Ну а теперь – пора. Как говорил космонавт Гагарин: «Поехали. С Богом».
Барон подошел к трясущемуся Вавиле, снял крышку самовара и аккуратно положил внутрь, на самое дно, гранату. После чего обрисовал перспективы:
– Уронишь – тебе хана. Сильно растрясешь, проволочка соскочит – обратно хана. Потому двигаемся плавно, меленько перебирая ножками. Знаешь, как китаяночки ходят? Шорк-шорк, шорк-шорк?.. Вот и молодец. Тады – валяй, шоркай на выход…
17:17 мск
подъезд, лестница
Дверь тринадцатой квартиры неожиданно распахнулась, и из нее на лестничную площадку медленно, на полусогнутых, выперся персональный стукач инспектора Анденко. Изрядно помятый, с окровавленным лицом, в руках он держал – не барабан, но здоровенный самовар. Сия «цыганочка с выходом» была откомментирована громким, чуть насмешливым голосом, раздавшимся из нехорошей квартиры:
– Товарищи мусорá! Чтоб вам не скушно тама стоялось, мы вам чифирку замастырили! Угощайтесь! Стукачок на раздаче!
Дверь снова захлопнулась. Щелкнули замки.
– Твою ж дивизию!
Перескакивая ступени, вниз, на площадку, слетел Анденко, а секунду спустя те же телодвижения, только наверх, предпринял Волчанский.
– Не подходите! Не трогайте меня! – истошно заблажил Вавила. – Там… там… граната!
От такого известия Волчанский невольно сделал пару шагов назад, Анденко же осторожно подошел к своему агенту и заглянул в самовар.
– Ой-йо-о-о!
– Он… он сказал, что если… если… главное не трясти… он… чеку… там… Григорий Алексеевич, гражданин начальник… богом молю… Я… не могу больше… я… уроню-ю-ю-ю…
– Спокойно, Вавила, не паникуй… Щас мы его… – Анденко предельно осторожно наложил свои ладони на пальцы Вавилы. – Так, хорошо… А теперь, давай, только потихонечку, пальчик за пальчиком разжимаем… Спокойно, Вавила, спокойно… Вот молодец… Так-так… да не трясись ты! Всё! Видишь, я уже сам держу?
Вавила отшатнулся и, теряя остатки последних сил, начал заваливаться спиной назад – аккурат на руки Захарова.
– Витя! За тобой дверь, но сам в квартиру не ломись! А Вавилу, чтоб под ногами не путался, к бабе Гале воткни.
– А как же ты?
– А я… – Анденко осторожно сделал шаг, спустившись на одну ступеньку. – А я – потихонечку-полегонечку… Главное, эту дуру из подъезда вынести…
17:20 мск
квартира № 13, кабинет
– Ты всё понял?
– Да, – нервно сглотнув подступивший к горлу ком, подтвердил Хрящ.
– Приземляемся, и – ты налево, я направо. Друг на дружку не оглядываемся. Кому больше повезет, тот и… Если выгорит, в десять встречаемся у Любки и уже оттуда рвем когти из города. Ну, с богом!
Хрящ снял с подоконника таз, наполненный горячей водой, а Барон, двинув шпингалеты, рванул на себя раму. Услышав звук распахиваемого окна, Геращенков задрал голову и уперся глазами в незнакомца, смотрящего на него с неприятной ухмылочкой.
– Слышь, мужик?! Ты чё тут под окнами шоркаешься? Потерял чего? Или местечко облегчиться ищешь?
Не готовый к такому вопросу, Геращенков поначалу опешил, но затем, придав лицу выражение придурковатости, не вполне убедительно парировал:
– Да собака у меня потерялась. Вы случайно не видели? Беленькая такая?
– А порода, небось, легавая?.. Хрящ, давай!
И в следующую секунду на голову и без того изрядно пострадавшего за сегодняшний день Лёхи Геращенкова обрушился поток горячей воды. Мало того – следом, и опять – аккурат в голову, с высоты прилетел оцинкованный таз. Неудивительно, что после таких подлянок инспектор временно потерял не только способность соображать, но и сознание как таковое.
– Браво, Хрящ! А теперь – ходу!
Барон запрыгнул на подоконник и сиганул в окно, рассчитывая приземлиться на заранее облюбованную цветочную клумбу…
17:21 мск
ул. Марата, двор
Милицейская машина зарулила во двор в тот момент, когда покрытый испариной Анденко выходил из подъезда в обнимку с самоваром. Слегка обалдев от столь странного зрелища, выбравшиеся из машины Ладугин и Ершов кинулись к коллеге за разъяснениями. Еще раньше к нему же подорвался Захаров.
– Нет! Стойте! Ближе не подходите!
– Гриш, ты чего?
– Срочно уводите людей со двора! У меня в самоваре граната!
– Чего у него там? – обалдело переспросил Захаров.
– Говорит, граната, – пожал плечами Ладугин. – Стойте здесь, а я пойду гляну.
– Нет! Я же сказал – уводите людей! Быстро!
– Да не ори ты! Уши закладывает. Где граната? Какая граната?
– Здесь! На дне.
Ладугин заинтригованно заглянул в самовар.
– Хм… Действительно… Ты, Гриня, в армии не служил, что ли? Это ж учебно-тренировочная. «Пшёнка».
– Ка-ак учебная?
– Да так. – Ладугин беспечно сунул руку в самовар, вытащил муляж и пояснил. – Видишь, специально в черный цвет выкрашена. Ты разве не знал?
Всё. Теперь до Анденко дошли все тонкости коварной задумки Барона, и он ощутил себя самым последним на советской земле идиотом.
– Р-р-р-р-развел! Как фраера лопоухого, р-р-р-развел! У-У-У-У!
Григорий с ненавистью шваркнул самоваром об асфальт.
Громыхнуло, понятное дело, знатно. А следом…
А следом раздался одиночный выстрел. Вернее, до них донеслось эхо выстрела, произведенного не во дворе, а где-то неподалеку.
– А вот это, похоже, не учебный?! – изумился Ладугин.
– ЛЁХА?!!! – осенило Григория, и он со всех ног бросился к подворотне, выводящей на противоположную сторону дома…
17:23 мск
ул. Марата, палисадник
В отличие от Барона, Хрящ спустился на эту грешную землю крайне неудачно – подвернул лодыжку. С трудом поднявшись, он попытался сделать шаг, но тут же снова свалился на газон, кривясь от боли. Оценив его состояние, Геращенков понял, что этот, второй, никуда не денется, и сосредоточился на убегающем первом. Отдавая себе отчет, что в спринтерской гонке шансов у него нет (какой там бег – он и ноги-то с трудом передвигал), Алексей достал пистолет и, прокричав «Стой! Стрелять буду!», сделал предупредительный (как учили в школе милиции) выстрел в воздух. Именно его услышали Анденко, Ладугин, а с ними заодно – все, в тот момент во дворе находившиеся.
Не добежавший каких-то десяти метров до спасительной, уводящей из зоны поражения улочки, Барон сбился на шаг, остановился, сплюнул досадливо:
– Не получилось рывка. Обидно-то как.
Он медленно поднял руки и повернулся лицом к милиционеру.
– Не пугай людей, начальник. Твоя взяла, банкуй.
Не убирая оружия, Геращенков направился к нему, оставляя за спиной корчащегося на траве Хряща. И такая беспечность едва не стоила Алексею жизни. Усилием воли Хрящ подволочил ногу, умудрившись встать на четвереньки, затем, устойчивости ради опираясь левой рукой о газон, правой нашарил «тэтэху», засунутую за пояс брюк, и прицелился в спину нынче уже и битого, и ошпаренного милицейского бедолаги.
– НЕТ! – отчаянно завопил Барон. – Саша! Не надо! НЕ-Е-ЕТ!
Геращенков испуганно обернулся, подставляя под выстрел теперь уже голову и грудь, и… на долю секунды опередил Хряща. Выстрелил первым – раз, второй… А потом, уже в паническом приступе, – третий, четвертый, пятый…
Не разум, но звериный инстинкт вытолкнул Барона из состояния ступора, и он рванул десятиметровку, на несколько секунд сделавшись движущейся мишенью для двух оставшихся в милицейской обойме патронов. Вот только Геращенков этого его рывка даже не заметил. Да и не смог бы он выстрелить. С Лёхи достаточно было и того, что он первый раз в жизни стрелял в живого человека. И впервые же – убил человека.
А убитый им человек лежал на спине посреди клумбы, словно в загодя подготовленной, украшенной цветами могиле. Очень немногие в этом мире знали, что Хряща звали Александром Ярославовичем Невским. И совсем никто, включая самого Хряща, не знал его подлинной фамилии.
Отца полугодовалого Саши убили в феврале 1940-го на Зимней войне с финнами. А мать погибла в октябре 1941-го: очередной немецкий авианалет застал их на Троицком мосту, добежать до бомбоубежища с ребенком на руках сил не хватило, и тогда она положила Сашеньку на тротуар и прикрыла его своим телом, больше
уже не поднявшись. Документов при ней не обнаружили, а фамилию свою Саша, по малолетству, выучить не успел. Вот в детдоме его и перекрестили в полного тезку великого князя – очень уж директрисе нравился фильм с Черкасовым в главной роли.
Профессиональные моряки, будучи людьми суеверными, убеждены, что несчастье постигнет тот корабль, которому сменили название. Истоки этого суеверия восходят еще ко временам написания «Книги Перемен», автор которой, полумифический китайский император Фу Си, учил осторожному отношению ко всему, что дано судьбой от рождения. Включая имя… Вот точно так оно с Сашей и произошло. Новое, ко многому обязывающее имя счастья ему не принесло. Напротив, всё в его жизни с того момента пошло наперекосяк да под откос. В эвакуации детдомовский старожил Невский постепенно превратился в волчонка и угодил в детскую колонию, из которой выпустился уже почти волком. И с тех пор, с каждой новой посадкой, все больше обрастал шерстью и острел клыками. Кстати, именно за индивидуальное пристрастие с волчьим упоением обгладывать сахарные косточки с хрящами Сашу еще в колонии прозвали Хрящом. И кого в подобном перерождении «из князи в самыя грязи» винить? Самого себя? Директрису детдома? Немецкого летчика? Финского снайпера? Или, быть может, товарища Сталина, не обеспечившего поголовного счастливого детства?
– …Лёха! Лёшка! Живой?.. Слава богу! Не ранен? Что у тебя с лицом?.. Почему ты такой мокрый?.. Лёха! Очнись! Ты меня слышишь?
– Я. Убил. Человека.
– Перестань! Ты убил преступника.
– Не важно. Я УБИЛ ЧЕЛОВЕКА… А еще я упустил Барона.
– Нет, Лёша, – покачал головой Анденко, и лицо его перекосила гримаса злости. – Это я упустил Барона…