Орландо несколько секунд разглядывал Джекоба, будто сомневался, а вдруг Хидео прав.
– Нет, – в конце концов сказал он, – нет, Хидео, думаю, он настоящий. Тебе не кажется, что, будь иначе, твои картинки ожили бы? Я как раз собирался сообщить Лиске, что Кмен выпустил охотника за сокровищами на свободу. Но он опять оказался шустрее меня.
– Я ценю осмотрительность Хидео, – сказал Джекоб. – Уже наслышан, что только благодаря ему Лиска еще жива. За это он и несколько зубов мне может выбить, если хочет.
– Простите, Бесшабашный-сан, – пролепетал Хидео. – У ольхового эльфа слишком много лиц.
– Это точно. И слишком много слуг. – Джекоб повернулся к Орландо. – Ты уверен, что он ее здесь не найдет?
– Нет. Места, где он бы не нашел Лису, не существует. Но султан, которому я служу, просил передать тебе вот это. Чтобы, по крайней мере, впредь ты не терял ее из виду. – Он вытащил из кармана медальон и вложил его Джекобу в руку.
– Глаз Любви? – Джекоб смотрел на Орландо, не веря своим глазам.
– Во временное пользование. В сокровищницах Мехмеда Великолепного множество волшебных вещей. И он становится жутко сентиментальным, когда узнает, что где-то разлучили влюбленных.
Джекоб опустился на стул, где Орландо провел много часов, после того как они с Хидео принесли сюда Лиску. Видеть там теперь Джекоба казалось настолько нереальным, что она сомневалась: а вдруг это один из бесконечных горячечных снов, которыми ее одарила ворона? Джекоб взял ее за руку, словно хотел доказать обратное. Его пальцы остудили ее горячую от жара кожу, и сердце ее распахнулось, словно после долгого-долгого отсутствия она вернулась домой.
Что, если Хидео в своей осмотрительности прав? Что, если Игрок однажды обманет их, как обманул мать Джекоба? С Орландо ему это удалось. Нет, – нашептывала ей лисица. — Серебро я всегда учую. Игрок знал, почему не подходит к тебе слишком близко. Хотелось надеяться, что она права. Потому что Игрок опять найдет ее. В этом у Лисы не было никаких сомнений.
Джекоб отвел волосы с ее влажного лба и вопросительно взглянул на врача.
– Нет, – ответил вместо врача Орландо. – Это какое-то чудо, но она его не потеряла.
Лиса коснулась руки Джекоба. Кто же ему об этом сказал?
– Бастард, – шепнул он ей на ухо. – А он узнал от горничной из гостиницы. И от души развлекался, рассказывая мне об этом.
– Особенно одна рана была очень глубокой, – сказал Орландо. – Но ваш ребенок, похоже, уже сейчас очень не хочет расставаться с жизнью. Как и его мать.
Лиса видела в лице Джекоба так много всего. Облегчение, страх, беспомощность… да, ее тоже. Она видела все, что испытывала и сама.
– Это девочка, – шепнула она. – И я не смогла ее защитить. – Она чувствовала, что на глаза наворачиваются слезы. Ужасно это понимать, ужаснее, чем все, что ей когда-либо доводилось испытывать.
– Но ты ее защитила.
Лиса покачала головой. Даже это причиняло боль.
– Нет, это заслуга Хидео.
– И я буду продолжать ее защищать, кицунэ, – заверил Хидео. – Ее и тебя.
Врач что-то сказал Орландо по-сулеймански и, поклонившись, вышел из комнаты.
– Он считает, что через три недели ты снова будешь на ногах. – Орландо встал рядом с Джекобом. – И да, лучшего охранника для Лисы и пожелать невозможно. Хидео, покажи ему дракона. Он любит драконов.
Хидео, что-то тихонько напевая без слов, выманил у себя из рукава длиннохвостого голубого дракона.
– Вот кого я только что обнаружил за цветами. – Пока дракон не начал расти, Хидео поспешно загнал его обратно в рукав. – Картинок так много, кицунэ! Гораздо больше, чем было.
По глазам Джекоба Лиса видела: ему еще нужно свыкнуться с мыслью, что отныне предстоит путешествовать не только с ней, но и с ее телохранителем. И с этими магическими существами…
– Вижу, я много чего пропустил, – сказал он. – У меня тысяча вопросов, но я задам их Орландо. Тебе нужно спать. И поправляться.
Да, нужно. Но теперь это будет намного легче. Когда можно не тревожиться за него.
– Почему ты на свободе? – Даже эти несколько слов потребовали неимоверного напряжения.
– Это тоже долгая история. Я расскажу, когда тебе станет лучше.
– Я хочу услышать ее сейчас, – с трудом произнесла Лиса.
Джекоб с Орландо понимающе переглянулись:
– Она не отстанет.
– Нет. – В глазах Орландо вновь поселилась грусть, чего Лиса опасалась, потому что причиной тому была она. Разве можно любить двоих?
– Могу рассказать по секрету, что решающую роль в этом сыграл сын Кмена, – сказал Джекоб. – И что его отец отпустил меня, чтобы мы кое-что для него нашли. Знакомо?
Лиса крепко сжала его руку. Да, он действительно здесь.
– Мое меховое платье порвалось.
– Ну, не в первый раз. Мы отдадим его залатать.
– На этот раз порвалось сильно.
– Я отнесу его горничной в «Гранд-отель», хоть она и болтала с Бастардом. – Он поцеловал ее. – Вот увидишь, к тому времени, когда ты достаточно поправишься, чтобы надеть его, оно будет как новенькое.
Она не потеряла его ребенка. И все еще носит его под сердцем.
Лиса закрыла глаза, и ее сразу же одолело беспокойство. Насколько сильно журавли Хидео ранили Игрока? Удалось ли вороне уйти от их огня? Лихорадка давала Лисе ощущение, что он все еще полыхает в ней. Но Тосиро дал Хидео новые картинки, и все было хорошо.
– А что мы должны найти для Кмена? – еле выдавила она из себя.
– Не сейчас. – Голос Орландо звучал очень решительно.
Джекоб склонился над ней.
– Что бы это ни было, – шепнул он ей на ухо, – ты же знаешь – мы это найдем.
50Святилище
На самом северном острове Нихона стояло когда-то святилище, посвященное богине моря Тоётаме-химе. Это было очень скромное святилище, скрытое в горном лесу вблизи побережья.
Как-то раз ночью один старик молил там о здоровье своей больной дочери. Он прокрался во внутреннее помещение – хотя просителям это запрещалось, – потому что ему послышался в том месте голос богини. Однако нашел он там не Тоётаму-химе, а одеяние, лежавшее на большом камне, который во времена оны наверняка омывало море. Одеяние это состояло из одной-единственной золотой нити и ткало само себя. Старик не мог оторвать взгляд от нити, добавлявшей ряд за рядом к мерцающей ткани. А когда в святилище, будто застигнув его на месте преступления, проник лунный свет, ему померещилось под тканью тело женщины. Убоявшись, что рассердил богиню и дочь не поправится, старик выбежал наружу. Но у входа его ожидали трое сторожей: мертвец, бледный, как серебряная луна, огромный жеребец цвета ночи и кицунэ с девятью хвостами. Они взяли с него обещание никому не рассказывать об одеянии. Старик поклялся жизнью дочери, и на следующее утро та выздоровела.
Дворец из стеклаПутешествие по зазеркальному миру
Посвящается Кейту Джону Мастророкко, вдохновителю этой истории
Бокал, что одаряет свинцом и золотом
Снег шел всю ночь. Он кружился над Лондрой такими густыми хлопьями, словно звезды падали с неба, чтобы к вечеру Рождества город засиял. Снег укрыл мощенные булыжником улицы ковром, приглушающим все звуки пробуждения Лондры. Снежный покров был до того мягким, что Табета почти не замечала, как холодно ногам в стоптанных башмаках. Она шла на берег реки теми же узкими улочками, какими ходила каждый день, но этим ранним утром обшарпанные дома по обе стороны так и просились в витрину какой-нибудь пекарни: крыши покрыты глазурью, а трубы выдувают в медленно светлеющее небо сахарную пудру. На секунду Табете даже поверилось, что, растаяв, снег унесет с собой все прикрытые им сейчас гнусности и горести. Может, тогда Лондра окажется наконец тем сияющим магическим местом, о котором мать рассказывала ей каждый вечер, когда они еще жили в приморской деревне.
Табета все реже вспоминала о том времени. Продуваемые сквозняком лачуги на берегу серого моря, она помогает отцу латать сети, на дощатом дне его лодки испускает дух рыба заодно с морскими звездами и малюсенькими морскими коньками – все это казалось теперь таким же нереальным, как и заснеженные дома у нее на пути. Вскоре после того, как ей исполнилось семь лет, отец утонул, а мать собрала вещи, чтобы начать новую жизнь в Лондре, далеком наполненном светом и смехом городе из ее рассказов. Но очень скоро выяснилось, что свет и смех – дорогое удовольствие и позволить его себе могут лишь богатые жители Лондры.
Спустя два года после переезда мать умерла. В конце концов она и сама стала не более чем одной из своих любимых сказок – слишком прекрасной, чтобы сбыться в той нищете и беспросветности, которые с тех пор познала ее дочь. Сироте выжить в Лондре нелегко, однако через три дня Табета Браун отметит свой пятнадцатый день рождения. Она пообещала себе к празднику маленький кусочек пирога, но на такую роскошь нужно еще заработать.
По мере того как она взрослела, жить становилось легче. В первые годы без матери Табета часто голодала так, что временами ее подмывало вернуться в родную деревню. Но потом она вспоминала, как дед кричал там на мать, а ее саму бил жесткой ладонью по лицу или палкой по спине. Нет. Жизнь трудна везде, и теперь ее дом в Лондре.
Подняв с земли камень, Табета отогнала тощую кошку от растянувшейся на снегу маленькой фигурки. Тоненькие ручки и ножки хоба задеревенели от холода. Этих крошечных мужчин и женщин, что в бедных, что в богатых кварталах Лондры, было почти так же много, как мышей и крыс. Хобы вырастали не больше ворон и порой бывали довольно брюзгливыми, но трудились они прилежно. В оплату за услуги они обычно просили какие-нибудь обноски, чтобы сшить себе из них одежду, немного еды для семейства – а оно, надо признать, могло оказаться довольно большим – и приют под лестницей или в шкафу. Хобы работали в ресторанах, на фабриках и в богатых усадьбах на другом конце города, однако заслуженную благодарность получали не всегда, и многих из них находили на улицах мертвыми, особенно зимой.