалыч на пару с Лукиным. И, лицезрев его рожу, круглую, ничуть за минувшие годы не исхудавшую, не очень-то веривший в фатум Юрка Барон обреченно подумал о том, что как-то уж слишком часто возникают в его жизни пресловутые роковые моменты.
– Опять ты, пионэр? Что ж ты вечно у меня под ногами путаешься?! А может, ты того, посмотреть зашел? Так на эту фильму дети до шестнадцати не допускаются.