За столом Серж не церемонился и уплетал все подряд, оправдываясь тем, что детство у него было тяжелое. Наташка попыталась было съязвить, мол, за прожитые с тех пор годы ему вроде пора бы и наесться, но он весело захохотал, и она не решилась продолжить нападки. В том плане, что, судя по аппетиту, он застрял в своем развитии, едва перешагнув порог детства, о котором столь свежи безрадостные воспоминания.
Время летело незаметно. Друг мужа развлекал нас смешными историями из своей практики. Мы с Натальей потягивали мартини, на две трети разбавленный апельсиновым соком и думали, что он, в принципе, неплохой человек.
«Неплохой человек» отказался от растворимого кофе и, сбегав к себе домой, притащил молотый, а заодно переоделся. В обыкновенном тренировочном костюме и домашних шлепанцах он стал намного проще и понятнее. Я с удивлением узнала, что Димон дал ему согласие на лечение от алкоголизма. Когда только успел сломаться? Ради меня он на это не пошел, а тут – пожалуйста…
Кофе Серж варил сам, а мы балдели от завораживающего аромата и удивлялись, как это такого молодца снова не женили. Молодец посмеивался и говорил, что в его жизни пока было только две настоящие женщины – его мать и… Впрочем, это не важно. Я невольно покраснела, хотя пальцем на меня он не указывал. Кроме того, едва ли можно утверждать, что я «была» в его жизни. Так, эпизодическое явление в качестве жены лучшего друга.
Наташка серьезно кивнула головой и хмыкнула. Я перевела разговор на замечательный отдых в пансионате «Реченский», прекрасную администрацию пансионата, а затем на рассаду цветов, приобретенную по дороге и вынужденную томиться на жарком балконе. Серж тут же вызвался в течение завтрашнего дня отвезти нас на дачу. Согласиться мы не успели, поскольку на кухне появился разгневанный Лешик и сквозь зубы напомнил, что на дачу собирался сам. Очевидно, он из комнаты внимательно следил за нашим разговором. Пришлось вежливо отказаться от услуг Сергея.
Разливая кофе в чашки, Серж поинтересовался, каковы результаты разговора со следователем. Я чуть было не поделилась впечатлениями о вчерашней встрече, но внутренний голос нажал на тормоза внешнему, и я под ободрительные взгляды подруги и ее сына продолжила вдохновенное вранье. Смысл его свелся к тому, что следователь был мне нужен постольку, поскольку была опечатана квартира. Но, проконсультировавшись в адвокатской конторе, я выяснила, что это действие следствия незаконно, а посему и устранила данное нарушение лично. Димон оказался на редкость усидчивым товарищем. Сидеть на тюремных нарах ему понравилось гораздо больше, чем принимать от меня какую-либо помощь в освобождении – вероятно, в связи с предстоящим разводом. Мне его искренне жаль, тем более, что в его виновность я не верю, хотя результаты следствия мне не известны. Он, надеюсь, достаточно трезв, чтобы правильно оценивать ситуацию. И вообще, я о нем не хочу вспоминать.
Я старалась говорить равнодушным тоном, но на последней фразе мой голос дрогнул. Сережка, внимательно следивший за мной во время рассказа (в результате чего я вынуждена была излагать все кофейнику), тихонько вздохнул:
– Ты как будто выступаешь на репетиции школьного спектакля и боишься забыть текст. Такое впечатление, что в порядке аутотренинга убеждаешь себя, что Димке уже нет места в твоей жизни. Неужели веришь, что сможешь жить без него? Впрочем, он, придурок, ведет себя не лучше.
Я скривилась и жалобно посмотрела на Наташку. Та без промедления пришла на помощь:
– Ну хватит на эту тему! – решительно заявила она, обращаясь к Сережке. – У нее, – имелась в виду я, – уже было несколько нервных срывов. Она в начале следствия чуть следователя пылесосом не задавила. Он старается ее вообще не тревожить.
– А почему вы обе пришли к выводу, что Димка ни в чем не виноват? – поглядывая на меня, спросил Сергей Наталью. – У вас имеются какие-нибудь факты по делу? Может быть, он был не один?
– Нет у нас никаких фактов, кроме того, что Димка не может быть убийцей, – буркнула подруга. – А если учесть, что в эту квартиру без конца пытается кто-то, не считая нас, проникнуть, напрашиваются определенные выводы…
– Ну при чем тут эта квартира? – досадливо поморщился Сергей. Я уже говорил свое мнение по этому поводу. Элементарные попытки грабежа.
– Как это при чем?! – вскинулась Наташка. – Ежу понятно, что имеется очевидная связь между забытым здесь кем-то трупом и попытками влезть в квартиру.
Сережка выглядел странно. Его лицо выражало целую гамму чувств: явный испуг, замешательство с примесью недоверия и обреченность.
– А… разве труп был найден не в другом месте? – с робкой надеждой в голосе произнес он.
– И в другом тоже, – ответила подруга, внимательно наблюдая за собеседником. – Резвый покойничек был. Уж не знаю, чем ему здесь, у Ирки, не понравилось. Человек душевный, спала себе спокойно, его не трогала. Правда, в тот момент, когда она его обнаружила, души у нее уже не было. Только остатки. И те где-то в пятках сидели. Я ее понимаю. И так все загромождено, а тут еще труп впихнули. Но он недолго тут побыл. Пока она от соседки милицию вызывала, он переехал к ней в двухкомнатную. Там просторнее и мебели не было. А почему, собственно, ты так обеспокоился?
– С детства боюсь покойников, – попытался пошутить Сергей.
– Понятно, – сквозь зубы процедила Наталья. – Детство было не только голодным, но и полтергейстным.
Сережа не отреагировал на ее замечание. Он сразу заторопился домой, забыв про недопитый кофе.
Мой окрик застал его на полпути к входной двери:
– Сережа! Ты не хочешь ничего нам объяснить?
Возвращаться он не стал, но из коридора донесся его срывающийся голос:
– Нет! Мне нечего вам объяснять… Не знаю… Нет!
Дверь, громко хлопнув, закрылась. Мы вздрогнули. Наталья метнулась к выходу, и я машинально отметила звук запирающегося замка. Сказать, что мы были ошеломлены – значит, ничего не сказать. Наташка вылила из своей чашки остатки кофе, положила в нее ложку растворимого и взяла графин с холодной кипяченой водой с намерением его развести, но так и застыла с графином в руке.
– Надо срочно позвонить Листратову, – проявила я зачатки разума. – Алексей, трубка на тумбочке, телефонная книга там же. Набери, пожалуйста, его номер и дай маме трубку. Я что-то заикаюсь от волнения.
Лешик, очень молчаливый и очень спокойный, набрав номер домашнего телефона Листратова, передал трубку Наталье. Оцепеневшая подруга машинально взяла трубку и, поднеся графин с водой к уху, послушно сказала графину: «Алло…» – Не дождавшись ответа, она передала трубку сыну и жалобно прошептала:
– Молчит… Не соединили.
Лешик аккуратно забрал из рук мамочки трубку и поднес ее к уху.
– Никто не берет… – вздохнул он. Перезвоним попозже. Воскресенье все-таки.
Отдавать сыну графин Наталья не хотела.
– Да пусть стоит с ним, жалко что ли! – вмешалась я. – Отомрет, сама отпустит.
Наташка отмерла буквально на моем последнем слоге и графин отпустила. Стыковка полного стеклянного графина с плиточным полом сопроводилась глухим «бумс» с последующим нежным звяканьем. Я испытала мстительную радость – не одной мне суждено колотить бьющиеся вещи. Интересно, что теперь скажет подруга?
Подруга, уставившись на дело рук своих, села и спокойно заявила:
– Твой графин мне никогда не нравился, впрочем, тебе тоже.
Истеричный хохот длился минут пять. От него никак нельзя было избавиться. Только я приходила в себя, понимая, как и почему умирают от смеха, как вид пытающейся успокоиться подруги с подрагивающими от сдерживаемых усилий плечами, вызывал у меня новый приступ. И наоборот. И над всем этим безобразием молча стоял Лешик. Замолчали мы одновременно, услышав трель телефонного звонка.
Звонил Листратов. Наталья, вытирая слезы, радостно сообщила ему результаты сегодняшних посиделок. Что говорил следователь, можно было догадаться по репликам подруги: – Да нет, Витя, я совсем не веселюсь, скорее наоборот… Просто графин разбила… Да не об кого, а об пол… А она еще хуже… А он с веником и совком осколки собирает… Хорошо, передаю.
Я встала, намереваясь взять трубку, но Наталья, жестом усадила меня и через мою голову протянула трубку Лешику. Воистину, «кто ясно мыслит, тот ясно излагает». Мы внимательно прислушивались к ответам Лешика и по мере возможности хором пытались что-то подсказывать. Слава Богу, он нас не слушал.
Как выяснилось по окончании разговора, следователь был очень счастлив поведением гостя Сергея. Лешик даже предположил, что Виктор Васильевич его поведение прогнозировал заранее. В ближайшие дни нам категорически запрещено было выезжать на дачу или куда-либо еще без особого на то распоряжения.
– «Сижу за решеткой – подвывая, продекламировала подруга.
– «В темнице сырой…», – продолжила я, со вздохом размазывая тапочкой по мокрому полу воду из разбитого графина.
– Слушайте, вы, узницы! А куда делся из коридора Денькин поводок? Мне собаку выгуливать надо.
Проигнорировав вопрос, я задала Лешику свой:
– А Листратов не сказал, как нам вести себя с Сергеем? Уж больно он странный, как я погляжу.
– Как ни в чем не бывало, – спокойно изрек Лешик, нарисовавшись в проеме кухонной двери. – Так кто-нибудь видел собачий поводок?
– Я уверена, что этот Димкин дружок напрямую связан со всей этой историей. Вспомни его расспросы, – обратилась ко мне Наталья. – Нет, он определенно что-то скрывает. – Она вскочила, схватила пакетик с остатками кофе и швырнула его в мусорное ведро. При этом поскользнулась на мокрых плитках и чуть не шлепнулась. – Что ты размазываешь воду тапочками? – заорала она на меня. – Где тряпка? Лешка! Ну ты хоть когда-нибудь что-нибудь можешь довести до конца? Неужели трудно пол вытереть?
– Я был на важных телефонных переговорах, – с достоинством ответил сын. – В третий раз спрашиваю, где поводок?
Мы разом посмотрели на собаку. Она обреченно вздыхала и постанывала у ног Лешика. Из пасти у нее свисал поводок. Надо же! Даже не гавкнула, понимая, что нас все равно не перегавкать.