я “пампух”. Эти “пампухи” стали продавать на улицах, главное – на “Пэра”, русские на деревянных лотках. “Пампухи” были на вид очень аппетитные, и поэтому стали быстро раскупаться. Благодаря тому, что цена “пампух” была невысокая и каждому доступная, то один полный лоток (несколько десятков) в течение получаса был продан, и продавец шел за новым товарам. Производство стало расширяться, инициаторше пришлось взять помощниц – делать и варить в масле “пампухи”, и продавцов с лотками. Взятые в долг деньги были раньше срока выплачены. Но появилась конкуренция. Некоторые дамы стали делать “пампухи” на свой риск. На улицах “Пэра” и “Галаты” продавцов с “пампухами” стало столько, что “пампухи” стали меньше покупать, что сократило и производство»[1].
Далее Скворцов описывает, при каких обстоятельствах он и его супруга приняли решение об эмиграции из Турции в Чехословакию.
«Ввиду нашего “благоустройства” (квартира, работа) к нам все чаще и чаще стали забегать на чашку чая многие знакомые и малознакомые русские, которым еще не посчастливилось как-нибудь “устроиться”, чтобы что-нибудь подработать. Одновременно распространились слухи, что Чехословакия, в частности Прага, правительство во главе с профессором Массариком (на самом деле профессор Т. Г. Массарик был президентом, т. е. главой государства, а не премьер-министром, т. е. главой правительства Чехословацкой Республики. – Авт.) приняли большую группу бывших студентов, которым не удалось окончить высшие учебные заведения в России. Это я прочитал в русской газете «Последние новости». В газете, между прочим, упоминалось о том, что в Праге образовался русский комитет во главе с русским профессором Алексеем Степановичем Ломшаковым. Соня сказала, что на дочери Ломшакова женился ее двоюродный брат Константин Семенович Уваров, который был в Москве перед революцией на последнем курсе Высшего коммерческого училища. Узнав об этом, я сказал, чтобы она немедленно написала Косте Уварову письмо о нашем положении и о положении русских в Истамбуле»[2].
«В одно из воскресений мы решили немного развлечься – поехать на маленьком пароходике на один из близлежащих островков, застроенных дачами и виллами состоятельных турецких граждан, проживающих в Истамбуле. На острове оказались прекрасные пляжи, где дачники купались в море. Так как об этих пляжах уже сообщили люди, здесь побывавшие, то и мы захватили с собой купальные вещи, которые уже давно ждали своего употребления. Было лето 1921 г., не помню, какой месяц – июнь, июль. Но погода была чудесная – солнце пекло, и было жарко. На нас обратили внимание, когда мы пришли на пляж, потому что я был одет еще в военное – гимнастерка, брюки-галифе. Хотя Соня на заработанные деньги купила себе летнее платье. А на меня еще денег не хватало. Вспоминаю, с каким наслаждением купались мы тогда в море!»[3].
«Из Праги мы, наконец, получили радостное письмо от Уварова, в котором он сообщает, что посылает нам заказным письмом визу в ЧСР. Одновременно сообщал, что из Праги выезжает в ближайшее время один чех, говорящий по-русски, который позаботится об отправке в ЧСР, в Прагу, 300 русских, бывших студентов. К ним должны присоединиться и мы. А 300 человек получили коллективную визу. В это число вошли не только бывшие студенты и бывшие участники Добровольческой армии, но и не студенты, имевшие среднее образование и желающие получить высшее образование. У всех нас, русских, оказавшихся после поражения Добровольческой армии “бездомцами”, – весть о получении виз вызвала бурю восторга и радости. Наконец-то нашлось славянское государство, Чехословакия, которое только 3 года тому назад, в 1918 г. начало свою самостоятельную суверенную жизнь, открыто заявило о поддержке нас, ставших какими-то “отшельниками» за границей. И не только о моральной поддержке, а конкретно прислало нам визы, т. е. приглашение приехать к ним на побывку. Стали интересоваться, что это за такое доброе государство, которое хочет нас принять, такую “ораву”. Уполномоченный чех нам рассказал, что во главе государства стоит профессор г. Массарик, который и является организатором помощи русской интеллигенции, оказавшейся в беде после Октябрьской революции. О том, что это за государство и какие там живут люди, с которыми нам придется иметь дело, мы узнаем, когда туда приедем и будем там жить.
Прошло больше двух недель, в течение которых мы жили в радостном приподнятом настроении. И вот, наконец, получили сообщение от уполномоченного, что в Золотой Рог пришел из Советского Союза транспортный пароход с русскими немцами, которым советское правительство разрешило эвакуироваться в Германию. Маршрут парохода был (забыл название парохода) через Истамбул в Триест в Италии, откуда немцы должны были ехать поездом. Поскольку этот маршрут совпадал с маршрутом, которым мы должны были ехать в Чехословакию, то уполномоченный решил воспользоваться этим обстоятельством и присоединить нас, русских, к перевозимым немцам на русском транспортном пароходе.
Последнее время перед отъездом я находился в американском госпитале в Истамбуле, где мне вторично делали операцию правого среднего уха ввиду его вторичного воспаления»[4].
«Настал, наконец, долгожданный день, когда мы с Соней, запаковав свои немногие вещи в рюкзак и чемодан, отправились на пристань на пароход. На пристани, когда мы подходили к пароходу, на палубе собравшиеся уже там русские приветствовали нас бурными аплодисментами, как каких-нибудь героев. Все русские, ехавшие в ЧСР, хорошо меня знали, так как каждый прошел через мои “руки” (составляли списки для уполномоченного). На пароходе находилось несколько сот русских немцев, которые расположились в трюме парохода. Там дали место нам, русским. Через 1–2 дня наш пароход торжественно выплыл из пристани “Золотой Рог” и направился в открытое Средиземное море. Это спокойное плавание напомнило мне кошмарное отплытие из Новороссийской бухты на пароходе “Екатеринодар” в Феодосию после первого поражения Добровольческой армии от Красной армии. На этот раз мы не находились на положении военных, а плыли на пароходе, хоть и из Советского Союза, а как приглашенные правительством ЧСР и имеющие визы на въезд в иностранное государство. Это вселяло в нас надежду, что и мы, парии, будем под защитой права (т. е. закона. – Авт.) ЧСР, которая о нас будет заботиться»[5].
Вот так разошлись пути-дороги Скворцова с большинством его однополчан, которые, минуя Царьград, попали в Галлиполи, а потом из Галлиполийского лагеря на Балканы. Главным образом в Болгарию.
Остается еще добавить, что бывшему дроздовцу Скворцову и его супруге повезло. Сохранилось немало свидетельств того, как бедствовали русские гражданские беженцы в турецкой столице. Например, воспоминания бывшего офицера-кавалериста П. А. Лашкарева, чтобы попытаться себе это хоть отчасти представить. Само русское посольство в Константинополе в те времена являло собой беженское общежитие. Помещения и коридоры были заполнены теми, кто эвакуировался из Крыма и еще раньше из Новороссийска и Одессы. Русские ютились в комнатах, которые удавалось снять в домах на узких улицах, примыкавших к улице Пера. Также русские беженцы были размещены на Принцевых островах в проливе Босфор. В частности, на Антигоне.
В 1922 г. отец-основатель Турецкой Республики генерал М. Кемаль Ататюрк издал распоряжение, согласно которому иностранцы обязаны были покинуть территорию Турции. Именно тогда подавляющее большинство русских изгнанников покинуло берега Босфора.
На сегодняшний день здание русского посольства занимает генеральное консульство РФ. По улице Истикляль, бывшей Пера, ходит отреставрированный трамвай, точь-в-точь такой же, как в начале 1920-х гг. Дома на боковых улицах, выходящих на улицу Истикляль, похоже, мало изменились за прошедшие десятилетия.
Что же касается Галлиполи, то еще в середине 1990-х гг. Союз потомков российского дворянства – Российское дворянское собрание обращалось в официальные инстанции РФ с предложением установить памятный знак в честь пребывания Русской армии в Галлиполи в 1920–1921 гг. Эрэфовские чиновники не услышали это обращение. И только в начале века сего власти РФ профинансировали строительство мемориала на Галлиполийском полуострове.
Под звездами балканскими. Болгария и Сербия
В книге генерала В. К. Витковского «В борьбе за Россию» приводится «Выписка из Договора о приеме Русских войск в Болгарию». В разд. 1, п. В «Размещение» говорилось следующее:
«…7) По выполнении всех формальностей приема в порту части, по возможности без замедления, обеспечиваясь довольствием по расчету на все время пути – плюс однодневный запас, направляются распоряжением Штаба Болгарской Армии в указанные им пункты стоянок, каковыми предположительно намечаются: а) Орхание, б) Ловеч, в) Севлиево, г) Никополь, д) Новая Загора, е) Тырново-Сеймен, ж) Казанлык, з) Карлово, и) Кызыл-Агач, к) Берковича и л) Ески-Джумлая. 8) В указанных пунктах распоряжением Штаба Болгарской Армии назначаются особые приемщики-квартирьеры офицеры, которые указывают командирам прибывающих русских частей предназначенные для них помещения и сдают им таковые по заранее приготовленным описям с необходимым казарменным инвентарем»[6].
Согласно плану, разработанному штабом Главковерха Русской армии генерал-лейтенанта барона П. Н. Врангеля, в Болгарию из Галлиполи по морю перебрасывались части 1-го армейского корпуса генерала от инфантерии А. П. Кутепова. В его состав входили дроздовцы – Сводно-стрелковый полк, конный дивизион, артиллерийский дивизион, инженерная рота.
31 августа 1921 г. дроздовцы погрузились на пароход «Решид-Паша» в Гелиболу, который взял курс на Варну. Отчасти им предстояло повторить тот маршрут, которым они эвакуировались из Севастополя в Галлиполи в ноябре прошлого, 1920 г. Об этом упоминал в своих дневниковых записях капитан Н. А. Раевский.