Один заяц лежал под кустом совсем близко от нас. А когда, не выдержав, вскочил, то собака завыла как-то особенно плаксиво. Еще бы, какое оскорбление! Устроиться почти рядом да притаиться. Помчалась за ним, сбилась со следа; пока же его распутывала, заяц, взобравшись на каменистую горку, остановился и стал внимательно и, как мне показалось, без всякого страха следить за странным созданием с неимоверно длинными ушами, некстати попадавшими на бегу под передние лапы.
Вблизи раздался мелодичный посвист большой песчанки, и зверек, заметив нас, привстал возле своей норки на задние лапки, чтобы получше разглядеть посетителей этого глухого уголка. Возле него появился второй, потом третий, и разного тона посвисты образовали что-то похожее на приятный и мелодичный оркестр. Постучав о котелок ложкой, я внес некоторое разнообразие в это музицирование, что, впрочем, вскоре смутило его участников и прекратило концерт. В довершение всего Зорька, пожелав познакомиться с песчанками поближе, получила прямо в нос струйку земли, ловко брошенную задними лапками убегающим в норку зверьком.
В общем дел и забот у моего друга было по горло. Что поделаешь! Без них и жизнь неинтересна.
Сегодня из под кустика терескена, куда заглянула Зорька, раздался громкий негодующий крик. На мгновение собака замешкалась, я же воспользовался этим, успел вовремя схватить ее за ошейник и увидел… совсем маленького зайчонка. Он, очевидно, недавно родился — быть может, всего лишь день назад. Серенький пушистый клубочек с маленькой белой отметинкой на лбу сжался, запрокинул на спинку уши, зажмурился. Осторожно я положил зайчонка на ладонь. Сердечко малышки билось в невероятно быстром темпе, тельце содрогалось мелкой дрожью. Сколько жажды жизни в этой тщедушной малютке!
Осторожно я уложил зайчонка на прежнее место под куст терескена, погладил и, придерживая собаку, стал отступать. Щелки глаз зайчонка раскрылись, показались большие темно-карие глаза, на головке неожиданно выросли торчком длинные тоненькие уши. Но вот они захлопнулись, прижались к затылку, глаза снова сплющились щелками, комочек еще теснее прижался к земле и замер.
— Будь здоров, зайчонок! Расти, набирайся сил!
А моя Зорька негодовала. Подумайте — какое кощунство! Отобрать у нее собственную добычу и еще к тому же так грубо тащить за ошейник по всему тугайчику от куста терескена…
Новорожденные зайчата обычно лежат поодиночке в укромных уголках. К ним наведываются зайчихи. Каждая мать кормит не обязательно своего собственного детеныша, а просто первого попавшегося на пути. Поэтому в известной мере зайцы воспитывают потомство сообща. Молоко зайчих очень концентрированное, и, получив порцию, зайчик сыт несколько дней, лежит, не движется, не следит, не выдает себя врагам. А их масса, и много беззащитных зайчат погибает в это трудное время жизни.
В самый разгар рыбной ловли яростным лаем Зорька дала знать о новой находке. Ею оказалась большая ящерица-агама. Это был самец. Он забрался на куст саксаула для того, чтобы с него высматривать самок, пробегающих случайно мимо. С невозмутимым видом поглядел одним глазом на меня, потом, склонив голову набок, взглянул на Зорьку, и вдруг неожиданно его горло стало зеленеть, потом посинело, стало совсем фиолетовым и затем черным. Цвета один за другим менялись с такой быстротой, как на остывающем металле.
Еще от кустика к кустику метались стройные, маленькие, прыткие ящерицы, испещренные темными продольными полосами, а из-под ног внезапно выскочила и промчалась с невероятной быстротой змеи-стрелы. Местное население приписывает ей необыкновенную ядовитость. В легендах говорится, что при большой скорости она способна пронзить насквозь верблюда.
Возле моего бивака, если только им можно было назвать груду продуктов и вещей, разложенных для просушки, оказалось гнездо муравьев-жнецов. Оно было какое-то необычное, так как вокруг него на ровной глинистой площадке находилось еще пять новых строящихся гнезд. Из маленьких отверстий наверх ежесекундно выскакивают землекопы с землей в челюстях и, бросив ношу, поспешно скрываются обратно. Неужели жнецы строят новые муравейники и глубоко ли они зарылись? Тоненькая травинка опущена во вход сразу на всю длину.
Попробуем раскопать. Узкий ход вначале идет строго вертикально вниз, потом слегка отклоняется в сторону. Из хода все время выбираются жнецы, растерянно бродят вокруг разрушенного строения, будто в сильном недоумении, силятся понять случившееся. На глубине полуметра ход закончился, но на его дне шевелится что-то совсем не муравьиное: показывается большая коричневая голова с острыми челюстями, белое гладкое тело, сильно изогнутое в форме буквы S, с безобразным горбом на спине. Да это личинка хищного жука-скакуна!
Обычно она роет в земле правильные вертикальные норки глубиной около 15–20 сантиметров, в которых и поджидает добычу — различных насекомых, любителей темных закоулков. Неужели жнецы забрались в логово к хищнику, атаковали его, заставили зарываться в землю и сами, убирая за ним взрыхленные комочки почвы, повели таким оригинальным путем земляные работы?
Ну кто бы мог подумать, что муравьи используют чужую даровую рабочую силу! Предположение кажется и смешным, и невероятным. Наверное, все произошло случайно.
Интересно, что в других муравейниках? Я принимаюсь их рыть и всюду застаю ту же самую картину. Только в одной норке личинки хищницы нет, хотя по всему видно, что она здесь была. Этот ход значительно глубже, сбоку сделаны две камеры, и путь продолжается, как полагается молодому и строящемуся муравейнику, к далекой грунтовой воде. Значит, предположение, казавшееся совершенно невероятным, правильно.
Какова же судьба личинки жука-скакуна?
Ответили на этот вопрос сами муравьи. Вскоре же после раскопок я увидел, как к главному входу муравейника жнецов мчалось два рослых муравья-воина. Они волокли насмерть искусанную личинку жука-скакуна, их невольного помощника в трудных подземных делах.
Какое коварство!
Солнце клонилось к горизонту. День угасал, и спадала жара. Замерли деревья. Пробудились муравьи-жнецы, потянулись цепочкой за урожаем трав. Колонна амазонок строем возвращалась в гнездо с награбленными куколками.
После знойного дня я пошел прогуляться. Позади, наступая на пятки, тащился спаниель. Собака, набегавшись за день, изрядно устала. На поляне с редкими кустиками и низенькой травой она неожиданно шевельнула длинными ушами, вытянулась стрункой, уткнулась носом в траву, а когда оттуда раздалось тонкое чириканье, отпрянула назад, кося в мою сторону выпуклыми глазами и будто спрашивая: «Что мне делать?»
— Нельзя, Зорька, нельзя! — закричал я, решив, что она набрела на какого-нибудь птенчика или разыскала гнездо птицы.
Чириканье прекратилось, но вскоре же раздалось возле моих ног, и я увидел коренастую, средних размеров осу. Черно-синие крылья ее слегка приоткрывали вороненую, как металл, грудь. На черной голове поблескивали большие глаза. На них искорками отражалось заходящее солнце. Короткие усики нервно вибрировали. А красное брюшко! Как оно пылало ярким рубином! Черный поясок, желто-серое колечко и снова черная полоска оттеняли этот сверкающий огонек.
Оса была изумительной, невиданной.
Она нисколько не испугалась, повернулась боком, наклонила голову и стала меня рассматривать.
Сердце замерло, когда я смотрел на незнакомку. Сколько я перевидал насекомых за многие годы путешествий по пустыне, но такую красавицу повстречал впервые.
Поглядев на меня, оса помчалась дальше, ловко лавируя между травинками и заглядывая в щелки и норки. Она была очень занята, и до меня ей не было никакого дела.
Осторожно я догнал осу, потянулся к ней. Сейчас решится, буду я счастливым обладателем незнакомки или меня постигнет горечь неудачи и чувство разочарования.
А оса, как бы угадав мои намерения, пискнула раз-другой, потом пропищала громко и раздражительно несколько секунд и взглянула на меня черными глазами. В это время ее крошечный мозг как будто решал задачу: «Если это чудовище не испугалось моего крика, то придется улетать. Ему, ползающему, не догнать меня».
Когда я неловко прикоснулся к осе пинцетом, она пропищала совсем громко, негодующе, сверкнула красным брюшком и синей грудью и, не останавливаясь, унеслась на быстрых крыльях.
Сколько я искал ее, истоптал всю полянку, но все попусту.
Потом в коллекциях музеев Москвы и Ленинграда я пересмотрел всех ос, но нигде такой не увидел. Мне кажется, это был самец осы немки. Самки немки бескрылые, большей частью невзрачные, незаметно ползают по земле, беспрестанно заглядывая во все щелки и норки.
Наверное, оса-незнакомка никому еще не встречалась. Но когда-нибудь ее найдут и тогда, быть может, вспомнят описание этой коротенькой встречи.
Вечером улов османа оказался на редкость удачным, а из красных ягод барбариса получился отличнейший компот. Не беда, что в банке из-под консервов уже не осталось дождевых червей, а подсолнечное масло плескалось на самом дне алюминиевой фляжки. Настроение было отличным. Вещи подсохли, хотя соль и сахар превратились в комки и приобрели прочность камня. Завтра можно продолжать путь вниз по реке.
Из глубокого каньона виден только кусочек неба, солнце рано закатывается за горы и поздно появляется над горизонтом зазубренных каменистых вершин. Утром внезапно на чистое небо набежали серые облака. Они быстро его закрыли. Похолодало. Близилась непогода. Следовало к ней подготовиться. Тогда возле старых стен заброшенной землянки я растянул кусок брезента и под ним устроил постель. Пусть теперь льет дождь. Ведь не быть же ненастью в пустыне долгим.
Здесь, оказалось, не одна, а несколько колоний песчанок. Между колониями-городками проторены отличные тропинки. По ним, вероятно, эти общительные грызуны бегают друг к другу. А вокруг на почтительном расстоянии стоят столбиками зверьки и, ритмично вздрагивая животиками, тоненькими, нежными голосами тянут мелодичную песню.