Перед тем как забраться под полог и залезть в спальный мешок, мы зажигали карбидный фонарь, а рядом клали сачок с морилкой для насекомых. На яркий свет бежали, ползли и летели многочисленные ночные гости, прятавшиеся днем в укромных, тенистых щелях и норках. Больше всего было ночных бабочек. Стремительно подлетая, они с размаху ударялись о фонарь, роняя золотистые чешуйки, покрывающие тело и крылья. Медленно приползали пауки. Бегали около фонаря уховертки и размахивали клешневидными придатками брюшка. Иногда прилетали сонные мухи. Редкими гостями были палочники. На длинных ногах-ходулях, осторожно и как бы нерешительно, покачиваясь, они медленно приближались к свету. Днем очень трудно заметить это оригинальное насекомое. Узкое длинное тело, длинные нитевидные ноги, вытянутые вперед и назад вдоль тела, буро-зеленая неприметная окраска делали этих насекомых необыкновенно похожими на сухую палочку, неразличимую среди засохшей растительности.
Изредка, трепеща разноцветными крыльями, на свет прилетали богомолы. Так же как и палочники, богомолы двигались медленно, покачиваясь на тонких ногах. Иногда незаметно подползали небольшие, совсем светлые сверчки — настоящие жители пустыни. Неприятным было посещение нашего бивака фалангами. Мохнатые, серо-желтые, с большой мускулистой головой, вооруженной темно-коричневыми челюстями, они всегда прибегали поспешно, будто куда-то сильно торопились, и начинали стремительно носиться вокруг фонаря. Впрочем, мы не особенно опасались фаланг, так как широко распространенное в народе мнение, будто эти паукообразные сильно ядовиты, оказалось ошибочным. Фаланги лишены ядовитых желез, а предположение, что на загрязненных челюстях этого хищника может быть трупный яд, якобы способный отравить при укусе человека, не имеет основания. Незаслуженная репутация ядовитого животного скорее всего возникла из-за того, что фалангу путали, да и сейчас путают, с другими ядовитыми пауками — тарантулом и каракуртом.
Фаланга смела, дерзка и храбро защищается, щелкая сильными челюстями о металл пинцета. Однажды крупная фаланга, несмотря на предосторожности, принятые против нее, успела ударить по пальцу острыми челюстями. Небольшая царапина вскоре зажила без каких-либо последствий.
Скорпионы на свет не шли, а если случайно во время ночного путешествия и попадали в полосу света, то останавливались и, поблескивая лакированным панцирем, ненадолго замирали в неподвижности.
И много различнейших обитателей пустыни появлялось на свет фонаря, обогащая наши коллекции. Нередко было так, что, собираясь перед сном почитать книгу, приходилось приниматься за ловлю ночных гостей.
Но однажды на свет фонаря прибежал небольшой зверек, величиной с крупную мышь, в бархатистой рыжеватой шубке из короткого меха, с коротким хвостиком, одинаково круглый как спереди, так и сзади, на маленьких ножках и с маленькими, как крошечные бисеринки, черными глазами, глубоко запрятанными в шерсти. Спереди у зверька торчали большие кривые зубы-резцы. В зверьке нетрудно было узнать жителя пустыни — слепушонку. Он прямо направился к фонарю, опрокинул его и наделал много хлопот. Почему этот исконно подземный житель оказался на поверхности? Видимо, иногда зверьки предпринимают ночные переселения, покидая старые места, почему-либо ставшие негодными.
Выехав из ущелья Тайгак, мы не узнали каменистой пустыни: всюду из-под ног с треском вырывались крупные кобылки. За каких-нибудь 10 дней, которые мы пробыли в ущелье, маленькие бескрылые личинки кобылок превратились в стройных, расцвеченных яркими цветами взрослых особей. С легким шорохом крыльев, вспыхивая алым огоньком, перелетает с места на место кобылка-гребневка. Охристо-желтая сверху, она внезапно преображается на лету, когда из-под невзрачных надкрылий показывается яркая вторая пара крыльев. Сверху на груди у этой кобылки большой, сжатый с боков листовидный киль, похожий на горб или гребень, от которого и произошло название, вспархивают затемненные пустынницы с ярко-черными и голубыми пятнами на крыльях, скальные пустынницы с черными и фиолетовыми перевязями крыльев. С громким потрескиванием взлетают в воздух самцы кобылки-мозера, с крыльями, окрашенными в нежно-лазурные тона. Совершив несколько сложных поворотов в воздухе, кобылка садится на землю и исчезает, совершенно сливаясь с окраской окружающих камешков. Мелькают большие с красными крыльями и широкой черной полосой перевязчатые пустынницы. Едва шуршит, вспыхивая нежными зеленовато-желтыми крыльями, горбатка пятнистая. А с маленького кустика солянки слетает, трепеща розовыми крыльями, саксауловая горбатка. Сядет горбатка на веточку солянки и скроется из глаз: до того похожа ее серая, в мелких крапинках одежда на веточку растения.
По расцветке крыльев кобылки легче распознают и находят друг друга. Яркий цвет, кроме того, сбивает с толку преследователя. Помчится какая-нибудь неопытная пичужка за ярким пятном крыльев летящей кобылки, и вот уже пора бы схватить ее, да спасающееся насекомое совершает несколько резких, зигзагообразных поворотов, садится на землю и становится сереньким и незаметным. Внезапное преображение приносит неизменный успех. Проверить это нетрудно на себе. Если с точностью до сантиметра не запомнить место, куда села кобылочка, на долю секунды отвести взгляд в сторону — насекомое бесследно исчезает. Приходится ощупывать руками землю, перебирая камешки, пока один из них внезапно не оживет и не выскочит из-под руки, сверкая расцвеченными крыльями.
Из ущелья дорога направилась прямо вниз к белевшей вдали реке и зеленым ее берегом. Только теперь было видно, насколько крута подгорная равнина, хотя и казалась почти горизонтальной, так как машина, несмотря на канавки, камни и выбоины, свободно катилась с выключенным мотором.
Широкая полоса пустыни между горами Чулак и рекой Или представляет собой типичную подгорную равнину, образовавшуюся от постепенного разрушения гор и выноса продуктов этого разрушения водой и ветром.
В долине реки Или властвуют два ветра: верхний, дующий по течению реки с востока на запад, и нижний, дующий против течения с запада на восток. Первый ветер, сухой и жаркий, приходит из Центральной Азии, далекой пустыни Гоби, приносит тонкую дымку лёссовой пыли, в которой тонут очертания горизонта. Второй ветер, более прохладный и влажный, приходит через Европу из омывающих ее морей. Когда дует этот ветер, воздух становится чище и прозрачнее, изредка выпадают осадки. Только летом ни один из ветров не способен донести до пустыни влагу, и дожди в это время необыкновенно редки.
Незаметно машина спустилась в пойму реки, в лицо ударил своеобразный запах буйной зеленой растительности водного простора и солончаков.
Два берега реки Или — два разных мира. Правый берег высокий. Тут на голой земле, покрытой черным щебнем, на некотором расстоянии друг от друга растут маленькие солянки, шныряют такырные круглоголовки, из-под ног во все стороны разлетаются кобылки с цветистыми крыльями, да вдали пронесется стадо джейранов, вздымая облачко пыли. Зной, нигде нет тени, тишина, прерываемая треском кобылок да посвистом большой песчанки.
Левый берег низкий, зеленый, с высокими тростниковыми зарослями, такими, что скрывают с головой всадника; с тихими развесистыми ивами, серебристолистным лохом и многими другими разнообразными растениями. Здесь вечерами кричат ярко расцвеченные фазаны, тревожно рявкают косули, зашумит в тростниках испуганное стадо диких кабанов.
Так и существуют один против другого два разных берега — два разных мира, разделенных рекой. Но случается, что река обходит стороной часть левого берега, и он оказывается прижатым к правому, пустынному. Тогда получается то, что здесь называют забокой.
Дорога по забоке идет через ослепительно белые и пухлые солончаки. Местами в углублениях выступает темно-коричневая вода и, подсыхая с краев, осаждается, как мороз на окнах, длинными, ветвистыми и причудливыми кристаллами. На белой поверхности засоленной почвы зеленеют солянки. На дорогу свисают сине-зеленые ветви тамарисков с нежными, розовыми кистями цветов. Напуганный звуком мотора, из-под куста срывается маленький серый заяц, свесив набок уши, отбегает в сторону и весь на виду останавливается, с любопытством оглядывая машину. Откуда-то рядом с ним появляется второй, а в стороне уже третий заяц бежит неторопливым поскоком.
Заяц-песчаник значительно уступает по размерам зайцу-беляку, обитателю более северных широт. Иногда заяц-песчаник бывает очень многочисленным и, возможно поэтому, как это бывает с каким-либо животным, когда оно становится многочисленным, не труслив.
Едва остановилась машина, как до слуха донеслось знакомое пение кукушки. И так странен был этот звук здесь, на виду суровых гор Чулак и опаленных зноем пустынных берегов реки. На тамариске распевает овсянка, из тростников раздается квакающая песня серенькой камышевки, на сухой вершине дерева, раскачивая длинным хвостом, скрипит сорока, и вот уже над рекой потянулась стайка уток, сделала плавный круг и рассеялась на зеркальной поверхности воды.
Дорога пересекает забоку, и у самого ее конца, там, где она поворачивает снова в пустыню, — широкая старица с пологими песчаными отмелями, высоким обрывистым берегом и застывшей водой. Густая роща тамарисков, тенистая и прохладная, подступила к самому берегу.
Высокая трава окружает наш бивак на берегу старицы. Странно видеть этот волнующийся от ветра простор зелени после горячего и черного щебня каменистой пустыни.
К вечеру поверхность старицы, как зеркало, отражает пылающий закат и сиренево-лиловые вершины гор Чулак. Всплеснет рыбка, пойдут во все стороны круги, шевельнутся отраженные горы, закивают вершины и снова замрут неподвижно. Раздается угрюмый крик выпи… Из густой травы забоки выбираются маленькие лягушата и отправляются на ночную охоту в пустыню.
На дальних островах стали перекликаться петухи-фазаны, созывая на ночлег осторожных сереньких курочек в самые непролазные колючие заросли, глухомань, куда не пробраться бесшумно дикому коту, лисе или человеку. Еще больше темнеет, и, заглушая песни сверчков, доносящиеся из пустыни, медленно нарастает тонкий звон комаров. Они толкутся в воздухе, гудят и беснуются у пологов не в силах проникнуть к спящему человеку. Тянет холодком и сыростью. Издалека доносятся всплески воды, слышны неясные шорохи, тихие шаги животных.