н у него есть! Все амулеты в его руке имели форму глаза, и некоторые действительно подходили под описание Хануты.
Глаза вороны заметил Хидео.
– Кицунэ! – шепнул он Лисе. – Вы только взгляните! У нее глаза старухи, и она наблюдает за вами.
Однако ворона уже взмыла в безупречно голубое небо и кружила над площадью, отбрасывая тень, что росла с каждым взмахом ее крыльев. Лиса, запрокинув голову, еще смотрела на нее во все глаза, когда ноги ей захлестнули колючие вьющиеся растения с черными листьями. Повсюду из-под древней булыжной мостовой пробились деревья, между ними стремительно тянулись вверх колючие кусты, ветки, словно руки, вцеплялись в одежду и тела людей. Игрок ее нашел.
Толпящиеся на рынке люди, крича, оттаскивали детей подальше от поглощавших все вокруг темных зарослей, но дети пытались вырваться из рук матерей и отцов. В листве распускались тысячи мертвенно-бледных цветов, на вьющихся побегах появлялись серебристые бутоны, а запах корицы и свежих пирогов одурманивал даже Лису.
Хидео схватил в охапку и оттащил назад сразу троих детей. Лиса бросилась за какой-то убежавшей от рыдающей матери девочкой. Она догнала ее, как раз когда среди деревьев возникла тень старухи.
Лиса взяла девочку за маленькую ручку, но та попыталась вырваться, и Лиса в отчаянии оттолкнула потянувшийся к худенькому тельцу побег. От запаха цветов у нее кружилась голова. Корица. Они пахли корицей, и Лиса почувствовала, что сзади ее схватили руки, тощие и костлявые.
– Лиска, о Лиска! – нашептывал хриплый голос. – Ольховый эльф хочет только твоего ребенка. Пойдем со мной, и я отпущу остальных.
Лиса толкнула локтем костлявое тело у себя за спиной, одновременно пытаясь удержать девочку.
– Кицунэ! – Вынырнув из зарослей, к ней на защиту прыгнул Хидео.
Ведьма пряничного домика исчезла, но нигде не было видно и девочки, пока Лиса не заметила в листве ее темные волосы. Вокруг кричали люди, небо скрылось за черными листьями, а когда они с Хидео попытались освободить девочку, на них с мрачных деревьев сорвалась ворона. Она норовила выклевать Хидео глаза, но он выбросил вверх руку, и внезапно из его рукава вылезла морда цвета морской волны, чешуйчатая, как и последовавшая за ней шея. Морда оскалила золотые зубы, и дракон размером с птицу принялся расти, пока, разодрав могучими крыльями лес ведьмы, не взмыл во вновь расчистившееся небо. Ворона ускользнула от его зубов, но лес начал увядать, словно она о нем забыла, и Лисе наконец удалось освободить ребенка. Она подтолкнула девочку к матери, которая, выкрикивая имя дочери, металась под деревьями. «Уведите их подальше! – так и хотелось крикнуть Лисе. – Уведите их всех подальше от меня!» В ушах у нее по-прежнему звучал голос ведьмы из пряничного домика. Лиска, о Лиска! Ольховый эльф хочет только твоего ребенка. Пойдем со мной, и я отпущу остальных.
Высоко над ней описывала круги ворона, и деревья, вновь вытянув сохнущие ветви, вцепились в чешую дракона.
– Карасу![3] – крикнул Хидео. – Канойо о митсукемасу![4]
Из-под разорванного кимоно Хидео высунулась оранжево-красная лапа, и из-за цветов на его оголенной груди выпрыгнул лев. Как и дракон, он стал расти и проглотил мрачные заросли, а дракон у них над головами, освободившись от веток, дохнул на зловещие деревья золотым пламенем. Крик, который издала ворона, когда искры подпалили ей перья, был криком женщины, и падала с неба, растопырив тощие руки и ноги, словно они могли остановить падение, не кто иной, как хозяйка пряничного домика. Но, ударившись о булыжники, она вместе со всем, что принесла с собой, обернулась черным дымом, ветер уносил темные клубы прочь, и дракон пыхнул огнем им вослед.
Одежда на Хидео висела клочьями, лев, за это время до того выросший, что грива его задевала крыши ближайших домов, бродил среди опрокинутых ларьков, а дракон, сложив гигантские крылья, приземлился в центре площади.
– Нигеро![5] – крикнул Хидео мужчинам, женщинам и детям, затаившимся среди поломанных столов. – Нигеро!
Похоже, он забыл, что сейчас не в Нихоне, но перепуганные жители Джахуна поняли его. Они, пошатываясь, встали на ноги и разбежались по окрестным переулкам.
– Ямете![6] – Голос у Хидео был тверд, а вот рука, указывая сперва на льва, а затем на дракона, дрожала. – Ямете!
Что уж он там сказал, Лиска не поняла, но дракон стал бледнеть, как расползающиеся по мокрой бумаге чернила. Растворялся в воздухе и лев, пока на том месте, где он стоял, не осталось на камнях лишь несколько оранжево-красных лепестков. А потом… на древний город опустилась тишина.
Хидео, как сумел, прикрыл разорванной одеждой татуировки. Он оглядел себя, словно опасался, что превратился в кого-то другого, и Лиса заметила у него в глазах тот же страх, что оставил и в ее душе мрак вороны. В мире все еще пахло корицей.
– Вакаримасен, кицунэ. Я не понимаю. Не понимаю, что произошло.
Лиса обняла Хидео так крепко, как обнимают своего спасителя. Сквозь прорехи в его кимоно она видела лепестки, чешую, пенные волны.
– Она забрала бы меня с собой, Хидео! – сказала она. – Ты спас меня. Я навлекла на всех опасность, а ты всех спас. Нам нужно бежать отсюда. Как можно скорее.
33Картинки Хидео
Обратный путь в гостиницу был неблизким, но улочки будто вымерли, словно крики слышали все жители Джахуна.
Лиса попросила Хидео запереться у себя в номере, а сама через посыльного сообщила Орландо, что ей срочно нужно с ним поговорить. Скоро о случившемся появятся тысячи слухов, и не все будут считать Хидео спасителем. Что, если его осудят как языческого колдуна и отрубят ему неповинную голову?! И как им отделаться от хозяйки пряничного домика?! Ясно одно: из Джахуна нужно уехать. Лиса была убеждена, что ведьма не умерла. Игрок даст ей новое тело, а может, она справится с этим и сама.
Лиса мысленно возвращалась к случившемуся, и одно воспоминание заслоняло все остальные: маленькая ручка девочки и охвативший ее страх за ребенка. Даже если бы у Лисы оставались сомнения в том, что она беременна, испытанные в те секунды чувства подтверждали гнетущую реальность: она носит ребенка.
Лиска, о Лиска! Ольховый эльф хочет только твоего ребенка. Пойдем со мной, и я отпущу остальных.
Когда Лиса постучалась в дверь к Хидео, он уже переоделся в чистую одежду, но по лицу и шее тянулись кровавые ссадины. По дороге в гостиницу он без конца заверял ее, что рисунки у него на коже никогда прежде не оживали. Почему же это произошло теперь?
Его номер был обставлен с той же роскошью, что и ее: кровать с балдахином и диван с ножками в виде львиных лап. Однако в сравнении с лапищами огнегривого льва, спрыгнувшего с груди Хидео, они казались мышиными лапками.
– Орландо выведет нас из города.
Хидео в ответ лишь кивнул.
– А с тех пор, как мы вернулись, рисунки шевелились?
Он покачал головой.
– У тебя есть хоть какие-то догадки, что их пробудило?
Вновь покачав головой, он пригладил рукав, из которого на площади выскользнул дракон. Лиса взяла его руку и провела пальцем по знаку, оставленному там Тосиро:
– Что это означает?
– Хого-ша – защитник. Думаешь, это знак вызвал их к жизни? – Он взглянул на нее с тревогой.
– Возможно. Может, это и есть помощь, о которой ты просил Тосиро.
Хидео, казалось, не понимал, как относиться к такой помощи. Каково это, когда оживает твоя собственная кожа? По лицу Хидео Лиса видела, что это его пугает.
А кто там еще у него на коже? Спросить Лиса не решалась, опасаясь смутить его. Однако Хидео прочел этот вопрос у нее на лице.
– Я могу их тебе показать, кицунэ. Объяснить, кто они?
Лису ужасно порадовало, что он наконец-то перешел на доверительное «ты».
Хидео скрылся за ширмой, вышитой пейзажами, напомнившими Лисе его острова. Вышел он из-за нее ожившей иллюстрацией к рассказу Орландо о Священных борцах Нихона. Единственной одеждой Хидео была набедренная повязка, в каких борцы сражаются в поединках, и все же он казался полностью одетым, поскольку каждый сантиметр его тела покрывали татуировки – кроме шеи, лица, кистей рук и ступней. Лиса увидела лица среди волн и цветов, извивающихся змей, огнедышащих драконов и красногривого льва, вновь притаившегося в белых цветах на его груди.
– Вот это дракон, следящий за всем тысячей глаз. – Непокрытой рисунками кистью руки Хидео указал на дракона, чье тело цвета морской волны обвивало его левую ногу. – Признаться, я рад, что ожил не он. И не она, – поднял он левую руку, – змея принцессы драгоценностей Тоётамы-химе.
Поистине бесконечное туловище змеи с бледно-голубой чешуей разворачивалось на всю руку.
– Вот с этим, – ткнул Хидео себе в грудь, – ты сегодня встретилась: он один из львов – божественных защитников Поднебесной. А это, – он провел по правой руке, где среди золотых цветов пламени расправил крылья дракон цвета морской волны, преследовавший ворону, – дракон на службе у Яма но ками, почитаемой в Нихоне богини леса.
Хидео улыбнулся Лисе, будто радовался тому, кого покажет ей дальше.
– Напоследок, – сказал он, поворачиваясь, пока она не увидела его спину, – позволь представить тебе великого героя Кинтаро, или, как мы его еще называем, Золотого мальчика, и того, на ком он едет верхом, – Черного кои[7].
На спине Хидео через водопад перепрыгивала громадная рыбина с сидящим на ней, залихватски раскинув руки, мальчиком. На коже его закрепляли тысячи уколов иглами. Хидео носил одежду, сотканную из боли, но необыкновенно прекрасную.
– Мощная защита, – сказала Лиса. – От каких же врагов им нужно было защищать тебя, прежде чем пришлось спасать меня?
Хидео зашел за ширму.