Они были на том же континенте, где жили и в другом мире. В Альберике. Если Игрок говорит правду. А порой он ее говорит. Но какая разница, что это за место?! Она всегда была только зеркалом того, что ее окружало.
В доме было еще трое таких, как она, но Игрок выделил ей отдельную комнату, сразу за комнатой Уилла. Никогда прежде у Шестнадцатой не было собственной комнаты. Она бы предпочла, чтобы Игрок запер ее вместе с ей подобными в одном из помещений с сотней маленьких зеркал на серебристо-серых стенах, где они учатся узнавать и вызывать все свои лица. Даже плитка на полу была стеклянной, так что и спали они на зеркалах. Да, Шестнадцатая предпочла бы быть вместе с остальными, но что они скажут о коре в ее коже? Комната Клары находилась прямо напротив, на другой стороне коридора. Клара… Шестнадцатая завидовала ей из-за имени. Ей бы оно тоже подошло, да?
– Пей!
Голем, которого он называл Бета, протянул ей серебряный бокал. Бесцветная жидкость в нем была горькой, но она послушно выпила. Здоровье ее улучшалось. Похоже, он действительно хочет ей помочь. Возможно, он не понимает, насколько велико было ее предательство.
– Меня всякий раз удивляет, как легко вы теряетесь в своих мыслях. – Игрок разглядывал ее с обычной самодовольной гордостью. Так он разглядывал свои картины и скульптуры. – Может, тому виной все те лица, что я вам даю. Еще пара недель, и будешь почти как новенькая. Только вот руку, похоже, потеряешь. Она одеревенела насквозь, но я сделаю тебе новую.
Она все еще не понимала, почему он не разбил ее за то, что она привела Уилла к Воину.
– Ты, Шестнадцатая, оказалась очень полезной. – Он подошел к столу у окна, где големы организовали для него фуршет: сбрызнутые медом съедобные цветы, бедро новорожденного ягненка на подушке из лепестков роз, инжир, фаршированный эльфовой пыльцой. Безупречной формы пальцы подхватили цветок. – Признаюсь, когда ты не вернулась, я видел все несколько иначе, но задание ты выполнила. Уилл, несомненно, в тебя влюблен, по уши, как говорится у ему подобных. И ты позаботишься о том, чтобы так все и оставалось.
Задание… Да кому интересно это его задание?! Он считает, что все происходит так, как ему хочется. Но она любит Уилла, с той самой минуты, когда впервые увидела его в грязной хижине в грязном лесу. И он любит ее не потому, что этого желает Игрок, а потому, что так и должно быть. Потому что они созданы друг для друга. Как бы он высмеял ее за такие мысли! Само собой, он создал ее не для Уилла. И все-таки ей казалось, что для него. Порой она даже мечтала о том, что любовь даст ей тело из плоти и крови, хоть и не могла определиться, какую ей хочется кожу. Лишь бы не из стекла или серебра.
Она чувствовала на себе взгляд Игрока. Ей чудилось, что в ее лице он ищет все то, чем заполняет бессердечную пустоту у себя в груди: бессильную тоску, неудовлетворенное желание, всепоглощающую ревность… боль.
– Не забудь. Я хочу, чтобы он с ума по тебе сходил. И чтобы Клара это видела.
Клара. Когда он произносил это имя, его голос менялся. Шестнадцатая помнила свои ощущения того времени, когда у нее было Кларино лицо. Оно так и сохранялось у нее среди прочих, но это было одно из тех лиц, которые она больше не являла Уиллу, как и лицо его матери. Игрок жестоко пошутил, дав ей лицо Розамунды Бесшабашной и не сказав, чье оно. Уилл тогда, оттолкнув ее, грубо прикрикнул: «Зачем ты это делаешь?» Потому что это одно из ее лиц, и она думала, что оно ему нравится. Лицо его матери обладало странным волшебством. Оно было кротким, полным тоски и любви. Шестнадцатая понимала, как можно влюбиться в женщину с таким лицом. И в такую девушку, как Клара. Уилл клялся, что никогда не любил Клару так, как ее. А как можно любить по-другому? Шестнадцатая знала только одну-единственную любовь. Когда Уилла не было рядом, сердце ее превращалось в мутное зеркало. Без его голоса мир становился очень тихим и в то же время очень громким.
– Целуй его при Кларе. – Игрок вытер салфеткой мед с пальцев. – Я хочу, чтобы она утратила всякую надежду вернуть Уилла.
– Почему? – Ее язык всегда был сам себе хозяин.
Игрок нахмурился. Берегись, Шестнадцатая. Развернувшись, он направился к ней, шаг за шагом наслаждаясь ужасом, который вызвало в ней его раздражение. Он провел по ее лицу пальцами, еще немного липкими от меда.
– Шестнадцатая! – Он старался касаться ее только там, где кожа вновь стала безупречной. – У тебя с самого начала была склонность к неуместным вопросам. – В его голосе слышались одновременно ирония и веселье. – Твое счастье, что я питаю слабость к мятежам. Понятное дело, в определенных пределах.
На самом деле Игрок никогда не понимал своих созданий – ни зеркальцев, ни големов. Ведьма-ворона с ее неутолимым голодом была ему значительно ближе. Игрок тоже никогда не мог насытиться. Ему всегда чего-то хотелось.
– Как же мне с таким телом добиться его большой любви? Только желание превращает любовь в безумие.
Он, забавляясь, вскинул брови, которые големы по его распоряжению припудривали серебром.
– Сама додумалась?
Шестнадцатая сомневалась в этом. Она редко понимала, откуда берется то, что она говорит и знает. Слишком много лиц.
– Пусть видит, что тебе больно. Сочувствие тоже может питать любовь.
– А если это никогда до конца не пройдет?
Коры у Игрока на ладони и шее было почти не видно, но она еще не сошла. Он молча разглядывал Шестнадцатую, пока тишина не сдавила ей горло, – не любил, когда его уличали в слабости.
– Фей больше нет, Шестнадцатая. Я их истребил. От них осталась лишь последняя капля яда в воздухе этого мира. Скоро она улетучится.
Он вернулся к столу с едой.
– Воин считает, что мне следовало всех вас расплавить. Не давай мне повода думать, что он может быть прав. Иди. Найди Уилла и смотри на него влюбленными глазами.
Он взял кусок ягненка. Рожденного, чтобы быть убитым. Шестнадцатая содрогнулась.
Она взглянула на статуэтку, стоящую на столике у стеллажей. В другом мире она тоже часто смотрела на нее: искаженное ужасом лицо, застывшее в коре какого-то дерева. Иногда она представляла себе, что это лицо Игрока.
– Мой брат… – сказала она. – Я по нему правда очень скучаю. Ты не мог бы найти и оживить его?
Обернувшись, он окинул ее насмешливым взглядом:
– Брат? Ты о Семнадцатом? Фаббро предупреждал меня, что вместе со всеми этими лицами мы придаем вам и человеческие чувства. Шестнадцатая, Семнадцатого уже не существует. Мы нашли его и сожгли, как всех ваших предшественников, которые затерялись в этом мире. Ты единственная, кому посчастливилось больше.
Посчастливилось… Наверняка он создал ее тогда не для счастья. Она сомневалась, знает ли он сам, что это такое.
22Так много историй
Уиллу по-прежнему мерещились тени, принесшие их сюда. Не бывало еще леса темнее, и он тщетно искал среди деревьев Клару и Шестнадцатую. Серебряные шипы на ветвях и коре, белые как, воск, цветы, что пахли корицей и превращали все мысли в сырой туман…
– Так где ты впервые столкнулся с Шестнадцатой?
Клара и правда это спросила? Нет, она всего лишь смущенно улыбается ему. Ей очень шли платья этого мира, но лицо ее напоминало ему о мире другом, о месяцах, когда он пытался убедить себя, что вовсе не скучает по нефриту, и по тому, что тот ему подарил, – наконец-то пришедшее осознание, кто он есть.
Сюда, в облицованную деревянными панелями библиотеку, где пахло жасмином от цветущих веток в серебряной вазе на подоконнике, их привел один из глинолицых слуг Игрока. Круглый стол между стеллажами был накрыт только на двоих. Скатерть не уступала в белизне цветам жасмина, а тарелки были из серебра. Кто бы сомневался.
– А твой хозяин с нами есть не будет?
Слуга покачал головой:
– Он попросил нас накрыть только для вас и мисс Фэрбер.
Сев за стол, Клара положила на подол бледно-желтого платья белоснежную салфетку.
– Уилл, ты тоже не голоден?
Да нет, есть он хотел. Хотя не понимал ни того, где они, ни того, как их перенес сюда лес, где пахло корицей и серебром.
Усевшись на призывно пустой стул напротив Клары, он наблюдал за тем, как слуга наполняет тарелки.
– Ты в нее влюблен?
Значит, все-таки не обойдется. Клара, как и прежде, сразу перешла к делу. Она ненавидела тайны. А есть ли у нее мысли, которых она стыдится, поступки, о которых ей хотелось бы забыть? Он, по крайней мере, о таких не знал. Но он и не ожидал бы в один прекрасный день увидеть ее рядом с другим мужчиной. Да еще с бессмертным, чей взгляд постоянно заставлял его чувствовать себя каким-то несмышленышем.
– Уилл! Ты любишь Шестнадцатую?
Он уставился в свою тарелку. Тело еще плохо слушалось от изнеможения после прямо-таки бесконечного поединка с другим ольховым эльфом. Это ведь было, да? Сколько самураев Воина он уложил? Не вспомнить. Много. Кровь лилась почти как в тот раз, когда он защищал короля гоилов у того на свадьбе. Нет. Кмен и нефритовый гоил. Две стороны одной монеты. Доводилось ли ему еще когда-нибудь чувствовать себя таким же счастливым? Нет. Что произошло? Он вернулся в свой мир – с Кларой.
– Я вижу, как она на тебя смотрит. А ты – на нее.
Что ей ответить? Да, я люблю Шестнадцатую. Сам не знаю почему? Он взял серебряную вилку, заждавшуюся рядом с серебряной тарелкой.
– Игроку не следовало приводить тебя сюда. Ты ненавидишь этот мир. Я отведу тебя назад, как и обещал.
Он и сам понимал, как нелепо прозвучали его слова. К тому же он не ответил на вопрос.
– Остаться или уйти – это мне решать, разве нет?
Налитое слугой красное вино было крепким, и костюм его резко чернел на фоне белой скатерти. Белый, красный, черный… Цвета из сказок.
Клара вытерла салфеткой губы.
– Она ведь не человек, да? Она меняла лица. Думала, я не вижу. Игрок говорит, что она в родстве с феями и что ты не виноват. Что в нее все мужчины влюбляются.