Снежные вершины будто слегка колыхнулись, и все сразу стало на свое место: к озеру угрюмой громадой ползла полоса облаков. Вот они повисли над пустынными холмами и внезапно почернели. Над берегом озера, будто по мановению волшебной палочки, облака остановились. Весь день они силились приблизиться к озеру, но им что-то мешало. Лишь тонкая полоска их пробилась и нависла над длинным, узким полуостровом. Мы рады, что озеро защитило нас от непогоды.
Но к вечеру облака побеждают озеро, черная гряда двинулась строем прямо на нас, зашумел ветер, и едва мы поставили палатку, как по ее крыше загремел дождь. Громадная туча повисла над озером, и оно насупилось. Небо прочертили серые, кривые полосы дождя. Похолодало.
На рассвете сквозь щелку в дверях палатки проглядывает чистое небо, сверкают ясные звезды, озеро спит, и восток слегка алеет. Ненастье ушло к югу, а над пустыней вновь всходит щедрое, теплое солнце и золотит едва заметную снежную гряду Джунгарского Алатау.
Из машины во время пути можно часами смотреть на озеро, никогда не будет скучно. Но за рулем трудно и опасно отвлекаться. Вот вблизи берега из воды выглядывает белый камень, а на нем черные, будто застывшие, изваяния. В бинокль черные изваяния оказываются бакланами. Они дремлют. Один слегка раскрыл крылья и сушит их после подводной охоты. Камень — излюбленное место отдыха бакланов. От этого он весь и побелел.
Иногда на горизонте появляется будто роща больших деревьев. До них путь недолог. Вблизи же (как сильно обманывают струи горячего воздуха!) роща превращается в заросли маленьких саксаульчиков. Зеленые ветки этого дерева пустыни обычно всегда поражены самыми разнообразными галлами, вызываемыми насекомыми. Здесь саксауловые заросли удивительно свежи, здоровы, галлов на них нет, и темная зелень растений далеко выделяется на фоне светлой пустыни, залитой солнечным светом.
В саксауловом лесу масса нор пищух, а кое-где под кустами уложены аккуратные стожки засушенных ими растений. Среди саксаула крохотные заросли тростника и возле них полузасыпанный колодец, которым пользовались очень давно. Странно видеть тростник в сухой и жаркой пустыне.
По холмам вьется дорога, опять справа далекие холмы, слева иногда проглядывает изумрудное озеро. Вдруг на горизонте показывается что-то светлое, большое. Оно колышется, будто живое, и медленно-медленно увеличивается. Скоро мы подъезжаем к большой, ослепительно белой горке. Она сложена из кварца. Большие куски этой породы рассыпаны по желтой пустыне. Кое-где лежат осколки больших кристаллов гипса. После белой горки дорога ушла от озера, запетляла между сопками из серых гранитов, лежащих плоскими, тонкими слоями. Между ними кое-где красная земля, изрезанная глубокими колеями буксовавшей машины. Наше счастье, что сейчас сухо.
На вершине одной из белых кварцевых горок мелькнули фигурки двух горных баранов. В памяти запечатлелось короткое видение животных с большими закрученными рогами.
На горках сложены древние пастушеские столбы. Кое-где геологи, обозначая пути своих дорог, взгромоздили высокие гранитные столбы. Издали они кажутся странными обелисками среди древних, причудливо чешуйчатых гор. Иногда между камней видны стожки сена, мелькнет их хозяйка — пищуха. Местами склоны гор покрыты зарослями дикого лука. Его перья уже побурели, на них от ветра раскачиваются светлые головки почти созревших семян. Корневища дикого лука ранней весной превосходны и ничем не уступают культурному луку. Сейчас они терпки и черствы.
Неожиданно среди гор в распадке сходится кольцом несколько дорог. Одна ведет вправо к далеким горам, другая — влево к озеру, третья тянется прямо. Между собой дороги связаны кругом. Не хватает лишь дорожного знака «круговое движение». Сбоку этого случайного сплетения путей в тростниках колодец с утонувшим тушканчиком, совершившим свой последний и неудачный прыжок. В стороне от колодца большая, выложенная камнем и полуразвалившаяся печь, остатки автомобильного мотора, различный железный хлам, образцы каменных пород, пустые патронные гильзы, череп архара с могучими рогами, рога сайги и многое другое. Здесь стояли геологи…
Опять дорога отошла далеко в сторону. Балхаш скрылся, и стало невесело на душе. Долго ли так будет: с горки на горку? За горизонтом ждешь нового, но за ним открывается все та же бесконечно однообразная картина выгоревшей пустыни. Но вот впереди по дороге показалось облачко пыли. Оно неслось от нас по пути. Неужели машина! Интересно, кто еще мог оказаться в таком безлюдном месте? Да и свежих следов по дороге не было видно перед нами. Надо остановиться, посмотреть в бинокль.
А в облачке пыли скачут фигурки сайги. Небольшое стадо животных, почуяв нас, помчалось стремглав на большой скорости. Вот они, свернув с дороги, понеслись по пустыне, низко пригнув к земле странные, горбатые морды. Мелькнули на холме и скрылись.
Сайга — кочующее животное — объект промысла. Ее большие стада совершают регулярные переселения по Центральному Казахстану. Сейчас, в связи с всемерным развитием животноводства, почти не осталось водопоев, не занятых домашними животными, и соленая вода Балхаша вполне пригодна для питания этого детища пустыни.
Наконец резкий поворот влево, наверное к озеру. Одна за другой тянутся гранитные горы, и среди них безукоризненной белизной сверкает кварц. Наконец, впереди голубая полоска узкого залива в тростниках и гранитах, тишина, покой и извечное молчание.
Дальше дороги будто и нет. Но опять едва видимый поворот влево — и мы вновь у озера. Часто на пути длинная, ровная рёлка. Здесь, как по асфальту, машина быстро набирает скорость, и свистит рассекаемый ею воздух.
На полого спускающихся в воду гранитных плитах мы остановили свою машину и разбили бивак. Стояла жаркая погода. В пустыне термометр показывал 36 или даже 40 градусов. Здесь же легкий бриз, дувший с озера, приносил влагу и прохладу, а столбик ртути понизился до 30 градусов.
Против нашего бивака высился небольшой скалистый островок. Оттуда доносились беспрерывные крики серебристых чаек, иногда слышалось протяжное завывание чомги.
Надув резиновую лодку, я отправился на островок. Вскоре эскорт серебристых чаек вылетел навстречу. Птицы тревожно закричали, описывая вокруг лодки круги. Крики их, если вслушаться, различны и богаты по интонации. Особенно поражал крайне своеобразный крик, сильно напоминающий истеричный, дикий хохот человека.
Едва я поднялся к острову, как на светлой скале, выдающейся к береговой линии, заметил черный неподвижный силуэт хищной птицы. Захватив фоторужье и в качестве упора весло, я, соблюдая осторожность, стал медленно подкрадываться к хищнику. Но он, казалось, не обращал на меня внимания. На расстоянии отличного «убойного фотовыстрела» я, к удивлению, заметил, что птица — великовозрастный птенец орла, сидящий на гнезде, хаотическом нагромождении сухих веток.
Птенец был совершенно неподвижен, как каменное изваяние. Его клюв, загнутый крутым крючком, большие глаза, черные, торчащие во все стороны от ветра перья придавали ему забавный и вместе с тем суровый вид. Его грозная орлиная внешность сочеталась с детской беспомощностью. Птица, пренебрегая строгим правилом мира пернатых, сидела спиной к ветру — очевидно, чтобы охладить свое тело.
Когда я поднялся немного выше, увидел другого птенца. Он был более благоразумный: очевидно, ощущая опасность, лежал рядом с первым, распластав свое тело и тесно прижавшись к почве. Два больших, размером с домашнего гуся, птенца орла на фоне сверкающего синевой озера и гранитных скал были отличным сюжетом для фотоохотника, и я не жалел пленки.
В это время серебристые чайки успокоились и отстали от меня. Лишь иногда одна-две из них, вяло покрикивая, наведывались ко мне и, описав несколько кругов, исчезали. Но неожиданно в дальнем углу острова раздался дружный и многоголосый крик чаек: к острову, медленно размахивая крыльями, летел черный орел. Стайка чаек, сверкая белыми телами, бросилась на него, и орел с трудом увертывался от многочисленных атак. Я узнал в птице довольно редкого орлана-белохвоста. Заметив мое приближение к гнезду издали, заботливый родитель поспешил проведать своих птенцов.
Очевидно, серебристые чайки не любили орла. Может быть эта неприязнь у них проявлялась инстинктивно, так как вряд ли орел, живущий на этом острове, мог чем-нибудь повредить колонии чаек. Обычно хищные птицы никогда не охотятся возле своего гнезда, и это правило соблюдают строго. Портить отношения с соседями не полагалось. Этого же правила придерживались и серебристые чайки. Иначе они, сильные, большие, с крепким клювом и явно хищническими наклонностями, могли свободно расправиться с беспомощным потомством царя птиц. Так между ними и существовал своеобразный вооруженный нейтралитет.
Сопровождаемый крикливыми чайками, орел медленно проплыл над островом, а я, чтобы успокоить его родительские чувства, поспешил отойти подальше, но тотчас же натолкнулся на пустельгу. Она, испугав меня неожиданным своим появлением, выпорхнула почти из-под ног. Тут, среди камней, сбившись в кучу и, как мне показалось, злобно сверкая черными глазами, сидели пять покрытых белым пушком птенцов. Обеспокоенная мать (самка легко отличается от самца), планируя против ветра, металась надо мной, испуская громкие крики. Ее супруг не появился.
Остров, более чем наполовину покрытый голыми гранитными плитами, пестрел белыми головками цветущего дикого лука. Кое-где росла сизая полынь, желтели высохшие от зноя пустынные злаки, виднелось несколько нежных фиолетовых цветков кермека, росли небольшие кустики таволги. На крохотных участках земли, скопившейся среди гранитных плит, жили пищухи. Они с легким, мелодичным, предостерегающим собратьев криком мелькали от камня к камню. Иногда один из грызунов, застыв, как изваяние, следил за необычным посетителем этого дикого уголка природы.
Обычно в такое время возле нор пищух уже бывают небольшие, аккуратно сложенные стожки подсушенных растений, которые грызуны заготавливают на долгую зиму. Но здесь нигде не было видно следов заготовки кормов. Вообще это место для грызунов было до крайности однообразным, и все же здесь издавна существовала колония этих милых зверьков. Может быть, серебристые чайки, обладающие хищническими наклонностями, не трогали пищух или не могли их изловить? Возможно, и тут не охотятся возле своего гнезда, чтобы не портить отношения с соседями.