ным озером и ехать до ближайшего населенного пункта, до самого города Балхаша, сократить намеченный ранее маршрут.
Стараясь отвлечься от жажды, я рассматриваю ревень, поднимаю его листья, с сожалением поглядывая на крупные сверкающие росинки самой пресной из пресных, чистейшей дистиллированной воды. Собрать бы эти росинки с листьев и пополнить наши запасы! И тогда неожиданно мелькает догадка. А что, если… Почему бы не сделать и нам такой же лист и при его содействии добывать воду!
— Сейчас, — говорю я своему компаньону, — мы начнем добывать пресную воду!
— Как бы не так! — скептически покачивает головой Юрий.
Я беру лопатку, иду на берег озера и во влажном песке выкапываю небольшую, диаметром около метра, яму, отбрасываю подальше в стороны грунт, кладу посредине ямы кастрюлю, расстилаю над ней полиэтиленовую пленку, которую давно уже вожу с собой в путешествиях на случай неожиданного ночного дождя, обкладываю ее по краям песком, чтобы получилось замкнутое пространство. Пленка мгновенно покрывается капельками воды. Над кастрюлей сверху кладу небольшой камень. Чудо свершилось. Вода, осевшая на пленке, капля за каплей потекла в кастрюльку. К вечеру в ней больше литра пресной воды. К сожалению, она попахивает полиэтиленом, и это несколько умаляет наши восторги.
На следующий день я увеличиваю все сооружение и заполняю водой один бачок. Спасибо, милое растение, что научило добывать воду! Озеро же накормит нас рыбой. Вот только надо достать закидушки да вскрыть консервированную кукурузу. На нее, говорят рыболовы, отлично берется сазан. Теперь мы ничего не боимся. Даже если поломается машина. Можно смело продолжать путешествие.
В ночь, последовавшую за нашим удачным экспериментом, все время дул с юга ветер и шумело озеро. А когда под утро ветер затих, поднялся истошный комариный вой. На рассвете пологи оказались серыми. Комары сидели на марле целыми полчищами, и каждый из воинов кровососущей братии усиленно просовывал свой хоботок сквозь редкий материал марли, желая добраться до добычи. Прикоснуться рукой к пологу было невозможно. Моментально в нее вонзалось множество иголок. Ожесточенно трясла ушами Зорька, охотилась на своих мучителей, щелкала зубами. Пришлось ее забрать в полог. Это третье по счету комариное нашествие с южного берега озера было самым большим. Там, судя по карте, плавни, низовья реки Каратал. Но сколько же их потонуло, пока ветер нес тучу насекомых над водой?
Юрий окончательно терроризирован нападением кровопийц и не желает расставаться со спасательным пологом. Тонким пинцетом он пытается ловить комаров за хоботок, просунутый через марлю. Его охота удачна, и он ликует.
Одевшись поплотнее, я вначале принимаюсь за войну с нашими мучителями и сачком истребляю их целые легионы, а потом развожу дымокур. Мои старания в какой-то степени помогают, так как все комары в общем собрались к нашему биваку, вдали от него их мало. Где же им искать добычу на пустынном берегу? Пригревает солнце, просыпается легкий ветерок, и наши преследовали, опасаясь жары и сухости, прячутся в тростники и кустарники.
Иногда наш путь долог. Но бывает и так, что, едва отъехав, мы встречаем еще более привлекательное место и, завернув к нему, вновь объявляем стоянку. Вот и сейчас: как пропустить чудесный песчаный пляж с небольшим тугайчиком и тростничками вдали? Но едва мы подъехали к берегу, как с илистой отмели снялся кулик-ходулочник и с громкими воплями стал носиться над нами. Слетелись чайки и тоже подняли истошный крик. С усилием размахивая крыльями, вылетели из зарослей тростника серые цапли и поспешили подальше от страшных посетителей.
Какие противные, эти чайки и ходулочник, как им не надоело кричать без умолку, да и что за глотки, которые могут беспрерывно извергать столько шума! Может быть, чайкам надоест и они перестанут? Но беспокойные птицы не унимались и кричали пуще прежнего. Больше всех старалась одна чайка. Она совсем осмелела, почти пикировала на наши головы.
Балхаш, такой тихий и спокойный издали, не сулил нам отдыха. Нет у нас более терпения, придется отъехать хотя бы немного дальше на небольшой, виднеющийся впереди полуостров.
Маленький полуостров очень понравился. Здесь вся жизнь была на виду. Но завтра пора было двигаться дальше.
Полюбился полуостров и Юрию. Только у него кончились картоны, иссякли запасы белил, и это портило его обычно восторженное настроение.
— Вы подумайте, — часто повторял он с пафосом, — кто бы мог подумать, что пустыня может оказаться такой прекрасной? Да и кто из художников-пейзажистов ею интересовался? Пожалуй, только один Верещагин. А сколько здесь неповторимых сюжетов, какие дали, закаты, миражи, какое небо и древняя земля!
К вечеру захмурило. На всякий случай мы поставили палатку. А ночью мелкий дождик заморосил над пологами. Пришлось в темноте перекочевывать в палатку, растягивать по земле полиэтиленовую пленку, чтобы собрать пресной воды. Всю ночь ныли комары. А утром основательный дождь закрыл густой сеткой и холмы и озеро. Вскоре на дороге появились лужи воды, заблестели мелкие такырчики. Что делать в такой день? Ехать или лежать? Предстоящий путь еще долог. Лучше ехать! И вот во все стороны разлетаются брызги желтой воды, отскакивают кверху комья глины. Мотор натружено гудит, и машина медленно переползает через солончаковые низины и каменистые холмы.
Местами озеро намыло высокий и равномерно округлый вал из мелкой гальки и щебня, и он, похожий на искусственную дамбу, тянется многие километры. Там, где озеро подходит близко к валу, вода, просачиваясь через него, образует длинные ленты береговых озер, поросшие тростничками. Здесь много птиц.
Мы проезжаем мимо большой поросли тростников. Из зарослей поднимаются лебеди, на отмелях стоят в воде цапли, у берегов плавают утки. Два журавля, прихрамывая и трепеща крыльями, бегут в 10 метрах впереди машины, отводят от гнезда. На обрывах сидят балобаны, луни и коршуны. Они намокли от дождя, им лень подниматься в воздух. Обидно, что весь этот край непуганых птиц нельзя запечатлеть на пленку в такую пасмурную погоду. И Балхаш, притихший, серый, почти такой же, как и пасмурное небо.
Потом еще такие же заросли тростника, настоящая тростниковая тайга и мелкие плесы — идеальные места гнездования птиц. Но тут все мертво. На берегу залива валяются консервные банки, обрывки старой одежды, палки от палаток какой-то поисковой партии. У самой воды лежат две застреленные вороны. Нескольких браконьеров было достаточно, чтобы изгадить природу и изгнать все население тростничков.
Дождь льет, не прерывая своего нудного занятия, и мы, измученные плохой дорогой, останавливаемся у небольшой куртинки шиповника. Нет, пожалуй, в дождь лучше постоять на одном месте да окончательно пополнить запасы воды, чем метаться по грязи и бездорожью.
Едва только заглох мотор машины, как рядом из зеленого куста послышалась несложная, но бодрая песенка. Беспечный солист нисколько не стеснялся нас, мы для него будто и не существовали. Не мешала ему и непогода.
На этом месте мы стояли три дня, и все это время веселый музыкант почти не смолкал. Кустик шиповника был такой густой и колючий, что в нем можно было чувствовать себя в полной безопасности.
Долго я не мог узнать, кто же он такой, наш веселый сосед. Для него крошечного мира куртинки шиповника было вполне достаточно, и не было никакой необходимости его покидать. Здесь копошилась масса комаров-звонцов, комаров-кусак; разные ночные бабочки искали в нем на день прибежище. Но один раз он все же выскочил на простор песчаной отмели озера; будто задумавшись, застыл на секунду и позволил себя сфотографировать. Это была крошечная пичужка — пустынная славка, хозяйка маленького непролазного шиповника.
Три дня серые, низкие облака неслись над озером. Три дня Балхаш бушевал, пенился, набрасывался волнами на низкий берег. Ветер свистел в тростниках, шумел, пришибал их к воде. А потом ночью неожиданно все затихло. Занялась заря, взошло солнце, и загорелись золотом берега.
После ненастья день выдался прохладный. Когда же потеплело, из травы, из зарослей тростника один за другим стали вылетать белесые комарики. Они мчались к озеру, к мелким лужицам на пологом берегу и на лету, будто танцуя, тюкали головками о воду. Каждый клевок — маленькие круги по воде, крохотная капелька на голове, ничтожно маленький глоток воды.
Напились комарики и обратно попрятались в заросли трав до темноты, до брачных песен.
Вблизи от бивака совершенно голый, чистый, ровный такыр. Даже без трещин. Солнце отражается от белой земли, как от снега. Глазам больно. И посредине куст тамариска, весь лиловый, в нежных, ажурных цветах. Над тамариском гудят крохотные пчелки, порхают бабочки (голубянки), мечутся мухи. На голой земле видна кучка свежевыброшенной земли и норка. Возле нее оживление. Тут гнездо муравья-бегунка.
К гнезду подбежал чужой муравей-бегунок. Его моментально узнали, ловко распяли за все шесть ног и два усика и застыли в страшном напряжении.
Чужаку нечем защищаться. Кое-как подтянул брюшко к голове одного и другого, выпустил капельку яда каждому. Отравленные не выдержали: бросили свои посты, побежали вытирать о землю головы.
На короткое время равновесие сил оказалось нарушенным, шестерка оставшихся муравьев зашевелилась. Но свободное место вскоре же заняли другие, и снова муравьи застыли, напрягая силы. К ним подбегают, их осматривают, щупают усиками, но никто не намеревается расправиться с чужаком. Нет палача. Запропастился. И так долго продолжалась эта картина, что у меня ноги заныли и не стало сил сидеть на корточках.
Через полчаса я застал ту же картину.
Еще через полчаса увидел палача. Он сидел верхом на чужаке и, не торопясь, старательно отпиливал ему голову. Наконец сделал дело, казнил противника.