Ханута достал пистолет и проверил патроны. Пули не слишком помогают в сражении с ведьмами, но он начинил их растительным ядом, который якобы на несколько минут их парализует.
– Мне уже тринадцать! – Джекоб отпугнул от себя засахаренную птичку, попытавшуюся вцепиться ему в волосы. – Что, если эти сюрпризы и на меня подействуют?
– Да брось ты! – Ханута вернул пистолет в кобуру у седла. – Знаю-знаю, ты постоянно высматриваешь на своем лице желторотика щетину, но я ее пока не вижу. Иди уже наконец! Или ты хочешь, чтобы мы все еще торчали тут, когда она вернется, и закончили бы нашу жизнь жабами в ее колодце?
Проклятье. Джекоб называл Хануту всеми бранным словами, когда-либо подхваченными по ту и по эту сторону зеркала. Но он не доставит старику удовольствие видеть его страх. О нет.
– Если, пока ищешь гребень, что-нибудь услышишь, – под кровать не прячься! – шепнул Ханута. – Жертвы прибегают к этому так часто, что ведьмы снизу утыкивают матрасы глазами.
Просто класс.
Джекоб достал старый пистолет, купленный для него Ханутой. Ствол так погнулся, что стрелять приходилось на ладонь в сторону от цели.
– Дай и мне отравленных патронов.
Ханута с угрюмым видом сунул ему в руку два:
– И не лапай пряники.
В ответ Джекоб лишь окинул его презрительным взглядом. Ему осточертело, что с ним обращаются как с ребенком, хотя он уже не раз спасал старику жизнь и множество ночей простоял на страже, пока тот дрых во хмелю. Однажды… однажды он найдет все сокровища, которые прежде безуспешно искал Ханута, и, в гневе бросив их ему под ноги, расторгнет сотрудничество со стариком. Нет, еще лучше: он продаст их императрице и станет самым знаменитым ее охотником за сокровищами. Он станет так знаменит, что про Альберта Хануту никто и не вспомнит.
Развернувшись, Джекоб направился к двери. От нее пахло марципаном. Прежде чем взяться за ручку, он еще раз обернулся к Хануте. Выражение лица старика, видимо, должно было приободрить Джекоба, однако мальчику не понравилось, с какой настороженностью Ханута смотрел на темные окна. Но было уже поздно.
Едва Джекоб успел коснуться ручки, как дверь открылась. С таким скрипом, что он вздрогнул, словно услышал внутри крик ребенка.
Гребень, превращающий в ворону.
На его взгляд, эта вещь не стоила того, чтобы закончить жизнь в печи. Ханута предполагал, что императрице гребень нужен для ее шпионских целей.
Джекоб бочком проскользнул в дверь.
Внутри аромат был еще сильнее, чем снаружи. Джекоб прикрыл рукой нос и рот, опасаясь, что дурман может подействовать, как только он вдохнет.
Комната с печью располагалась прямо за дверью. Он заглянул туда лишь мимоходом. Думай о гребне, Джекоб, только о гребне.
Кухня. Чулан… Мальчик резко остановился.
Перед ним в коридоре появилась кошка. На фоне темных пряничных стен ее шерсть сияла, как только что выпавший снег. Все деткоежки держали у себя белых кошек – будто могли таким образом разбавить собственную тьму.
Как же она на него уставилась.
Джекоб, вали отсюда. Она позовет хозяйку.
Но в открытую дверь, у которой стояла кошка, он увидел кровать и стол с миской для умывания. Будет стыдно вернуться к Хануте и признаться, что дал деру от кошки.
Ты ведь можешь ничего ему не рассказывать, Джекоб. Бери пример со старика – соври что-нибудь.
Но медлил он не только из-за Хануты. Его охватила охотничья лихорадка. Джекоб Бесшабашный украл у деткоежки волшебный гребень с ночного столика. Звучит чертовски красиво.
Он прислушался – и услышал только тиканье часов и собственное дыхание.
Протискиваясь мимо кошки, он на секунду почувствовал искушение погладить ее по белой шерсти, но, по счастью, вовремя вспомнил, что иногда темные ведьмы прячут в кошачьей шерсти свою магию. Интересно, как это выглядит? Что, проклятия гнездятся в белой шерсти, как блохи?
В спальне пахло не корицей и сахаром, а сушеными травами. Они пучками свисали с потолка. Аконит, белладонна, вороний глаз… Джекоб прошел мимо узкой кровати. У единственного окна стоял стол с зеркалом. Деткоежки тоже придавали большое значение своей внешности. Как и все ведьмы, они могли принимать любой облик по своему желанию и сколько угодно сохранять молодость и красоту, но утрачивали эту способность, если совершали ошибку, убив ребенка, уже повзрослевшего физически. У Хануты была одна из тех фарфоровых масок, что они носили поверх одряхлевшего лица. О том, как она ему досталась, он всегда рассказывал по-разному – смотря сколько перед этим выпил.
Деткоежка Черного леса, судя по всему, свое лицо пока не утратила. У зеркала стояли пудреница, хрустальный флакон с духами и шкатулка с украшениями. Считалось, что они любят затесаться среди людей – где-нибудь на балу, в опере… скрывая тьму под красотой.
– Почему они едят детей? – спросил как-то Джекоб Хануту, когда тот рассказал ему, что одна из них, по слухам, поймала больше тысячи ребятишек. – Они такими рождаются? Людоедками?
– Нет, они становятся такими по своей воле, – ответил тогда Ханута, в порядке исключения трезвый. – Есть магия, которой можно научиться, только погрузившись во тьму. Для этого нужно полностью выжечь из сердца невинность. Сострадание, любовь – все к чертям… И лучше всего это получается, если убиваешь тех, у кого этого много. Ты продаешь душу, чтобы овладеть тьмой. И когда-нибудь она пожрет тебя. Со всеми потрохами.
У стола, на котором стояло зеркало, был выдвижной ящик, и Джекоб открыл его.
Там он и лежал – гребень из птичьих костей. Джекоб провел пальцем по тонкой, как волосок, серебряной проволоке, скреплявшей косточки.
– Сколько тебе лет?
Голос сладкий, как пряники, которыми она облепила дом. Видимо, она умела ступать так же бесшумно, как ее кошка.
Он убьет Хануту. Застрелит старика им же изготовленными ядовитыми патронами. Сбросит его в ведьмин колодец. Или утопит в шнапсе. Жаль только, Джекоб, что до всего этого ты не доживешь: ведьма угробит тебя раньше.
Он обернулся.
Нет, от былой красоты ничего не осталось. Она вот-вот потеряет способность менять внешность по желанию. Мрачный голод уже бросил тени под глаза и прочертил резкие линии у рта.
– Шестнадцать, – ответил Джекоб.
«Слишком стар на твой вкус», – хотелось прибавить ему. Но дом впустил его, и волшебные вещи под его пальцами не распались в труху, а значит, Ханута, вероятно, и тут соврал.
– Знаешь, что я делаю с ворами вроде тебя? – проворковала она. – Превращаю их в пряники и налепляю высоко наверху, на дымовую трубу, где птицы клюют их, пока ничего не останется, кроме нескольких высохших крошек и капли сахарной глазури.
Джекоб не был уверен, что так умереть лучше, чем в печи.
И почему он заранее не вытащил пистолет?
Она шагнула к нему, и мальчик отпрянул назад. Чтобы превратить его, ведьме нужно до него дотронуться.
Джекоб, ты пряник.
Снаружи кто-то запел.
Ханута.
Ведьма, вздрогнув, прислушалась. Она красила волосы, но было видно, что у корней они белые-белые, как волосы у привидения.
Не выпуская ее из виду, Джекоб завел руку за спину и нащупал в ящике гребень. Что ему терять?!
Вновь повернувшись к нему, деткоежка оскалила зубы – острые, как у ее кошки. Джекоб старался не думать о том, сколько детей она уже ими сжевала.
– Тот, снаружи, тебе не поможет, – прошипела она.
Джекоб отскочил в сторону и толкнул локтем окно. Это оказалось не сложно: стекло было сахарным.
Он перекидывал ноги через подоконник, когда она вцепилась своими горячими пальцами ему в затылок. Джекоб пнул ее сапогом в костлявую грудь. Ее кошка прыгнула на него и вонзила ему когти в ногу, но он уже был на свободе. Джекоб приземлился в обжигающую крапиву, и какое-то растение с черными плодами обвило его тело колючими усиками. Лезвие его ножа скользило по ним без всякого толку, а из окна над Джекобом вылезала ведьма. Джекоб уже ощущал в волосах ее костлявую руку, когда ведьму сразила пуля Хануты.
Она и правда застыла.
Нож Хануты рассек усики растения, словно они были бумажными.
– Гребень достал?
– Я тебя убью. – Джекоб почувствовал на щеках слезы. Слезы ярости. И страха.
Ханута выудил его из крапивы и забросил себе на плечо.
– Опусти меня на землю!
– Значит, похоже, не достал.
Лошадей еле удалось поймать. Ханута подсадил Джекоба в седло. Руки у мальчика так дрожали, что он с трудом удерживал поводья. У них за спиной с пронзительным криком пришла в себя ведьма.
– Несколько минут? – возмутился Ханута. – Да эта гадость действует не больше дюжины секунд, а я заплатил за нее проклятому горе-аптекарю золотой талер!
– Почему ты ее не убил?!
Ханута тянул лошадей за ворота.
– Потому что не знаю как.
Уже рассвело, когда они наконец выбрались из леса. Но вышли благополучно – хотя однажды чуть не угодили в сети браконьера, а как-то раз им почудилось вдалеке щелканье ножниц.
Ханута полил шнапсом ожоги, которые пальцы ведьмы оставили на шее у Джекоба. Царапины от кошачьих когтей он разглядывал с куда более обеспокоенным видом.
– Их нужно лечить основательнее, – сказал он, натирая ранки какой-то жутко вонючей мазью. – Ты же знаешь ведьму, живущую у старого кладбища троллей. Уж она-то в курсе, что делать.
Джекоб только кивнул. И вынул из кармана гребень.
Губы Хануты растянулись в широкой улыбке.
– Я так и знал, – пробурчал он. – Как-никак тебя учил Альберт Ханута.
Джекоб крепко сжал гребень в пальцах. От них все еще пахло сахаром и марципаном.
– Он мой.
Ханута открыл рот. И закрыл.
– Да, – сказал он. – Твой.
Дворец из стекла
В Мадриде в парке Ретиро стоит дворец из стекла. Днями напролет в нем эхом разносятся голоса на всех языках мира, а его мерцающие стены отражают тысячи лиц. Но ночью, погруженный в тишину и темноту, Паласио де Кристал, Хрустальный дворец, рассказывает совсем другую историю.