французский поэт Жан Кокто.
Дягилев был лидером, который умел увлечь идеей и повести за собой. Он служил примером, его называли настоящим вождем, чьему мнению и авторитету доверяли безоговорочно. Делец и воротила для посторонних, для ближайших друзей – невероятно бескорыстный человек (если под корыстью понимать материальные привилегии), умевший создать атмосферу, заражавшую идеями творчества. Любой проект, который возглавлял Дягилев, напоминал приключение и обладал шармом авантюры и сказочного путешествия. Для многих Дягилев был этапом в жизни, вехой в карьере. Встречу с кружком «Мира Искусства» публицист Павел Перцов, например, называл самым счастливым обстоятельством своей биографии.
Издание журнала поставило перед мирискусниками огромное количество совершенно новых задач, не только эстетического толка, но и вполне практического: нужно было договариваться с типографией, выбирать шрифт, верстку, клише, печатать фотографии и соблюдать сроки. Первые выпуски журнала печатались в типографии Эдуарда Гоппе на Вознесенском проспекте. Гоппе был владельцем типографии Императорских Санкт-Петербургских театров, а также родным братом Германа Гоппе, который тоже владел типографией и издавал такие журналы, как «Всемирная иллюстрация», «Огонек», «Модный свет и модный магазин», «Новый русский базар» и другие. В 1899 году в Петербурге печатная промышленность, безусловно, была довольно развита но все же не всегда соответствовала замыслу редакции. Да и издательским опытом Дягилев, Философов, Бенуа, Бакст и Нувель тогда еще не обладали. Бенуа вспоминал, что в самом начале никто не представлял, какие трудности им придется преодолевать.
Первый номер вышел не вполне удачным, это отмечали и сами «декаденты»: и формат, и обложка, и размещение текста и иллюстраций были не на высоте, но все это меркло от самого факта издания журнала. К тому же, важно понимать, что в техническом смысле Россия тогда не была центром мировой печатной промышленности, у молодых людей не было опыта издательского дела и многое они делали интуитивно, пытаясь буквально наощупь понять, в каком направлении двигаться. И Дягилев, и Бенуа, и Философов, и Бакст – мечтатели, которым-таки удалось осуществить свой план. Но оказалось, что споры о путях развития искусства, о будущем журнала, о содержании каждого номера и о тоне публикуемых статьей не столь уж важны: команда редакции вынужденно превратилась в техников.
На поиски шрифта ушло некоторое время, но подходящий вариант нашли в Академии наук – подлинный, времен императрицы Елизаветы Петровны. Хотя правильнее сказать не шрифт, а буквы-матрицы, по которым потом и отлили шрифт для набора текста. Меловая бумага появилась только на второй год издания, а бумага верже (особо прочная) – на третий. Лишь с 1901 года журнал внешне стал выглядеть так, как хотелось его авторам. Делать снимки с картин тоже было непросто, так как мало кто тогда этим занимался, но мирискусникам помог автор самоучителя фотографии Александр Константинович Ержемский, который являлся выдающимся специалистом своего времени. Ержемский был награжден серебряной медалью на выставке в Стокгольме в 1897 году (той самой, на которую ездил и Дягилев), а на Парижской всемирной выставке 1900 года он получил гран-при за фотокопии картин. Впоследствии его пригласили обустроить и потом заведовать фотографическим отделом Русского музея.
С изготовлением клише тоже не все было в порядке: Фирма Вильборг, к которой обратилась редакция, изготовила клише такого низкого качества, что пришлось спешно обращаться с заказом за границу. Однако упомянутый Вильборг в будущем неоднократно будет удостоен самых высоких наград на всероссийских и международных выставках: в Дрездене (1909), Турине (1911) и на выставке «Искусство в книге и плакате» в Петербурге (1912). «Мир искусства», таким образом, стал первопроходцем в отечественной печати, им не только восхищались, на него равнялись. «Золотое руно», «Аполлон», «Сатирикон» – все они появятся позже, но благодаря тому, что «Мир искусства» как бы укажет направление.
Первый номер журнала вышел в 1898 году, но на обложке был указан 1899 – выпуск планировался на январь 1899, что и было указано в выходных данных. Однако неуемный нрав Дягилева сказался и тут: все было готово заранее, и типография напечатала издание раньше на несколько месяцев. Всего же журнал издавался до 1904 года. Ежегодно устраивались выставки «Мира искусства», которые просуществовали и после закрытия журнала. Все большее число читателей привлекал и внешний облик журнала, выгодно отличавший его от других периодических изданий того времени: бумага высокого качества, прекрасно выполненные репродукции картин, особый – старинный – шрифт. И главное украшение, ставшее символом, – орел на обложке. Автор, Леон Бакст, объяснял свою идею тем, что, по его мнению, «Мир искусства» парит в небесах, над землею и звездами, он царит в вышине одиноко и таинственно, надменно и по-царски, как орел на вершине скалы.
Давайте теперь «посетим» редакцию журнала – квартиру Дягилева на Литейном, 45/8.
Мы оставили Дягилева на Литейном, 45 в тот период, когда он писал критические статьи и обзоры на различные выставки. А теперь его квартира – редакция журнала. Это тот же адрес, о котором уже шла речь: дом угловой, по Литейному проспекту № 45, по Симеоновской улице – № 8. Кстати, теперь эта улица называется улицей Белинского – тоже художественного критика, как Стасов и, в тот период своей жизни – Дягилев.
В воспоминаниях сотрудничавших с журналом публицистов и художников квартира-редакция часто сравнивалась с райскими кущами или висячими садами Семирамиды.
Действительно, «Мир искусства» тогда вполне можно было сравнить если не с чудом света, то с чудом петербургского модерна, чудом эпохи серебряного века.
Редакция располагалась на верхнем этаже здания, которое стояло на углу очень оживленного перекрестка, так что она в прямом смысле возвышалась над городским шумом с конными трамваями, выкрикивающими что-то извозчиками, грохотом экипажей, гомоном прохожих, словом, над кутерьмой столичной суетливой жизни. В квартиру вела длинная широкая лестница, которая упиралась в парадную дверь, а за ней-то и находился этот таинственный экзотический приют – убежище сторонников нового искусства.
Главная комната квартиры – просторный зал – служила и местом собраний, и кабинетом Дягилева, где всегда собиралось большое общество и велись оживленные беседы. Беседа быстро перерастала в спор, доходивший иногда и до крика (что особенно беспокоило няню Дягилева), но всегда имевший целью не столько отстоять собственное мнение, сколько добиться истины. Здесь же работали и основные сотрудники: Вальтер Нувель (он отличался резким и высоким голосом), Александр Бенуа, чьи сдержанные речи немного успокаивали особенно горячие головы, Альфред Нурок, обязательно отпускавший скептические замечания по любому поводу, Леон Бакст, увлеченный работой настолько, что лишь его редкие выкрики напоминали о его присутствии, Дмитрий Философов, вечно шагающий из угла в угол и резюмирующий все доводы остальных.
Философов имел свой кабинет в «задних» комнатах дягилевской квартиры, с окнами во двор, не парадных и неуютных. Свою редакционную «кухню» он очень скоро захламил различными пакетами, ящиками, цинковыми клише и большим количеством бумаги. Прибираться он никому не позволял, но сам в этом хаосе ориентировался прекрасно: по требованию хозяина квартиры и редактора журнала в парадной части и в приемных комнатах все выглядело как надо. Няня Дуня, которая все так же жила с Сергеем, следила за порядком. Ей в помощь был нанят лакей Василий, человек молодой и расторопный, очень удачно вписавшийся в обстановку дома и быстро сошедшийся характером со своим хозяином. Его тоже можно назвать сотрудником редакции, так как ему давали различные поручения, требовавшие сообразительности и быстрой реакции, к тому же, он знал обо всем происходящем в доме. Словом, образцовый слуга, безгранично преданный и сноровистый. Интересно, что с разными посетителями он вел себя по-разному и оттенки его отношения были заметны тем, кто отличался наблюдательностью и сам умел разбираться в людях. Наибольшим уважением с его стороны пользовался Валентин Серов, который отвечал Василию ровно тем же.
В начале нашего повествования вся эта компания – вчерашние гимназисты, студенты, в общем, молодые люди, совсем еще юные и неопытные. А сейчас, спустя менее 10 лет, это взрослые активные мужчины, которые твердо представляют свое будущее и занимаются тем, что они искренне считают важным для развития искусства в родной стране. Сам Дягилев в тот период – молодой и красивый мужчина, с яркими черными глазами, розовым полным лицом, с которого не сходила насмешливо-ласковая улыбка. Темные волосы он стриг густой щеткой, а надо лбом с правой стороны резко выделялась белая прядь – клок седины.
Когда в редакцию приходил кто-нибудь из посторонних, Дягилев встречал вошедшего лично, причем вид у него был как у русского вельможи екатерининского времени, будто сошедшего с парадных портретов 18 века. Отточенные до виртуозности манеры, улыбка и умение расположить к себе собеседника сразу очаровывали.
Продолжала это волшебство большая деревянная люстра в виде дракона с несколькими головами, висевшая в кабинете Дягилева. Любопытной деталью обстановки, которая и так совершенно поражала человека, впервые оказавшегося здесь, была своеобразная выставка, которую хозяин расположил в крохотном помещении слева от прихожей: на стенах висели карикатуры на многих мирискусников, в том числе и на самого Дягилева. Но одно дело – дружеские шаржи в редакции, другое дело – злые карикатуры в газетах.
Степень гнева Стасова в адрес деятельности редакции доходила до крайней степени. Во-первых, его бесила открывшаяся подписка на журнал, которую активно рекламировали и среди купцов и промышленников (авторитет Саввы Мамонтова), и среди дворян, интеллигенции и аристократии (старания Тенишевой). Второй пункт обвинения – критика школы «передвижников», за которую Стасов стоял горой и не думал отступать. Настоящее искусство для него – передвижники, а никак не декаденты. В многочисленных письмах к родным и друзьям Владимир Васильевич обзывал своего оппонента «бесстыдным, нахальным поросенком», жаловался на Дягилева за то, что тот все не успокаивается и продолжает дело, за которое взялся, и переживал, что покоя ему не видать: осенью начнется новый выставочный сезон, который явно будет полон боев и сражений.