— Один случай это случай, — почесал я в затылке. — Два случая это совпадение, а три уже система. А у нас тут уже четыре.
— Больше, я мелкие инциденты не перечислил. И насчет системы тоже думаем, есть подозрение, что четники получили приказ нападать именно на госпиталя.
— Ну да, как шакалы, — поддакнул Лука.
— Как шакалы, — раздумчиво повторил Фича. — Это же не на роты или батальоны нападать. При лазарете от силы взвод охраны, а урону можно нанести много. Но подозрения, как говорит Лека, в папку не приложишь, а доступа к приказам Михайловича у нас нет.
На встречу с упомянутым Лекой мы отправились в радужном настроении — дело сделано, дорога пройдена, снова среди своих, дурацкий приговор отменят и я даже не обратил внимания, что нас рассадили писать отчеты о взрыве в Белграде по трем разным комнатам.
Напрягло другое, вместо посылавших меня на задание Иво и Леки отчет забрал неизвестный мне дядька с нашивками командира батальона на левом плече — три вертикальные красные полоски и звездочка над ними. Он же принялся расспрашивать меня, поглядывая в отчет, тогда-то я и разглядел, что он не командир, а комиссар — на звездочке вышиты серп и молот.
Поначалу я воспринимал все спокойно — все по делу, как выдвинулись, как легализовались на месте, как готовили акцию — опросить, собрать опыт, использовать в дальнейшем. Но чем дальше, тем больше это напоминало допрос и попытку поймать меня на неточностях. Раздражение росло, заковыристость вопросов тоже, причем сбить меня с панталыку он пытался совершенно без эмоций, бубнил бесцветным голосом, бубнил и делал отметки карандашиком в отчете.
Через час, когда я уже кипел, как забытый на плите чайник, он еще и стенографиста вызвал. И это внезапно переключило меня в режим холодной боевой злости. Вы хочете песен? Их есть у меня. Я спокоен, как удав, скрывать мне нечего, отвечу на любой вопрос, тем более при свидетелях. Видимо, эта перемена во мне сломала план допроса и комиссар впервые с его начала позволил себе отобразить внутреннее состояние на лице — смешно сжал губы в куриную гузку, отчего я чуть не расхохотался.
А он, подумав, продолжил все тем же ровным тоном:
— Вам знаком Юрген Клопф?
— Первый раз слышу.
— А он вас знает.
— Меня пол-Югославии знает, розыскные листы всюду висели.
— Ну что же, можно считать, мы закончили.
Я тихонечко вздохнул — слава богу, завершилась эта тягомотина, но ошибся.
— Сдайте оружие.
— Вот уж хрен. Не ты давал, не тебе отбирать.
— Вызовите караул, — все так же механически обратился он к стенографисту.
А вот это уже хуже — не драться же с ними, «свои на офицеров комендатуры ни при каких обстоятельствах не нападут». Но садиться в кутузку только потому, что у этой недоделанной локализации кровавой гебни в голове бродят нелепые подозрения, тоже никакого желания нет.
Я положил руку на кобуру и с удовлетворением увидел, что комиссар напрягся — ну хоть какая-то человеческая реакция!
— Меня отправляли на задание другови Иво и Лека. Отвечать буду только перед ними.
Поиграли в гляделки минуты две, потом он вдруг собрал бумаги, поднялся и вышел. А через пять минут пришел Лека и с ходу задал сногсшибательный вопрос:
— Почему вы не выполнили задание?
Глава 12Гори все синим пламенем
Да что тут все, с дуба рухнули, что ли? Я прямо взвыл:
— Как не выполнили? Станцию к едрене фене разнесли! Марко мины заложил! Бранко ранило! Отходили наудачу! Вслепую!
— Тихо, тихо, не ори! — пристукнул ладонью по столу Лека, чуть не опрокинув чернильницу. — Ты чего разбушевался?
— Да задрало все! Не так свистишь, не так летишь!
— Чего? — выпучил глаза Ранкович.
— Ничего, — я боднул его взглядом. — Выпить есть?
Лека фыркнул, но полез в тумбу стола, покопался и выудил два стаканчика и бутылочку.
— Будь здоров, — чокнулся с ним, — не кашляй.
Хлопнул, занюхал рукавом, продышался. Сливовица-препеченица мягко ударила в голову и растеклась теплом по жилам, я посмотрел в глаза Леке:
— Отправь меня рядовым бойцом в батальон, и гори оно все синим пламенем!
— Сбежать решил?
— Хочешь, в морду дам?
Лека заржал, а я мрачно продолжил:
— Куда сбежать, в строй, с немцами драться? — я поднялся к ракии на второй заход.
— От ответственности, — от греха он убрал ее обратно.
— Никогда не бегал, что навалили, то тянул. И даже больше.
— Например?
— Документы по Дангичу получили?
— Так это ты? — весьма натурально удивился Лека.
— Нет, папа римский.
— За документы отдельное спасибо. А теперь шутки в сторону, давай серьезно.
— Ладно, серьезно так серьезно.
Всех наших трясли на детали акции неспроста, а благодаря неожиданному для многих заявлению четников. Нестыковки, несовпадения, что да как, реально ли взорвали или просто приписывают себе чужое (тем более, что там действительно была четницкая группа, ее последний боевик погиб у нас на глазах). Англичане же свою торгашескую натуру проявили в полной мере — они обещали усилить помощь в обмен на усиление диверсий, будьте добры представить доказательства.
Вот нас разделили и сравнивали показания. У меня внутри все кипело — как же так, своим не верят! А потом остыл, пришло понимание — и не должны верить. Тут партизанская война и подполье, сегодня человек свой, а завтра его сломали в гестапо и он уже провокатор. И неизвестно, как сам себя поведу, окажись в такой ситуации. Может, сдам всех с потрохами и вступлю в «Принц Ойген» добровольцем.
Еще хорошо что после заявки четников им не навалили ништяков сразу, но тут уж Михайловичу пенять, кроме себя, не на кого. Не знаю почему, мне не докладывали, но Дража крайне вовремя надулся на англичан и прервал контакты с главой миссии при «Югославской армии на Родине». Вплоть до того, что майор Билл Хадсон затормозил переход второй части миссии, болтавшейся в Фоче, на Равну гору. И теперь тут застрял целый капитан Ее Величества Теренс Аттертон, а при нем ошивался генерал Любо Новакович.
Тоже персонаж — очень хотел встать во главе движения четников, но что-то никто не захотел идти к нему под команду. Сперва приперся к Драже, начал размахивать шашкой и звать всех в бой — его тут же выставили на мороз, поскольку Михайлович, на тот момент полковник, опасался за свой авторитет при наличии рядом целого генерала. Потом Новакович отправился к Косте Печанацу и даже получил у него под командование какие-то силы, с которыми немедленно напал на немцев в каком-то городишке. Нападение толком не состоялось, воинство Новаковича разбежалось, и Печанац тут же выпнул его на мороз, поскольку дружил с Белградом и немцами, а им такие своевольные генералы в хрен не вперлись. Ну и куды крестьянину податься? К партизанам, к Тито, уговаривать выделить ему людей.
Как представил — есть Дража, есть Коста, есть куча полевых четницких командиров себе на уме, признающих верховенство Равно горы лишь условно, и тут еще в этом сумасшедшем доме появятся четники Новаковича! Зуб даю, точно так же подумали и в Верховном штабе и генерала вот-вот отправят на мороз.
— По нашим данным, Михайлович сильно поссорился со своим идеологом Васичем, — Лека сложил руки домиком, опершись на потрепанный стол, наверняка служивший всю жизнь в општине или школе.
— С чего вдруг?
— Так заявление о взрыве в Белграде как раз Васич делал, и теперь немцы давят четников Михайловича, а он планировал тихонько досидеть до прихода войск союзников.
— Горе-то какое.
— Ага, по нашим данным, он запросил срочные переговоры с немцами чтобы оправдаться и перенаправить удар на нас. И потому к тебе вопрос — твоя женщина в Белграде…
Лека застыл с открытым ртом — я скорчил жуткую рожу, вскочил, метнулся к двери, резко открыл, проверил…
— Кто еще о ней знает? — чуть не прорычал я, вернувшись на место.
— Иво, иследник и я. Ну и твои ребята, разумеется.
— Ладно, будем считать, что твой иследник надежный парень.
— Ты его только что видел.
— Хрен с ним, — не стал я делать фейспалм, хотя и хотелось, — источник в Белграде именовать «Ассассин» и никак иначе, все упоминания в протоколах дознания переправить или уничтожить.
— Ты не слишком много на себя берешь?
— Вообще ничего не беру. Этот источник важен именно вам, поэтому Ассассин и точка.
— Почему ассассин-то? — Лека расцепил руки и раскинул их почти по углам стола.
— Никак не связано с внешностью, полом, образом жизни и так далее, — не стал я вдаваться в неприличные русско-английские ассоциации, немедленно возникшие у меня в голове, стоило лишь представить торчащую из-под простыни попку Милицы.
— Хорошо. Так вот, может Ассассин достать доказательства переговоров?
— А твои люди на Равной горе никак?
— Нет. Им известно, что переговоры будут и все. Дража тщательно скрывает их не только от англичан, чтобы не лишиться помощи, но и от правительства в Лондоне, ну и от большей части своих тоже. Знает, что не похвалят.
Ясен пень, надеется между капелек проскочить — и помощь от союзников получить, и с немцами не бодаться. А документами его можно будет крепко припереть и вытрясти-таки из англичан позарез нужные вещи типа радиосвязи, медицинского оборудования, лекарств и так далее. Тем более, что отношения с руководством четников и королевским правительством чем дальше, тем хуже — вон, в «Борбе» уже напрямую пишут «Недич-Четники-Михайлович-лондонское правительство — это непрерывная цепь для установления реакционной великосербской гегемонии в самом террористическом смысле». Да еще эти нападения на госпиталя, да полноценные сражения с непримиримыми чениками на Козаре и под Колашиным… Так что идеи о союзе всех антинемецких сил можно заметать под коврик, максимум — перетягивать к себе отдельных людей и отдельные отряды, но осторожно, а то будет Жепа.
Посидели, обмозговали, написали письмо Милице — так, обиняками, посторонний не поймет. Лека обещал передать надежнейшим каналом, так, чтобы связные и не знали чего-куда.