– Я сказал: отпусти ее, сволочь! А не то!
– Не то – что?
– Пристрелю! Вот что!..
– Ну, здоровá, пионэр! – весело громыхнул с порога Битюг. – Что молчишь как рыба об рельс? Али не признал? А вот я твою фотокарточку сразу срисовал. Еще когда ваш этап тока-тока в прожарку определяли.
– Ты-то, может, и срисовал. Вот только в моем фотоальбоме я такой карточки не видáл.
Сейчас Барону ничего не оставалось, как только жестами и мимикой выражать свою крайнюю степень презрения к происходящему.
– Ой ли? Может, просто запамятовал?
– Нет. Такую харю я бы точно запомнил.
– Ах ты ж, перхоть! Клык, он это! Стопудово он, Васька!
– Ты обознался, милейший! С младенчества в Юрия окрещен.
– Во, гад! Врет и не краснеет! Клык! Вот падла буду! Зимой 42-го мы с Митяем этого Васькá самолично на базу партизанскую доставили! До конца года с нами хороводился да еще и с особистом корешился.
– Вот ведь как получается, Барон. Согласись, нехорошо? Честные ворá тебе поверили, вписались за тебя, а ты, оказывается, из нашего, из автоматчицкого, племени-звания будешь? Вот и разъясни нам, с каких таких щей побрезговал с братками на одну лавку сесть?
– Во-во! Он ведь сука натуральная, а канает под честняка. Барон… Еще бы графьём обозвался!
– Никуда ты не пойдешь. А с Битюгом я сам разберусь. И на этом – всё, закрыли вопрос. Между прочим, Васька, тебя тоже касается.
– Я ЭТОТ ВОПРОС закрою САМ! – дерзко, с вызовом отчеканил Юрка.
– Вот ведь баран упертый! Да Битюг тебя по стенке размажет!
– Это мы еще посмотрим…
Всё. Продолжать гонять порожняка и далее смысла не было. Теперь – или пан или… Второе, судя по всему, увы, вернее.
Решившись, Барон поднялся со шконки и вплотную приблизился к продолжавшему стоять в сенях «купешки» Битюгу.
– Ты сейчас ворá сукой при людях назвал. А знаешь, ЧТО, по нашим воровским законам, за такое полагается?
– Нешто потявкаешь на меня да укусишь?
– Тявкать я не стану. Это, сявка, твоя прерогатива. А вот насчет укусить… Здесь ты в самую точку…
Барон стремительно выбросил перед собой правую руку, одновременно вытряхивая из рукава в ладонь заточку, и воткнул подарок Шаланды прямехонько Битюгу под кадык. И это тоже была она – школа Чибиса.
Никак не ожидавшие от него такой прыти, Клык с Танкистом на миг застыли в обалдении. Воспользовавшись этим обстоятельством, Барон оттолкнул в их сторону забившееся в предсмертных конвульсиях тело, сорвал служившее входной дверью одеяло, швырнул его в том же направлении, выскочил из «купешки», походя сбив с ног оторопелого Гуньку, и кинулся по центральному продолу, сшибая на своем пути зазевавшихся, еще не прознавших о случившемся зэков.
– Хватайте его, православныя! Держите падлу! Он Битюга завалил! – раздался позади истошный вопль Танкиста.
Барону почти удалось добежать до спасительной двери, но тут кто-то услужливо подставил ногу – и он грохнулся лицом вперед, чудом не рассыпав по полу зубы. Сверху тут же навалилось несколько человек. Потом еще. И еще… Все закончилось тем, что Барона перевернули мордой в потолок и растянули на полу в форме морской звезды. Несколько секунд спустя барак автоматчиков уже гудел как встревоженный улей, в который забрался медведь. И то сказать – какая-никакая, а движуха, развлекаловка. Бесплатное кино. А чем эта фильма закончится, предсказать нетрудно.
К «распятому» Барону подошли внешне спокойный Клык и разъяренный, трясущийся, как в припадке падучей, Танкист.
– Ай маладца! Шустрый какой хлопец. Уважуха! – резюмировал Клык и показно вздохнул. – Даже жалко где-то… Танкист, займись им! Гунька! На стрёму!
Танкист, оскалившись, достал из-за голенища сапога наборную финку.
– Щас я тебя, падла, на ремни резать стану.
– Валяй, – сплюнув кровью, прохрипел Барон. – А то у тебя и в самом деле того… штаны спадают…
И тут входная дверь не просто распахнулась – слетела с петель, не выдержав напора массы людей, хлынувшей в помещение барака. Вооруженных кто арматуринами, как, к примеру, Шаланда, кто – ножками от столов, кто – обломками кирпичей, а некоторые – так и просто с голыми руками. И – понеслась густая драка. Она же – резня.
Она же – спасение Барона от неминуемой гибели.
Лагерь есть лагерь. И в те минуты, когда он гневается, лагерь жесток. Самое главное – гнев лагеря необратим. И этот закон – он не только для блатных, но и для до поры нейтральных мужиков. А мужики – они и есть народ. А мировоззрение народа, его гнев – вещи, как ни странно, материализующиеся. И никакие вертухаи со своими овчарками и карабинами, никакие часовые с пулеметами на вышках, никакие начальники отрядов, и прочая, и прочая, имеющие мало-мальское отношение к на-зоне-власть-имущим, этого закона изменить не в силах. Да и, по правде сказать, менять не собираются. Наоборот, порой даже поддерживают традиции. Все правильно, время от времени стоит устраивать «крысиные бои». Сугубо в утилитарных, дезинфекционных целях…
Рассказывает Владимир Кудрявцев
Плодотворно пообщавшись с Гогой, я ненадолго подскочил к старику Казимирычу, а от него сразу поехал на Лубянку. Буквально на пять минут – переоблачиться в парадное генеральское. Вообще-то я мундиры не очень жалую, но исполнение замысла того требовало.
Переодевшись и уже спускаясь по парадной лестнице, весь из себя такой красивый, наткнулся на Грибанова. Еще издали было видно: шеф мрачнее тучи. Так что я невольно пожалел о том, что не воспользовался лифтом.
– Здравствуй, Владимир Николаевич. Ты куда это? При полном параде?
– У меня встреча с источником, особо восприимчивым к визуальным эффектам, – ответил я. Причем почти не соврал.
– Надолго?
– Думаю, за пару часов уложусь.
Грибанов кинул взгляд на свой японский хронометр:
– Как вернешься – сразу ко мне. Будем коммюнике сочинять. Для ТАССа. Я сейчас как раз к Семичастному направляюсь. За общими тезисами. Ну а потом ты это дело расцветишь, как ты умеешь. Коротко, ясно, идеологически выверенно.
– А что у нас опять стряслось?
– Вчера Египет провел первые испытания баллистических ракет среднего радиуса действия.
– Ни фига себе! Как-то они это… того… Скоренько упромыслили… Представляю, как отреагирует Израиль.
– Уже. Отреагировал. Визгу было как от поросенка резаного.
– Тогда уж – от теленка. Поросенок – некошерно.
– Нам однохренственно, – буркнул Грибанов. – Знаешь, что этот хрущевский любимчик, этот Гамаль Абдель на всех Насер, уже успел заявить? Что его ракеты способны поразить любую цель, расположенную на территории «к югу от Бейрута»!
– Ну, допустим, ракеты не его, а немецкие. Насколько я в курсе, в их разработке какие-то немецкие ученые участвовали?
– Не просто ученые, а бывшие нацисты. Работавшие на заводах Мессершмитта и в лабораториях фон Брауна…[15]
– Обалдеть.
– Вот-вот. О чем и речь. С такими египетскими друзьями и врагов не надо… Всё, Владимир Николаевич. Езжай, ослепляй источника своими лампасами и звездами, а через два часа жду тебя в своем кабинете.
– Хорошо, Олег Михайлович. Буду…
Вот еще прилетело на мою голову. А все потому, что пару лет назад Семичастный имел неосторожность похвалить на совещании мою докладную записку. Дескать, учитесь, сынки: вот хоть и видно, что автор воды в документ изрядно налил, но послевкусие от прочтения такое, словно бы чаю с лимончиком напился. Вот с тех пор меня регулярно и привлекают. К причесыванию официальных, к широкой печати предполагаемых текстов. И все это, разумеется, на безвозмездной основе.
По такой погоде, в Столешников было бы много приятнее прогуляться пешочком. Да только – где и когда вы в последний раз видели генерала-пешехода при полном параде? (Ну, разве что на параде.) Так что пришлось воспользоваться служебной машиной.
Но зато и до адреса долетели всего за пару минут, припарковавшись во дворе, возле шикарной круглой клумбы, обсаженной садовыми цветами. Такой вот оазис посреди каменных джунглей сталинского ампира. Натасканная консьержка оповестила хозяев о моем визите по внутреннему телефону, так что добиться эффекта полной неожиданности не удалось. Да и ладно. Все равно моя затея проходила по разряду чистейшей импровизации. Вот и станем. Импровизировать.
– Уф-ф-ф… Благодарю, Алла Анатольевна! Ваше земляничное варенье – это что-то с чем-то!
Мадам сделала вид, будто безмерно счастлива. Да только глаза подкачали – в них в очередной раз плеснулась настороженная тревожность. Оно и понятно: слишком многие были в курсе того, что краже из элитной квартиры в Столешниковом предшествовало постельное кувырканье хозяйки с одним из организаторов этой самой кражи. По счастью для Аллы Анатольевны, в число «слишком многих» пока не входил ее супруг Аркадий Григорьевич. И, разумеется, ей очень хотелось, чтобы в подобном неведении он продолжал пребывать и далее.
К слову, Алла Анатольевна выглядела вполне себе. Не скажу за содержание, но с формами – всё в полном порядке. Разве что рот – слегка приоткрытый, с немного выпяченными, пухлыми губами – определенно свидетельствовал о порочности. Невольно вспомнив составленное хозяйкой дома описание внешности Юры, где в качестве особых примет фигурировал шрам на левом бедре, я внутренне усмехнулся. Окончательно отклассифицировав мадам как ДНП (дамочку нестрогих правил).
А вот Аркадий Григорьевич, рано полысевший, рано обрюзгший и рано подсадивший зрение и печень, являл собой классический тип карьериста-номенклатурщика. В его случае и додумывать ничего не требовалось: не человек, а мельком перелистанная, скучнейшая книжка, в которой все сюжетные повороты – банальны и предсказуемы. К тому же по роду службы мне пару раз посчастливилось выслушивать его нуднейшие речи на сессиях Моссовета. В последний раз, если не ошибаюсь, он клеймил с трибуны Пастернака. У которого, даю голову на отсечение, не прочел ни строчки. Единственное, чего я пока не мог определить, так это причины обильного потоотделения: либо Аркадий Григорьевич страдает гипергидрозом, либо он меня боится. Но не персонально Кудрявцева Владимира Николаевича, а моих корочек и мундира. И если второе верно, я не зря затеял весь этот пафосный маскарад.