Бастарда буквально трясло от ярости. Она выжигала ему разум и сердце. Его съежившееся тело еле выдерживало ее.
Один из големов тяжело протопал в служебку, чтобы зарядить ружье свежими патронами. Снаружи другой похохатывал с зеркальцем. Все споры были забыты. Зачем сражаться друг с другом, когда можно растоптать гоилов?
Думай, Неррон. Думай.
Нужно сообщить Кмену о том, что он услышал. Но этого недостаточно. Тот все равно захочет отомстить. Ни одного гоила невозможно убедить отказаться от мести, особенно их короля. Сможет ли он чем-то умилостивить Кмена?
Зеркалец за дверью все восхищался наступлением серебряных времен, и тут Неррону пришла в голову одна идея… Не слишком хорошая, но все же идея. Ее подали ему мрачное детство и воспоминание об отце. Големы отправились совершать обход, и Неррон услыхал, как зеркалец отпер решетчатые ворота и стал подниматься вверх по лестнице, чьи ступени так многообещающе шептали слово «побег». Но Бастард не скользнул вслед за ним.
Он провел костяной кистью по руке и, как только позволили сопровождающие рост боли, засунул в бездонный кисет два револьвера и нож. Пока он спотыкаясь добирался по коридору в камеру, тело его горело, будто кто-то живьем сдирал с него кожу. Он подышал на серебро, оно действительно раздвинулось, и, когда големы доставили Бесшабашного, ничто не выдавало, что Бастард куда-то уходил.
Бесшабашный был без сознания, как обычно, когда его приносили после допроса. Неррон не сводил глаз с неподвижного тела, а в голове у него звучал издевательский голос зеркального существа. Интересно, что сказал бы Щенок про его заявления о Кмене и гоилах, сделанные таким же стеклянным голосом, как у Шестнадцатой? Каменнокожие… Они уже привыкли к враждебности людей, а скоро у них появятся враги-бессмертные. Ярость зрела в Нерроне, как нарыв. О ярости гоилов ходили легенды, знакома она была и Щенку. Она пожирала весь страх и наполняла тело огнем – тем огнем, что переплавляет камни в лаву и горит в коже Кмена.
Неррон закрыл глаза, чтобы вместо серебра увидеть юного гоила, которого его отец велел казнить, когда не смог найти его старшего брата. Тот страшно кричал и уверял в своей невиновности, но это не имело никакого значения: один из самых древних гоильских законов гласил, что один брат может отвечать за вину другого. Его отец часто применял этот закон, чтобы наказывать врагов, если до них самих было не дотянуться. В жизни Неррона редко находился повод благодарить отца, но в серебряной камере ольхового эльфа он был ему благодарен. Джекоб Бесшабашный оплатит долг нефритового гоила. Он уж точно не станет кричать и рыдать, как тот юный гоил. И когда Кмен выстрелит ему в грудь и в голову, скорбь короля по Фее наверняка несколько смягчится. Достаточно ли этого, чтобы спасти нефритового гоила? Время покажет.
Бастард научит этих серебряшек, что с гоилами шутки плохи.
Теперь оставалось только поставить Бесшабашного на ноги.
24Охотники за сокровищами
Фаббро. Говоря о мучителе Джекоба, големы понижали голос до нервного шепота. Он тоже явно был ольховым эльфом, но в отличие от Игрока показывался на глаза таким уродом, что по сравнению с ним красавцами были даже одноглазые лешие, откусывающие носы ничего не подозревающим путникам в Лотарингии. Когда Фаббро вонзал в грудь Джекоба свои двенадцать пальцев, казалось, будто он ищет в шкатулке для рукоделия нужные нитки. Нет, Джекоб был не в лучшей форме, когда наконец нашел в себе силы открыть глаза.
– Я уж думал, ты собрался в царство мертвых, – прошептал Бастард. – Наши гостеприимные хозяева с тобой и правда неважно обращаются. Предлагаю с ними распрощаться.
– Да ну! И как мы это осуществим? – Джекоб сумел встать, перебирая руками по серебряной стене.
Бастард раскрыл ладонь. Их похитители не так умны, как кажется. Костяная кисть по-прежнему у него. Игрок сдерет с них глиняную кожу, если когда-нибудь об этом узнает.
– Погоди. – Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Как-никак перед ним Бастард, его заклятый враг. – Почему бы тебе не сбежать одному? Я вряд ли тебе помощник.
– Щенок меня убьет, если я оставлю его старшего брата в серебряной камере. – С ответом Бастард помедлил, но, может, ему просто было неловко показать, что мнение брата Джекоба для него что-то значит.
Джекоб искал у Бастарда в лице с прожилками подтверждение тому, что тот лжет, но читать в лицах гоилов он так и не научился. Даже в лице Уилла.
– И как моему брату удалось растопить твое каменное сердце?!
– Он не такой, как ты. Этого достаточно?
Для дальнейших расспросов Джекоб был чересчур измотан. Да и нечто похожее на внезапно забрезжившую надежду вызвало у него слишком большое облегчение, даже если в это с трудом верилось одурманенному болью рассудку.
Бастарду действительно удалось открыть камеру, и, едва оказавшись в коридоре, они уменьшились. Все прошло почти безболезненно, как гоил и предсказывал, но Джекоб помнил страдания Бастарда при возвращении в обычное состояние. Не важно. Перспектива вырваться из застенков Игрока компенсировала гнусное ощущение от того, что он стал мелким, как крысеныш. Как крысеныш, Джекоб? Да ты не больше мышонка! Между сеансами у Фаббро всегда проходили считаные часы. Значит, времени у них в обрез, но их глиняные охранники шустростью не отличались, и это давало надежду на то, что преследовать беглых пленников они будут с той же медлительностью.
Бастард привел Джекоба к решетчатым воротам, которые при их теперешнем росте не были для них препятствием, чего, к сожалению, нельзя было сказать о лестнице за ними. Чтобы преодолеть первую ступеньку, Джекоб взобрался на плечи гоила, а затем подтянул его к себе наверх, но уже через две ступени им пришлось поменяться ролями, потому что у Джекоба ноги дрожали от напряжения. Нет, помощи от него действительно никакой, и на каждой следующей ступени он морально готовился к тому, что Бастард передумает и отошлет его обратно, но они добрались до конца лестницы, хоть и длилось это целую вечность. Наверху их ожидала большая входная дверь, тяжелая и без всяких украшений. До ручки им при их мышином росте было не дотянуться, и Бастард, выругавшись, уже достал было костяную кисть, как дверь отворилась и оттуда вышел зеркалец. Он был как две капли воды похож на Семнадцатого, и Джекоб на мгновение решил, что брат Шестнадцатой вернулся, – пока не вспомнил, что Игрок, вероятно, часто давал своим детям из стекла и серебра одни и те же лица. Как только зеркалец прошел мимо, Бастард потянул Джекоба за собой, и они едва успели юркнуть в дверь до того, как она захлопнулась.
Повезло. Им действительно повезло. Только вот сил бы ему побольше. За дверью открывался огромный зал, его белый мраморный пол простирался перед ними замерзшим озером. Навстречу им раздавался стук молотков, а воздух был насыщен пылью. Она окутывала дымкой пространство между колоннами, увенчанными ветвями с хрустальными подвесками и подпирающими стеклянный потолок. Очевидно, Игроку перестала нравиться эта роскошь. На строительных лесах вдоль высоких стен десятки рабочих с такими же глиняными лицами, как у тюремных охранников, сбивали штукатурку. Грохот надежно перекрывал любой звук от их мышиного размера сапог, но из-за падающей со всех сторон отбитой штукатурки им несколько раз пришлось прятаться под лесами.
В конце зала было три двери. Бастард с Джекобом переглянулись, и у обоих во взглядах читалось одинаковое любопытство, непременно пробуждавшееся в них при виде запертых дверей. О да, они сделаны из одного теста, хоть и не выносят друг друга.
– Средняя, – шепнул Бастард. – С серебряными розами. Окаменелая древесина… выглядит многообещающе.
Он явно имел в виду не самый короткий путь для побега. Но как же можно в таком зале не думать об охоте за сокровищами?!
– Я за правую. С зеркалами по углам и буквой «И», по имени Игрока, в центре.
Пожав плечами, Бастард вынул из кармана Костяную кисть.
– Полагаю, ты не собираешься ждать, пока кто-нибудь нам ее откроет?
Нет.
Охотники за сокровищами.
25Родное лицо
Во дворце Игрока было множество дверей, и с каждым следующим залом, куда они прокрадывались, Джекобу все острее не хватало рядом Лисы. Ей ничто не угрожает, Джекоб, пока Игрок велит пытать тебя, чтобы узнать, где она. Он повторял это себе вновь и вновь. Ему бы еще поверить в это!
Фаббро отнял у него все силы. И все же, несмотря на то что ему чересчур часто приходилось прислоняться к какой-нибудь из колонн, он, как и Бастард, не мог просто искать кратчайший путь к спасению, не замечая окружающие их сокровища.
Гоил вовсю пользовался тем, что руки у Джекоба после пыток действовали не так проворно. За некоторые из тех предметов, что Бастард запихивал в свой бездонный кисет, Джекоб, не раздумывая, пожертвовал бы пальцем, но сокровищ вокруг оставалось предостаточно. В каких-то залах на их пути шел ремонт, но до опасного много попадалось и таких, где среди завешенной простынями мебели можно было спокойно рыться во всяких сундуках, коробках и корзинах, которые големы доверху набили сокровищами Игрока.
Джекоб, ты в бегах! Забудь про сокровища.
Те считаные часы между пытками наверняка давно прошли, но всегда находился еще один, последний коридор, куда им хотелось прокрасться. Может, каждый из них ждал, что к осторожности призовет другой? Может, они забыли о времени из-за отсутствия дня и ночи? Весь дворец освещался фосфоресцирующим камнем. Окна были закрыты серебряными ставнями – могло показаться, что внешнего мира не существует, и, кроме стука молотков, они слышали только собственные шаги. А вдруг Игрок заколдовал дворец и никому, кто в него вошел, его уже не покинуть? Возможно. Серебряное яблоко, которое Бастард вытянул из одного ящика, свечи, зажигающиеся от хлопка в ладоши, павлинье перо, которое, когда Джекоб провел им вдоль рукава, превратило ткань в сине-зеленые перья… Как же тут устоять?!