Но некоторые оставляют свою добычу, отправляясь поискать заранее выкопанную норку. Уж не таких ли разинь наказывают бегунки и крадут у них добычу и уж не поэтому ли они так торопятся и подняли панику, стараясь как можно скорее упрятать чужое добро? Да и почему они всюду носятся как оголтелые по голому такыру? Что им здесь надо?
Секрет бегунков разгадывается быстро. Вот оса только что запрятала в норку кобылку и замуровывает хоромы своей детки. К осе подбегает бегунок, ударяет ее в голову. С громким жужжанием оса гонится за муравьем, пикирует сверху на него, пытаясь стукнуть проказника своей большой головой-колотушкой. Но бегунок изворотлив. Его трудно поймать, и удары осы приходятся на твердую землю такыра. Осе недосуг гоняться за бегунком. Она возвращается к прерванной работе. А бегунок вновь тут как тут. И опять повторяется преследование.
Одному муравью достается. Оса изловчилась и так его толкнула, что он даже взлетел в воздух. Несколько секунд муравей лежал жалким комочком, но быстро оправился и вновь помчался искать осу. Никакой осторожности, полное пренебрежение к жизни!
В другом месте на оставленную без присмотра кобылку бросается бегунок и тащит ее в сторону. Оса успевает заметить воришку и преследует его. Но куда там! На нее налетают другие бегунки, добрый десяток воришек, толкают со всех сторон. Хозяйка обескуражена, мечется. У входа же в муравейник вновь тревога, и несется на помощь лавина охотников.
И так всюду. Очень мешают бегунки осам. И кто знает, что будет потом, когда пройдохи-бегунки освоят свое новое ремесло и, уж конечно, примутся совершать разбойничий промысел с еще большим рвением и ловкостью.
Когда наступил вечер, успокоилось озеро, ожили тростники, под неумолчные всплески и чмокания сазанов мелодично заухала выпь и разными голосами раскричались чомги. Легкий шорох волн, накатывающихся на берег, убаюкивал, и спалось крепко.
Жаль расставаться с чудесным местом, сазаньим раздольем, журавлиными гнездилищами, вотчиной крикливых ворон. Но впереди неизвестность. И вновь жужжание мотора, плывущие мимо пустыни, далекие синие горы с одной стороны и синее озеро — с другой.
Иногда в стороне от пути видны маленькие озерца, поросшие тростниками. С них взлетают осторожные серые цапли, белоснежные чайки, яркие утки-отайки, большие пестрые поганки, забавные кулики-ходулочники, чибисы.
Разгорается день, парит солнце, нагретый воздух искажает очертания горизонта. Везде, куда ни глянешь, сверкают озера-миражи и над ними то причудливые очертания сиреневых гор, то странный, как раскаленный металл, конус древнего мавзолея, то группа полуразрушенных могилок, будто мертвый город со стенами и бойницами. За несколько часов пути одна картина природы постепенно сменяется другой.
Как-то на дороге перед нами оказалась дрофа-красотка с тремя птенцами. Птица бежала, склонив голову, а за ней, едва успевая, спешили маленькие дрофята. Наши возгласы еще больше напугали птиц. Дрофята один за другим ложились на землю и, плотно прижавшись к ней, буквально исчезали из глаз. Вот один из них нашелся: недвижим, будто умер. Серо-желтые крылья с темными крапинками и продольными пестринками — такая хорошая маскировочная одежда. Лишь одни глаза, белые с черными зрачками, широко раскрытые, не мигая, с ужасом смотрят на преследователей. Птенцу ненадолго хватает выдержки позировать перед фотоаппаратом. Сорвавшись с места, он снова мчится на своих тоненьких и слабых ножках, попискивая жалобным голосочком. А в это время обезумевшая от горя мать, дрофа-красотка, валяется в пыли, жалкая, беспомощная, пытаясь обмануть врага, изображая из себя раненую[11].
Пошли пустынные берега. Временами дорога отходит от берега, синий Балхаш скрывается за холмами, и вокруг полыхает от зноя раскаленная пустыня. Но за поворотом снова изумрудная полоска воды, и от нее веет свежим ветерком водного простора. Впереди на небольшом полуострове колышется в миражах целый городок кибиток. Он меняет очертания: то становится выше, крупнее, то распадается на маленькие пятнышки и потом неожиданно превращается в скопление развалин древних мавзолеев.
Очень давно здесь жили кочевники-скотоводы, возвели кладбище из глинобитных построек. Прошли века, сменилось несколько поколений, потомки забыли могилы предков, жизнь изменилась, над синим Балхашем засверкали звезды-спутники. Время источило могилы. В их стенках поселились земляные пчелы, под фундаментом устроили норы суслики и пищухи. Тут же обосновались ежи, на самой верхушке свила гнездо пустельга. Подточенные многочисленными жителями пустыни, разрушенные ветрами и дождями, многие стены рухнули на землю, и от них остались бесформенные холмики.
Сегодня наш новый бивак в царстве ревеня Максимовича. Я люблю это могучее растение пустыни. Сейчас за несколько дней его жизнь проходит перед нашими глазами.
Как только под лучами весеннего солнца начинает зеленеть пустыня, на поверхности земли неожиданно появляются громадные, распластанные в стороны круглые листья. Они так плотно прижимаются к земле, что порывистый, а порой и свирепый весенний ветер не в силах их поднять и потревожить. Зачем ревеню такие большие листья? Другое дело, они нужны какому-нибудь жителю темного леса, где не хватает света и ловить его приходится с трудом, большой поверхностью. В пустыне же так много солнца и так велика сухость воздуха, что многие растения вовсе потеряли листья, чтобы не испарять влагу.
Летят дни. Пустыня хорошеет с каждым днем. Загораются красные маки, голубеют незабудки, воздух звенит от жаворонков, а на синем небе такое щедрое, теплое солнце. Листья ревеня еще больше увеличиваются, кое-где посередине вздуваются буграми, но по краю по-прежнему прижаты плотно к земле. Вскоре из центра розетки листьев выходит красный столбик, он быстро ветвится, и через два-три дня на нем мелкие душистые цветы и возле них роятся тучи насекомых — любителей нектара и пыльцы. Кого только не приманивает цветущий ревень!
Но если дождей мало, а почва суха, ревень не цветет. Тогда листья запасают питательные вещества в спрятанный глубоко в почве мясистый, крупный корень.
Еще несколько теплых дней. Маки начинают ронять потемневшие лепестки на светлую почву пустыни, отцветает ревень, и на нем повисают бордово-коричневые семена. В это время из его полых стеблей раздается шорох. Он усиливается с каждым часом. Потом кое-где появляются темные отверстия, и оттуда выглядывают блестящие головки гусениц. Наступает ночь. Гусеницы расширяют окошки своих темниц, падают на землю и зарываются. Там они окуклятся и замрут до будущей весны. Когда же вновь зацветет ревень, из куколок выйдут бабочки и отложат яички на ревень. Но вот интересно: гусенички появляются на ревене только тогда, когда на растении созревают семена, и повреждение стебля не имеет значения для растения. Зачем губить хозяина, от которого зависит собственное благополучие?
В дырочки, проделанные гусеницами, вскоре забираются муравьи-тапиномы и саксаульные муравьи. Они находят внутри что-то съедобное.
Но вот наступил жаркий день; большие зеленые листья хотя и мало жили, но много «поработали», высохли, стали легкими, как газетная бумага, и покоробились. Подул ветер, и они все сразу заколыхались, зашуршали, приподнялись, оторвались, покатились по пустыне. Налетел смерч, поднял их в воздух, закружил и помчал все дальше и выше.
В это время муравьи наперебой бросаются на слегка обнаженный корень, на то место, куда были прикреплены черешки листьев, и жадно сосут влагу, выхватывают кусочки белой ткани. Для чего она им так нужна, что в ней такое?
Проходит еще два-три дня — обнаженная шейка корня пересыхает, ее засыпает пылью. Муравьям больше нечего делать возле растения. Вскоре ломаются стебли, и ничего не остается от роскошного растения. Впрочем, как ничего?! В жаркой почве пустыни дремлет мощный корень ревеня, да всюду в ложбинках застряли семена. Они ждут новой весны и новой, короткой, бурной жизни. Вместе с ними все долгое жаркое лето, осень и длинную зиму ждут весну и муравьи — почитатели его кореньев, и бабочка, дремлющая куколкой. И обязательно дождутся!
Возле нашего бивака ревень запоздал и несколько растений еще живут, не засохли, и зеленеют их роскошные листья. Почему они отклонились от общего ритма жизни, непонятно.
На листьях с нижней стороны кое-где нашли приют крылатые тли. Но как они, бедные, страдают! Облеплены со всех сторон красными клещиками, не в силах ни сдвинуться с места, ни подняться в воздух с такой непомерной нагрузкой. Кое-где тли-мамаши обзавелись маленькими зелеными детками. Вокруг счастливого семейства суетятся самые мелкие муравьи пустыни — плагиолепусы пигмеи, муравьи саксауловые. Появился и муравей-великан — светлый туркестанский кампонотус. Все они собирают у тлей крохотные капельки сладких выделений и очень этим заняты.
Листья ревеня плотно примыкают к земле, серединка же их приподнята. Иногда от этого лист походит на большой колпак.
От недавно прошедшего дождя на земле не осталось никакого следа: все высохло, но под листом почва влажная. Приподнимаешь лист-колпак — и точно по его форме под ним темное пятно. Как только из-за туч выглядывает солнце, становится тепло, вода из почвы под листом испаряется, осаждается капельками на его нижней стороне и всасывается им. Верхняя кожица листа будто покрыта восковым налетом и не пропускает наружу влагу.
Ну чем не замечательное приспособление для того, чтобы добывать воду! Чем ее больше, тем дольше будет служить зеленая лаборатория фотосинтеза своему корню, снабжая его запасами пищевых веществ на долгий летний, осенний и зимний сон.
Нас гложет тревога. Пресная вода в канистрах кончалась. Необходимость экономить живительную влагу, будто назло, еще сильнее разжигала жажду. Конечно, можно было расстаться с чудес