Офелия внимательно рассмотрела вырезку.
– Он тебе представился?
– Бартоломью и что-то там еще.
– Бартоломью Джейкс. Он всегда объявляется здесь на Рождество. – Офелия налила себе тарелку супа и взяла ложку. – Он охотник за сокровищами. В это время года тут, у реки, их ошивается порой целая дюжина. Понятия не имею, почему они считают, что найдут эту стекляшку именно здесь. В конце концов, участок берега тут не из лучших.
Охотник за сокровищами, ну конечно! Вот глупая Табета, могла бы и сама догадаться! Охота за всякими волшебными вещами – мечом короля Артура, ложем Спящей красавицы, волоском Рапунцель, копытом келпи, чтобы потом продать их богатым и сильным мира сего, – была ремеслом прибыльным. Ничто в этом мире не пользовалось таким спросом, как власть, которую дает настоящее волшебство. Разве найдется работа лучше, чем охота за сокровищами? Только вот женщинам, наверное, этим заниматься не разрешается.
– Так эта стекляшка что… – спросила она с подчеркнутым безразличием, – действительно волшебная? Не из того барахла, которое лжеведьмы продают на рынке в Севен-Дайелз?[14]
Оливия посмотрела Табете прямо в глаза, и та опустила голову, чтобы не встретиться с ней взглядом. Но Табета, очевидно, не так хорошо умела скрывать свои тайны, как полагала.
– Подумать только! – Офелия тихо засмеялась. – Ты ведь уже нашла осколок, правда?
Она перегнулась через стойку, мельком глянув на хобов. Они славились тем, что не умели держать язык за зубами.
– Поздравляю! – шепнула она. – Это ценная находка. Стекло, которое ищет Джейкс, одаривает свинцом и золотом. Об этом стекле всегда много говорят как раз в это время: по слухам, волшебство действует только в первый день Рождества.
Стекло, которое одаривает свинцом и золотом? Звучит не слишком привлекательно. Особенно свинец.
– А в чем волшебство-то? – спросила Табета. Всем известно, что ведьмин гребень превращает людей в птиц, а «столик-накройся» угощает едой, когда пожелаешь. Но стекло?!
Офелия Фуентес пожала плечами:
– Вроде бы оно приносит неудачникам богатство, что бы это ни значило. Но об этом стекле ходит много историй.
– И что это за истории?
Поставив грязные кружки в мойку, Офелия подозвала хобов их перемыть.
– На прошлое Рождество в той же газете, откуда твоя вырезка, писали, что стекло сделали феи. Те, что исчезли, когда их озера замерзли. Но эти газетные писаки каждый год сочиняют о стекле разное.
– Ты читаешь газеты? – Табета никогда не слышала такого ни об одной женщине. Сама она, как и ее мать, с трудом могла прочесть даже собственное имя.
Офелия вновь пожала плечами:
– Я пристрастилась к этому, когда мне приходилось заворачивать в старые газеты луковицы эльфовых цветов для отца. Он ужасно злился, заставая меня за чтением вместо работы. Но отец очень отходчив и теперь покупает мне газету каждое утро.
Рукой без кисти она выловила хоба из воды в раковине: тот поскользнулся на мокрой стойке.
– В этом году, – сказала она, накидывая на промокшего малыша полотенце, – они цитировали одного антиквара, который клянется, что бокал сделал ольховый эльф и специально бросил его в реку, чтобы Темза вынесла его на берег в качестве особенного подарка к Рождеству. По-моему, глупость какая-то, но кто знает?! Об эльфах рассказывают столько страшилок, а эта история хотя бы милая.
Ольховые эльфы, феи… Люди постоянно говорят о них, но никто их в глаза не видел. Табета очень надеялась, что ни тех ни других не существует. Кому же хочется жить в окружении бессмертных – существ, куда более могущественных, чем когда-либо под силу стать человеку, и, если сказки не врут, к тому же невероятно жестоких и коварных?! Мать всю жизнь говорила о них, особенно о волшебных зеркалах, которые ольховые эльфы якобы создали, чтобы переходить сквозь них в другой мир. «Этот мир очень похож на наш, – нашептывала она Табете на ухо, обнимая, чтобы согреть в том ледяном убогом подвале, где позже девочка видела, как мама умирает. – Но там Лондру называют Лондоном, а дома все из стекла и серебра и такие шикарные, как у нас только дворец королевы. Там нет золотых воронов, которые могут тебя проклясть, нет русалок, заманивающих бедных рыбаков, вроде твоего отца, в гибельную пучину, нет и дюймовиков, ворующих то немногое, что у тебя имеется. А есть там только обычные люди, которые едят и пьют, что захочется, никогда не болеют и не стареют».
Когда мать это рассказывала, Табета думала тайком, что ей бы не хватало дюймовиков и русалок, да даже золотых воронов. Однажды матери показалось, что в витрине одного антиквара выставлено такое волшебное зеркало. Табета и сейчас помнит, как мать увлекла ее за собой в лавку. Раму зеркала покрывали серебряные розы – как о волшебных зеркалах и рассказывали. Но мать не успела коснуться стекла, как хозяин магазина схватил их обеих и оттащил от зеркала. С тех пор Табета иногда продавала ему найденные у реки монеты – в мальчишеской одежде он ее, конечно, не узнавал. А может, он уже и не помнит, как грубо вытолкал мать за дверь и та, ударившись о булыжники, разбила колено. Но Табета помнила и никогда не приносила ему монеты, которые считала действительно старинными и ценными.
Офелия Фуентес, ополоснув последний стакан, протянула его хобу, который все еще пытался просушить полотенцем промокшую одежду. Хобы всегда одевались безупречно и любили шить себе костюмы так, чтобы те походили на одежду посыльных в богатых домах. В маленькую дверцу, устроенную в кухонной двери специально для хобов, прошмыгнул еще один из них. Вскарабкавшись по платью Офелии наверх, он прыгнул ей на плечо и прошептал что-то на ухо. Офелия кивнула, возвращая Табете газетную вырезку. Ногти на пальцах ее единственной руки были покрыты красным и зеленым лаком. Может, она любит Рождество? Или просто посмеивается над ним? Трудно было прочитать что-то в ее черных глазах.
Табета услышала, как она сказала хобу:
– Передай ей, чтобы пока не уходила. Возможно, она мне еще понадобится.
Кивнув, хоб исчез, а Офелия смахнула с носа пылевого эльфа. В его крылышках преломился свет, и они замерцали всеми цветами радуги.
– Если хочешь совета, хотя он и не от моей матери: не рассказывай никому, что нашла осколок этого бокала.
– Конечно не буду. Ты что, меня совсем за дурака держишь?
– Ну, мне же ты рассказал.
Нет, Табета решительно не понимала, нравится ли ей Офелия.
– Что ж, в любом случае в одном-единственном осколке наверняка не много волшебства. – Офелия засунула в рот ложку супа. – Наверное, чтобы волшебство сработало, из него нужно сделать новый бокал.
Ну конечно! Табету ужасно рассердило, что она сама об этом не подумала.
– Тебе правда нравится так одеваться? – спросила Офелия, указав на ее грубые штаны и мятую куртку.
Табета замерла.
– Ты о чем? – Она почувствовала, что ее разоблачили, и голос охрип от стыда.
Офелия заглянула ей прямо в глаза, и она не знала, как ответить на этот взгляд.
– Никто не замечает, да? До чего же люди глупы. – Подняв короткую руку, Офелия стерла со щеки блуждающий огонек. – Смотрят на тебя, а на самом деле не видят. Но я тебя вижу. Мать всегда говорит: «Офелия, не смотри на мир так пристально». А как? Мне всегда было интересно, каково это – ходить с короткими волосами. Я каждое утро трачу целую вечность на то, чтобы причесать свои.
Табета не понимала, что чувствует. Может, облегчение от того, что кто-то наконец знает правду? Или раздражение, что ее тайну раскрыли с такой прямотой?
– Спасает от вшей, – холодно ответила она, подумав: «И мужчины руки не тянут». Хотя и не знала, оценила бы Офелия это преимущество. Зачем еще нужны губная помада и румяна, если не для того, чтобы эти руки привлекать?!
– И да, мне нравится эта одежда, – прибавила она. – Юбки всегда меня раздражали. Отец не хотел пускать меня в лодку, потому что в них очень легко утонуть. – Правда, его не спасли ни брюки, ни мужская сила, которой он так гордился.
– У тебя наверняка будут роскошные волосы, если ты их когда-нибудь отрастишь. – Офелия пригладила свои длинные каштановые. – Я всегда мечтала о рыжих волосах. Как у ведьм.
Она носила высокую прическу, как у взрослых женщин. Табета была вынуждена признать, что смотрится это красиво. И то, как каждая прядка светится из-за блуждающих огоньков. Она попыталась представить, как бы сама выглядела с такой прической, в длинном облегающем фигуру платье вместо скрывающих грудь многочисленных слоев тряпок, с красной помадой на губах и…
…с одной рукой.
Офелия одернула кружевную отделку рукава на левой руке. Похоже, отсутствие руки ее особо не беспокоило; она, может, и вспоминала об этом, только разговаривая с малознакомыми людьми.
– Если хочешь, я могу отвести тебя к одному стеклодуву… он восстанавливает наши разбитые миски и стаканы.
Табета засунула газетную вырезку в один из мешков у себя на поясе.
– Спасибо, – пробормотала она. – Я подумаю.
Но что тут думать! Стеклодув слишком дорого возьмет за свои услуги. «Какого черта! – мысленно сказала она себе, чтобы унять разочарование. – Я всегда могу отнести осколок охотнику за сокровищами. Все равно волшебство в нем, наверное, не особо сильное. Бокал, дарующий свинец и золото… нет, точно нет».
Два хоба устроили на стойке потасовку, столкнули с нее пустую миску Табеты, и Офелия парой резких слов призвала их порядку. Хобы любят подраться. Они значительно сильнее, чем можно судить по их росту, настолько сильные, что некоторые букмекеры устраивают их бои с собаками и делают на них ставки. По слухам, эти бои любит даже королева. Хромоножка утверждал, что специально для них она приказала соорудить арену у себя во дворце и что хобы поразительно часто выживают в этих боях, хотя в качестве оружия им разрешается использовать только швейные иглы.
– Хобы дерутся, гости ссорятся… тут всегда что-нибудь да бьется. – Нахмурившись, Офелия наблюдала, как хобы подметают осколки миски. – Эт